Пришлось серьезно сесть за «Окошко счастья» Саманты. Было неясно, почему приезжий бизнесмен обратил на героиню внимание. Не было ни особенных событий, ни какого-то удачного разговора с ней. Придется Саманте дорабатывать. Потом нашла еще несколько крупных нестыковок, или необъяснимых действий, даже с точки зрения женской логики некоторые действия были непонятны. Ну это-то легко исправить. Я увлеклась, карандаш летал по страницам, не заметила, как кончился рабочий день. Взяла рукопись домой.

А дома, сделав немногочисленные свои дела, внезапно кинулась к своему старенькому чемоданчику и вытащила листочки с рукописью «Повесть любви». И вместо рукописи Саманты начала перечитывать свои листочки. Теперь я читала медленно, как редактор, отмечая огрехи. Читала целый час, даже пришлось включить свет. Села и задумалась. Чем отличается мое детище от романа Саманты? Нет, все разное: действие у меня развивается более чем на сто лет раньше, у меня морской офицер, у Саманты – предприниматель. У меня девушка из средней, но обеспеченной семьи, у Саманты из простой, с весьма малым достатком. Не говорю уж об одежде, транспорте. Кстати, Саманта хорошо разбирается в женских атрибутах. Но суть одинакова: обе девушки мечтают об идеальной любви и находят ее. Но у меня действие на этом прерывается, а у Саманты вполне естественное, жизненное развитие сюжета. Может, если бы я продолжила, моя героиня, ожидая месяцами мужа из плавания, завела роман с соседским щеголем? Кто знает? А если рассматривать с точки зрения моих изысканий, у кого мы увели фабулу, причем совершенно независимо друг от друга?

Я так и не начала черкать текст Саманты. Сидела, вспоминала свою молодость. Как быстро она прошла. Ведь меньше чем через год мне будет сорок. И никто уже не скажет про меня – «девушка», или хотя бы «молодая женщина». Вот и Саманта, и Жора почтительно называют меня Ольга Афанасьевна. Для них я, наверное, крокодилица. Или крокодилиха? Как правильнее? Хорошо хоть не динозавр. Но в душе-то я еще молодая. А что толку? Пройдет несколько лет, и на меня ни один мужчина не взглянет с интересом. Да уже и не глядят. Я мысленно перебрала «моих мужчин». Кто из них сейчас с интересом взглянул бы на меня? Наверное, я сама виновата. Но в чем? Что я делала неправильно? Почему осталась одна?

Настроение испорчено, не до работы. Включила телевизор, все тот же старенький, черно-белый. Неужели у меня никогда не будет денег на новый, приличный телевизор? А на экране муть голубая, то есть черно-белая. Все тот же Горбачев оживленно несет чепуху. Меня политика совсем не интересует. Ну не верю я ни тем, ни другим, ни коммунистам, ни демократам. Не хочу участвовать в наивных проявлениях активности. Нет, это не жизнь, что-то нужно менять. Огорченно выключила телевизор и легла спать. Утро вечера мудренее.

На следующий день позвонила Саманте и попросила прийти после обеда. Когда вернулась из кафе, Саманта сидел (черт, никак не привыкну писать что-то одно: сидел или сидела) около моего стола. Немного приоткрытый рот, в глазах ожидание, смотрит на меня как на судью, готовящегося прочитать приговор. Незачем его мучить.

– Саманта, мы решили попробовать напечатать «Окошко счастья». Но с ним придется много поработать. Потом объясню, что мне конкретно не нравится, а сейчас нужно пойти к главному редактору, подготовить проект договора. Ты готов работать над текстом?

– Конечно, Ольга Афанасьевна. Вы мне поможете?

– Это моя работа. Пойдем.

У нас с главредом давно отработана тактика. Он недовольно выслушивает мое предложение опубликовать роман, пролистывает его, будто видит в первый раз. Смотрит на автора, сняв очки:

– Первая проба пера?

– Да, Тихон Сергеевич. Мне Ольга Афанасьевна сказала, что нужно много работать. Я постараюсь учесть все ее замечания.

– Это уж непременно. Ты должен с большим вниманием отнестись к ее многолетнему опыту. Хорошо. Сейчас подпишем предварительный договор без указания суммы авторского гонорара и тиража. Все это после окончания работы над текстом. Согласен?

Я не удержалась:

– Тихон Сергеевич, вы не взглянули на титульный лист? Автор – Саманта.

– С чего ты взяла, что я не смотрел? Автор волен взять себе любой псевдоним, но договор оформляется на имя автора. Да, аванс выпишем пока небольшой. Если дело пойдет успешно, через месяц будет еще один. Устраивает?

– Конечно, Тихон Сергеевич. Я даже не думал про аванс.

– На то я и сижу здесь, чтобы за всех вас думать.

Он протянул Саманте на подпись стандартный бланк, на котором были проставлены название книги, паспортные данные автора, согласие на передачу авторских прав издательству и срок готовности рукописи. Больше ничего. Совершенно кабальный договор. Тут же был выписан документ в кассу на получение аванса. Саманта взглянул на сумму и расцвел. Уверена, он и не думал, что получит какие-то деньги. Первый настоящий заработок.

После его ухода я набросилась на главреда:

– Тихон Сергеевич, не стыдно так обирать мальчишку? Это не Жорик из хорошей семьи. У него же только мать, санитарка, денег никогда в семье не было, Жора мне рассказывал.

– Что ты раскричалась? Получит он все сполна. Вместе проставим сумму гонорара. А пока не следует баловать. Чтобы голова не закружилась. Как минимум нам нужно получить от него два романа.

– Тихон Сергеевич, насчет «Замка любви» у меня есть сомнения.

Не знаю, почему я так выразилась. Какие сомнения? Но не рассказывать же про свои переживания.

– Пожалуйста, без сомнений. Второй роман нужен позарез. Выпалим дуплетом. Сразу много печатать не будем, а затравку сделаем. Надеюсь потом на повторные тиражи.

С обоими авторами пришлось повозиться. Отторжение, которое у меня было по отношению к «Замку любви», постепенно прошло. Стала смотреть на нее просто, как на очередную книгу. Оба первых романа прошли на ура. Кстати, нам удалось привлечь хорошего художника для оформления обложек. Сказались мои музейные связи. И взял он совсем недорого. Смеялся:

– Только ради тебя взялся за эту муру.

Он, оказывается, между делом пролистал книги.

Слава богу, никаких уничижительных отзывов критиков. Я тогда еще не понимала, что любая критика только на пользу дела. Значительно позже стала договариваться, чтобы написали хоть что-нибудь: пусть хвалят или ругают, все в дело годится. А книги, действительно, пошли. Выпустили вторые издания, увеличив тиражи в пять раз. Вторые романы тоже прошли через некоторое время. Ребята получили нормальные деньги, особенно за вторые издания. Мне увеличили зарплату на целых пятьдесят рублей. Приятно. Решила, что пора отдохнуть, тем более что лето манило, да и возраст уже хоть не страшный, но странный – сорок лет. Вроде лучшие две трети жизни прошли.

Это тогда так казалось.

Я сохранила форму, но грудь уже не та, хотя и привлекательная, по крайней мере для мужчин после пятидесяти.

Сорокалетние ищут молоденьких, глупых. Мной не заинтересуются. С изумлением отметила про себя, что более трех лет у меня не было мужчины. Никакого мужчины. Впрочем, немного лукавлю. Было у меня два года назад одно «приключение». Однажды один из авторов, когда мы поставили последнюю точку в его книге, пригласил поужинать вместе. Естественно, как всегда, отказалась. Сейчас не помню ни названия книги, ни фамилии автора, хотя книга была не так уж плоха. Помню только, что звали его Борис. Но через две недели он позвонил мне на работу, сказал, что достал два билета в Театр на Таганке. И я соблазнилась. После спектакля мы немного прошлись по вечерней Москве и распрощались. А еще через три недели Борис позвонил снова, сказал, что опять приехал из своего Днепропетровска в командировку в Москву. Настойчиво приглашал пойти в Будапешт, отметить выход книги. Голос у него был мягкий, но настойчивый. Я решила, почему нет? Наверное, не хотелось возвращаться домой, сидеть в одиночестве. После ресторана прошлись по улице Горького и, когда оказались около гостиницы «Пекин», он предложил зайти к нему, внимательно смотрел мне в глаза. Не знаю почему, но я согласилась. Позднее, когда уже ушла от него, попросив не провожать, ехала в метро, растерянно спрашивала себя: «Зачем это было мне? Только потому, чтобы не чувствовать себя совсем уж заброшенной, никому не нужной?» Когда он как-то еще раз позвонил и сказал, что снова в Москве, я холодно ответила, что занята все ближайшие дни. Он, вероятно, понял, и больше мне не звонил.

А что будет дальше? Оставаться одной – «кто стакан воды подаст», когда буду больна? Решила, что поселю у себя племянницу, дочку двоюродной сестры. Поэтому впервые с тех пор, как приехала в Москву, решила съездить в Татарстан, так он теперь называется. Не поехала к маме и отчиму, решила повидаться с тетей – Евдокией Семеновной Мальцевой – младшей сестрой отца. Она живет недалеко от Зеленодольска, в поселке Красный Яр. Это между Казанью и Зеленодольском. Собственно, это пригород Казани. Тетя Дуся раза два приезжала к нам в Зеленодольск. И я ездила к ней летом в старших классах на фрукты и помогать в саду. Она была замужем за железнодорожником, жила в собственном доме недалеко от берега Волги. Мы изредка переписывались, и я знала, что мужа она похоронила, живет с дочкой и внучкой.

Нагрянула к тете Дусе как снег на голову. Я помнила дорогу от остановки пригородного поезда. Идти, правда, далековато, а такси здесь нет. Поставила чемодан на крылечке и осматриваю двор и сад. Она вышла, долго всматривалась:

– Оля, это ты? Совсем не узнать тебя. Такая городская дама.

– Я, конечно я, тетя Дуся. А ты совсем не изменилась.

– Ну да, не изменилась. Ты знаешь, сколько мне?

– Конечно, знаю. На пять лет младше папы, значит, тебе сейчас шестьдесят.

– Надо же, не забыла. Ну что ты стоишь здесь? Проходи в дом.

– Да вот, смотрю, что в саду изменилось. Ведь прошло больше двадцати лет.

Мы расцеловались, и тетя Дуся сразу же поставила чайник – напоить меня с дороги чаем. Одновременно тетя Дуся рассказывала о семье:

– Валюше не сладко досталось. Муж пил, с работой не ладилось. Разошлись десять лет назад. Теперь вот одна воспитывает Варюху. И фамилию ей собирается в паспорте оставить свою, девичью. Сама-то она сразу после школы пошла работать в продовольственный магазин продавцом, это очень удобно нам. Варе уже четырнадцать, закончила восьмой класс. Теперь ведь двенадцать лет учатся, не так, как в наше время. Умница, учится хорошо, почти как ты когда-то. Хочет пойти в педагогический институт в Казани. Что ей тут сидеть? Мы с Валюшей ее вытянем, дадим доучиться.

– А в Москву не хочет податься?

– О Москве не думает. Мы там не сможем ее поддерживать. Тут что, Казань, вот она, рядом. На субботу и воскресенье можно домой поехать, отъесться на домашних харчах. Да можно и из дому ездить учиться. Ведь рядом. А в Москве – то ли дадут общежитие, то ли нет. А снимать там жилье, сама знаешь, что стоит.

– Да, одной в Москве не продержаться. Я вон сколько лет пробивалась.

– Но ты у нас сильная, настойчивая. Только что ты матери-то не пишешь ничего? Она не жалуется, но я-то вижу.

– Пока этот там живет, я туда ни ногой. И писать не хочется.

– Очень уж ты обидчивая.

– Какая есть. Да и вспоминать не хочется. Давай о другом лучше. Я хотела у тебя недельку пожить. На Волгу сходить.

– Вот Валюша обрадуется.

– А что, у нее сейчас кто-то есть?

– Есть один, встречаются. Но он почти моего возраста, так что это, на мой взгляд, не серьезно.

– Ну, лишь бы человек был хороший.

– Да вроде ничего. Тихий, непьющий, слава богу, на железной дороге работает, но со здоровьем не все в порядке. Да бог с ними. Им виднее, я в Валюшины дела уже не встреваю.

После чая разместилась в предоставленной комнате и умылась с дороги. Евдокия Семеновна все предлагала меня накормить, но я отказывалась, ждала Валю и Варю. С Валей я встречалась, когда приезжала в сад к тете Дусе, но тогда ей было чуть больше десяти лет. Как давно это было. Когда они пришли наконец, я, даже прежде чем поздороваться с Валей, взглянула на Варю. Собственно, именно это было целью моего приезда «почти на родину». Хотела понять, стоит ли пытаться перетащить Варю в Москву. Ничем не примечательная, в четырнадцать лет могла бы уже быть более привлекательной. Мне даже стало стыдно, что рассматриваю ее почти как товар. Сама-то какая была в четырнадцать лет?

С Валей мы расцеловались. Автоматически отмечала детали ее внешнего вида: немного полновата для тридцати пяти лет, кожа на лице огрубевшая, видно, что не пользуется кремами, руки сильные, пожатие ощущается. И, вообще, уверенная в себе провинциальная продавщица, по местным понятиям – часть элиты. А Варя в это время рассматривала меня, затаившись в уголке.

– Ну, что ж ты не подойдешь, не расцелуешь тетю?

Подошла ко мне, но не осмелилась поцеловать, только протянула руку. Я сама обняла ее, шепнула на ушко:

– Совсем большая. И красивая. Нужно тебя одеть немного по-другому.

Чуть отстранилась, зарделась, но посмотрела на меня с надеждой и благодарностью.

– Прямо невеста она у вас.

И запнулась. Вспомнила, что почти так же говорил отчим. И мне тогда было тоже четырнадцать лет. Совсем неуместное воспоминание. Зачем ворошить все? После ужина пошли в сад, вспоминала то, что здесь было двадцать пять лет назад, и ничего не могла узнать. На следующий день пошли с Варей на Волгу, это рядом, метров семьдесят – сто. Это не Волга, а заливчик Куйбышевского водохранилища. Когда-то дома были и ниже, ближе к Волге, но потом, перед заполнением водохранилища, все снесли, построили дома повыше.

Варя отвела меня чуть подальше, к группе деревьев, и мы расположились в их тени. Она разделась, осталась в купальнике, и я невольно снова стала оценивать ее. Купальник ни к черту. Старенький, маленький для нее, все вылезает. Не следит за собой, четырнадцать лет, а уже имеются кое-где излишки. Мама и бабушка перекармливают. Ничего, это пройдет, когда появится интерес к мальчикам. А так фигура приличная, ноги стройные, не то что у меня. В кого я пошла? Да, можно будет пытаться увлечь ее в Москву.

Я пробыла неделю, мы съездили с Варей в Казань, и я купила ей два платья и новый купальник. У нее глаза даже загорелись, когда она увидела себя в зеркале. Хорошо, значит, не равнодушна к себе. Воспользовалась моментом и рассказала чуть-чуть о Москве. Хотелось пробудить в ней интерес к другой жизни.

А когда вернулись домой, неожиданно увидела маму. Я даже остановилась, увидев ее, а она бросилась ко мне, расплакалась. Кто ее привез? Наверное, я совсем нечувствительная. Или такая злопамятная? У меня глаза совершенно сухие. Я ее не виню, не за что. Но все останется по-старому. Мы посидели вдвоем, рассказали о своей жизни. Впрочем, что она могла мне рассказать? О своей жизни на пенсии, о соседях. Слава богу, хоть об отчиме ни слова. Я бы не выдержала и нагрубила. Я тоже рассказала о себе, спросила, нужны ли деньги. Нет, пенсии хватает. Все. О чем еще говорить? В тот же день она уехала домой. Ее отвез приятель Вали на своем стареньком москвиче.

А на следующий день я тоже, неожиданно даже для себя, собралась и уехала.