Я расписал монтажный лист, взял материалы и отправился в монтажку номер четыре. Вновь лифт со знаменитостями, коридор с кассетами и журналистами. Я остановился перед большой стойкой с магнитофонами всех стандартов, носителями, дисками и еще чем-то. Подруга редактора только что начала монтаж сорокаминутного фильма со спецэффектами о поэте «родного языка» на среду следующей недели – естественно, для них это больший приоритет, чем мой завтрашний сюжет, для монтажа которого мне пришлось бы явиться к пяти утра. Я хлопнул кассетами и монтажным листом по столу: «Вот!» – и оставил их перед монтажером. Он понимающе кивнул, посмотрел на кассету, прочитал на наклейке фамилию оператора и удовлетворенно кивнул еще раз. Я вышел.

На улице шел снег. Медленно падали белые хлопья, а фонари превращали эту картинку в рождественское кино. Я уткнулся носом в жилетку и широкими шагами попрыгал через сугробы. До метро идти одну остановку, и я брел среди машин по укатанной дороге. В ресторане напротив пили вино, люди брели по снегу и заглядывали в большое стеклянное окно заведения, а оттуда им отвечали взглядами ценители горной кухни. Машины не двигались, пробка получилась из-за стоящего посреди дороги автомобиля – какая-то женщина пробила колесо, и мужчина помогал его менять; в принципе, примерно об этом я и снял сюжет… Как в фильмах о великом переселении народов, люди под снегом единым потоком брели к метро. Я думал о том, что все они находятся во власти столичного ритма, и лишь один я, благодаря мыслям о море, не подвластен этому тормозящему магнетизму.

Поезд быстро домчал до центральной станции, и, не выходя из-под земли, я перешел в большой торговый комплекс под главной столичной площадью. У входа стояла небольшая очередь к фотолавке. «Как раз успею смотать». – С этой мыслью я достал «Практику», оттянул кнопку спуска и перемотал пленку. Я крутил не церемонясь – здесь можно было сдать ролик в проявку, даже если у него не торчит «язычок». Приемщица приветливо улыбнулась, и я отдал ей катушку.

Все магазины закрывались, но «Джунгли» ждали гостей. За нашим столом собралось уже человек пятнадцать, и все обсуждали вечерний монтаж – кто на него попал, кто нет, почему, кто в этом виноват, кто не слишком и как сегодня идет снег. Скоро мы перешли за стойку на коктейльный марафон. После двух «Маргарит» у меня зазвонил телефон.

– Просили передать – сегодня твой сюжет точно не смонтируют, выходи завтра. – В голосе координатора скользило притворное безразличие. Я подумал о море и положил трубку.

– Смешай мне, ммм… – Я посмотрел на бармена. – Смешай мне водку с апельсиновым соком и персиковым ликером.

– Водка, сок, персиковый ликер? «Секс на пляже»? – уточнил бармен. Я отвернулся от телефона и посмотрел на парня.

– Да, «Секс на пляже», – сказал я и будто сделал открытие. Над рядами бутылок висели часы – десять минут одиннадцатого. Я залпом выпил коктейль, расплатился, на выходе зацепил жилетку и выскочил из «Джунглей». Мои собутыльники что-то кричали вслед, но я даже не попрощался. Охрана закрывала входные двери в торговый комплекс.

– Ребенок, там остался ребенок! – С этим воплем я пронесся мимо оцепеневших охранников и домчался до фотоларька. Приемщица выпустила из рук навесной замок и вытаращила глаза.

– Открывай, заберу пленку. – Я прерывисто дышал.

– Вы что, мы же сдаем, сдаем ее… Ее увозят в лабораторию…

– Где она? Где лаборатория?

Она взяла с прилавка визитку с адресом, а я выдернул картонный квадратик у нее из рук и помчался на метро. Поезд пришел сразу, я быстро доехал до нужной остановки и выскочил на улицу. Коктейли грели, хотя я уже успел порядком протрезветь от такого кросса. Люди небольшими группками стояли под снегом на конечных остановках и никуда не торопились. Я рассмотрел визитку – на ней был нарисован план, дома и улицы. Лабораторией оказался двухэтажный павильон у моста, я влетел в помещение – грузчики носили большие кюветы, свертки, упаковки с наклейками адресов. Я оказался у стола и положил бланк своего заказа. Парень на выдаче, не посмотрев на бумагу, уточнил:

– Чебэ? Двадцать четыре кадра, торговый комплекс? – Оказалось, приемщица успела его предупредить, несмотря на мое странное поведение – или как раз из-за такого поведения.

– Да, моя!

– Ну вы же понимаете, что мы не успели ее проявить? – Парень положил на стол ролик.

– Да-да, – проронил я и выскочил на улицу. Половина одиннадцатого. Под мостом стояла очередь из такси. Я подбежал к первой машине, щелкнул ручкой двери и назвал адрес. Водитель помялся, пришлось добавить, и мы поехали. Я боялся опоздать. Без пятнадцати одиннадцать я выскочил из машины перед многоэтажным домом в спальном районе и по лестнице взлетел на одиннадцатый этаж – на лифте не ехал специально, вдруг застрянет? Открыл входную дверь и ворвался в квартиру. Окна были закрыты – зима. Я крепко завинтил все краны, газ, закинул в рюкзак фотоаппараты, переложил их пледом и закрыл дверь. У соседа был свой ключ, через неделю он должен был вернуться с гастролей – уже в такси я вспомнил, что оставил мусор и бессовестно опустошил холодильник.

К одиннадцати я подъезжал к вокзальной кассе – очереди оказались невероятными, и быстро поменять билет едва ли было возможно, поэтому я сразу помчался к автобусу. Он уже отъезжал, неловко протискиваясь задним ходом между людьми и машинами. Я забарабанил в дверь, и водитель открыл.

– Есть места? Договоримся! – то ли скалясь, то ли улыбаясь, прорычал я в темноту куда-то в сторону руля.

– Договоримся, – покладисто и тихо сказал водитель-сменщик, лежащий сразу на двух сиденьях у двери, и я протиснулся в салон. Оказалось, что мне придется пересаживаться, если будут пассажиры, на свободные кресла и, возможно, придется ехать стоя. Поэтому я сразу облюбовал место на ступеньках и расселся, в общем-то, удобнее всех – расстелил плед и положил голову на шкаф с напитками. Автобус в весну тронулся, и впервые за долгое время я почувствовал себя спокойно.

…Я открыл глаза. Болела шея, я не чувствовал ног, с похмелья мутило. Я понял, что проснулся от жары, и снял пуховую жилетку. Попробовал встать и сразу присел – ноги затекли до боли. И все же я поднялся, стоя на ступеньках, прислонился лбом к стеклу двери. Обрывки сна и короткие ночные остановки наконец-то привели меня в единственный город, который мне так нужен и где меня ждут. Мы подъезжали. Поля, мост, разметка становится аккуратнее. Появились указатели, и скоро я увидел знакомые улицы, освещенные рассветным солнцем, – здесь давно уже не было снега, а все казалось таким близким и родным, будто я сам все это расставил, а никто и не посмел что-то тронуть. Неприятно удивили лишь огромные рекламные щиты со слоганами политика, о нем за обедом и спорили журналисты – да что уж там, после наших эфиров и вся страна обсуждала на своих кухнях его идиотские идеи. «Ну чью, чью поддержку ты получишь здесь?» – думал я.

Автобус остановился, я вышел первым. Все мои вещи были в рюкзаке, я сразу пошел искать такси, а остальные пассажиры суетливо, наперегонки собирались у багажного отделения.

Я не стал брать машину на вокзале – здесь водители спрашивали втрое дороже. И дело было не в том, что мне жаль денег – просто это для приезжих. А я здесь свой, я дома, несмотря на то, что несколько лет прожил в другом городе. Я шел вдоль дороги и, когда автовокзал скрылся за поворотом, поднял руку. Сразу остановилась старая, изъеденная ржавчиной машина. Водитель, даже не говоря о деньгах, повез меня, а я назвал место, где можно было спуститься машиной прямо к воде. Громыхала плохо закрытая дверь, автомобиль продувало ветерком, а я уже снимал свитер – хотел почувствовать, как греет солнце. Мы ехали через центр города – его еще не успели застроить высотками, поэтому из машины я видел небо. Это был один из немногих районов, где можно видеть облака, солнце или тучи из окна машины. Мы выехали из центра, теперь по сторонам от дороги виднелись деревья и совсем низкие дома. Обзор становился все шире, и я увидел солнце, которое успело высоко подняться над морем. Солнце слепило глаза, и через голые деревья в морской воде я видел блики и отсветы. Мы ехали вдоль моря, началась бетонка, которая понесла круто вниз. Водитель остановил машину у самого песка и проронил: «Море, как заказывали!»

Я открыл дверцу и вышел. Снял ботинки, украшенные белыми разводами столичного снега, носки бросил прямо на песок, подкатал брюки и пошел к воде. Море не успело прогреться, весна только началась, но мне не было холодно. Вода освежала, и похмелье отходило. Невысокие волны доходили до колена, я стоял и смотрел на солнце…

…Я старательно заклеивал разбитую форточку одной из десятков репродукций разных изображений собора и ждал ее в гости. Наша уборка прошла удачно: мы подробно изучили ее новое розовое белье, хорошенько подмели пол и вытерли всю пыль. Она даже разложила мои вещи по полкам. Фотоаппараты я сложил в ящики стола. На пол мы постелили несколько ковров из кладовки, и он стал почти ровным. Снимок широкого заснеженного проспекта я повесил напротив входа – как в комнате у художницы. Постельного белья у меня так и не было – я спал, завернувшись в плед.

Как и в другие дни, я проснулся от голубиных разговоров. Сегодня они были намного тише и спокойнее – как и я, потому что за окном было пасмурно и накрапывал легкий дождь; наверное, она скоро приедет с горячими булочками. Я встал и пошел в кухню-ванную. Точнее, просто отошел от кровати на три метра в сторону мойки и плиты, поставил чайник на огонь и открыл воду на полную. Я умывался и думал о «прелестях» моего нового жилища. Вчера она спросила:

– А почему ты выбрал другую квартиру? Ведь я так старалась найти у моря… Наверное, ты решил остаться поближе к собору и этой своей художнице?

Тогда пришлось рассказать ей о том, как я опрометчиво доверился мошенникам. Она очень расстроилась и невидящим взглядом уперлась в потолок.

– Ничего, закончу с картинами, и зальем это горе текилой! – На этих словах она улыбнулась сквозь слезы, но продолжала смотреть вверх…

Я услышал стук в дверь и открыл. Она наполнила комнату легким запахом духов и поставила на стол пакет.

– Привет! – Она чмокнула меня в щеку и прыгнула на диван.

Я заварил чаю. В пакете оказалось масло, горячие булочки и какие-то полотенца.

– Это тебе для умывания, это просто для рук на кухню, а это скатерть для стола. – Она разложила цветастые полотенца по своим, как она решила, местам. Недовольно покосилась на снимок заснеженного проспекта – она знала, где висит такой же, и я поспешил отвлечь ее.

– Скажи, где ты с утра находишь горячие булочки?

Она обернулась с довольным лицом – оказалось, это секрет. И она мне не скажет. Вот.

– Все, дорогой, я поехала лечить детей. – Она взяла в руки зонт, оставленный у двери. – Когда ты соберешься пить текилу, звони!

Она махнула рукой и вышла. Через полминуты я услышал, как за окном с шумом раскрылся зонт.

В середине дня у меня была назначена встреча с меценатом художницы, а на завтра – собеседование на новый городской телеканал. Признаться, на телевидение меня уже не тянуло, но перебиваться фотосъемками от заказа к заказу тоже не хотелось. Я уже несколько раз общался по телефону с редакторами проекта, их идеи казались мне интересными, хотя в этом городе едва ли реальными. Дождь полил немного сильнее, и я слушал, как барабанили капли по упругому картону фотобумаги….

Столичная зима открыла счет – непрерывным снегопадом занесло все: дороги, дворы, машины, пруд и мосты через него. Снег ложился так плотно, что казалось, будто я хуже слышу. С одиннадцатого этажа виднелась лишь мутная пелена, она скрыла десятки высоток, парк и замерзший пруд. Я смотрел в окно, доставал из пакетов консервы, овощи и другую еду, которую готовят без женщин, – на этой неделе была моя очередь забивать холодильник, выносить мусор и делать большую уборку. Сосед еще не вернулся с репетиции, в квартире было тихо, я даже не включал свет, только ноутбук тускло светил в темноте. Было почти семь, и рыжая скоро должна была войти в чат. Мы не виделись со школы, точнее, мы случайно встречались потом, уже в университете, но это не считается. Сейчас же возникло какое-то притяжение, интерес – только жила она в нашем родном городе, где всегда было гораздо теплее, чем здесь, у меня. Ноутбук тренькнул, и на экране замигало сообщение «Буэнодиа, детка!». «Привет, рыжая!» – написал я. И добавил: «Ща буду есть. Поужинаем?» Оказалось, она уже приготовила пасту с морепродуктами и ждет меня за столом. Я сострил чего-то о «морепаштетах» и намазал на хлеб пасту из жестяной банки – она заключила, что «не хватает вам там женской руки». Естественно, я тут же пригласил ее в гости, но оказалось, что она просто не имеет права оставить свою детскую поликлинику и бросить на произвол судьбы простуженных мальчишек и девчонок. Я предложил взять их с собой, чтоб покатать на замерзшем пруду. Она ахнула: «У тебя там что, снег идет?», и мне пришлось согласиться с тем, что это должно было стать главной новостью нашего разговора.

Параллельно с этой важнейшей перепиской я обсуждал картины, знаменитых художников и живопись вообще. С их автором я познакомился недавно – на выставке в большом столичном зале. Я издалека заметил эту девушку и сразу понял, что она художница. На ней были широченные вышитые штаны, просторный балахон с орнаментом, а волосы были заплетены в сотню косичек. Может, даже в две. Она несколько лет назад окончила художественную академию и пыталась зарабатывать исключительно своим творчеством, поэтому ей приходилось расписывать стены в ресторанах, оформлять глупые вечеринки, но она продолжала писать. Ее излюбленным пейзажем был вид из окна комнаты на небольшой собор в центре города, и таких картин, написанных в разные времена года, дня и ночи набралось бы десятка на три. Собственно, с них и начался наш разговор на выставке – я назвал улицу, на которой она живет, дом и даже этаж. Конечно, я точно не знал, живет она там или просто выбрала такой ракурс, но каким-то чудом я угадал.

– Мы знакомы? Откуда вы знаете? – Почему-то она не на шутку испугалась.

Пришлось долго ее успокаивать и объяснять, что я запросто узнаю любой вид из любого окна в этом городе. Конечно, я приврал, но как иначе можно унять эмоциональную художницу? Мы разговорились, и оказалось, что она жутко напугана поездкой на выставку, долгой дорогой с картинами, их подготовкой и развешиванием по стенам. Она была просто несчастна из-за всех этих хлопот и массы внимания, которые обрушились на нее в один момент: вокруг ходили люди, обсуждали картины, ругали, хвалили и, что страшнее всего, задавали массу вопросов. Скоро она, будто брошенный ребенок, прибилась ко мне и уже боялась отпустить даже глазами. Я пообещал ей вернуться и помочь снять картины. Она улыбнулась и сказала, что будет очень ждать. С тех пор мы общались почти каждый день – я показывал ей новые фотографии, она рассказывала мне о живописи, я пообещал сделать репродукции ее картин. Хотя куда больше меня радовала мысль о встрече с рыжей, которая тоже ждала меня в гости. Вот с ней мы обсуждали совсем другие фотографии – в основном это были ее фото в купальниках и без. Я писал ей: «А в школе я и не замечал, что ты такая!» Оказалось, что и я в школе был не слишком похож на мужчину ее мечты. И вслед за подобным кокетством она сразу напоминала, что у нее все еще есть отношения, пусть и не слишком удачные…

Я услышал, как открылась входная дверь – сосед-гитарист пришел сегодня рано, дневная репетиция. Скоро у их «звезды» тур, гастроли, летят в теплые края на целый месяц. Он шумно снимал в прихожей верхнюю одежду и обувь.

– Здорово, чего у нас сегодня на ужин? – Он протопал к холодильнику, открыл дверцу и взял с полки сок.

– Колбаса, хлеб – ничего горячего и полезного.

Он, будто опровергая мои слова, положил кусок колбасы на хлеб, сверху сыр, ломтик помидора и отправил это в микроволновку.

«Приезжай, пойдем на море», – написала рыжая. «Приеду, обязательно приеду», – подумал я.

«Хорошо получилась», – это художница о фото девочки для журнала. Я удачно поймал ракурс, а сочетание среднеформатной камеры с пленочным сканером дало классную картинку даже без модных ныне эффектов. Все уверенно переходили к цифровой фотографии, а я все мучился с пленкой, и она хотела такие же фото своих картин. Я взболтал кофе в жестяной кружке и выпил одним глотком. Мой сосед дожевал бутерброд, щелкнул кейсом – на этот раз в нем был белый Fender – и, не подключая, начал наигрывать какую-то партию.

– Скоро я услышу это на одном из наших дерьмовых музыкальных каналов? – Я попытался высказаться максимально хамски.

– Да, и еще приедешь на концерт и будешь делать большую передачу в дерьмовое утреннее шоу.

Он тоже был с Юга. Его деревня была в горах полуострова, до моря оттуда можно доехать за полчаса. Он тоже скучал по теплу – и по солнечному, и по простому человеческому. Так уж сложилось, что выбранные нами занятия процветали только в столице – в ином случае едва ли мы променяли бы тепло и покой своих городов на этот холод и холод глаз таких же гостей мегаполиса, приехавших за своей мечтой из всех уголков страны. И различия всех «гостей» оказывались видны здесь как на ладони, все становилось темой конфликтов, потом – громких политических заявлений и дебатов, а такие, как я, позволяли увидеть это каждому. Кто-то хотел воевать, кто-то – делить государство, кто-то всех мирил. Сосед тем временем выжимал из инструмента блюзовые мелодии, а я выстукивал на пустой кружке слабую долю, мы не включали свет и смотрели в окно, за которым падал снег…

Жара выматывала, водители в пробках сигналили и нервничали по пустякам. Я припарковал машину у поликлиники – это было сложно даже в семь вечера, когда все медсестры и врачи уже расходились по домам, но я нашел место прямо напротив входа. Я поднимался по ступенькам, когда она вышла. Рыжая сменила короткий белый халат на воздушный сарафан, который бесстыдно выдавал все ее тайны.

– Поехали пить текилу, детка! – Я подошел и мазнул ее губами по щеке.

Она вздернула брови кверху и подняла руку, словно вздумала взять скрипичный смычок. Я подхватил ее кисть и повел вниз по ступеням; можно было подумать, мы идем на мазурку. Склонив голову, она требовательно посмотрела на машину. Я нарочито суетливо открыл перед ней дверь, и она так же картинно, приподняв сарафан, присела. Я хлопнул дверью, оббежал машину и сел за руль.

– Да, мэм, отправляемся, мэм. Вы готовы, мэм? – Я пытливо повернулся к ней.

– Езжайте, – не посмотрев на меня, обронила она.

Было жарко, сильно парило, в старой машине не было кондиционера, зато у нее был задний привод и трехлитровый двигатель. Поэтому мы по-хулигански виляли между полос, она же стойко сохраняла невозмутимый вид. Тогда в один из поворотов я вошел в заносе – скрипнула покрышка, машины и деревья пошли по кругу, она в испуге схватилась за мое плечо и сразу потеряла всю свою невозмутимость. Я довольно заржал, а она принялась лупить меня ладонями по плечам. После нескольких таких виражей мы приехали в центр города и перед текилой решили прогуляться – я оставил машину рядом с заведением, которое ей понравилось. Прошли немного, посматривая по сторонам, повернули за угол и оказались на небольшой площади. Толпы зевак ходили кругами и пялились на недавно открытый памятник. Чуть поодаль группка молодых парней в одинаковой черной одежде скандировала какие-то речевки – судя по всему, им не слишком нравилась эта бронзовая фигура, либо они хотели, чтобы так казалось. За ними, из машины с мигалкой, наблюдали люди в форме.

– Вот ненормальные. Это, кстати, с твоего центрального телевидения их так разогрели, уже полгода с ума сходят…