Глава девятнадцатая

« – Борис Николаевич, давай обойдёмся без лицемерных заявлений, типа «кто старое помянет – тому глаз вон».

От удивления Ельцин открыл рот: такого скоропалительного «взятия быка за рога» он Горбачёва никак не ожидал. А «Михал Сергеич», не моргнув глазом, продолжил «резать правду-матку».

– Это было бы неправдой. Мы с тобой, Борис Николаевич – антиподы, как любит говорить Раиса Максимовна. Она же как-то и процитировала «в тему» Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток – и вместе им не сойтись». Почему я говорю это тебе? Чтобы мы с тобой не обманывали ни самих себя, ни друг друга.

– Значит, мы – враги? – «спрямил» Борис Николаевич.

– Злейшие! – «мило» улыбнулся Горбачёв. – Но это не мешает нам сойтись во взглядах на общего врага.

– Ты это – о ком?

– О ГКЧП. Только не делай вид, что впервые слышишь!

Борис Николаевич не стал делать вид: о ГКЧП он слышал не впервые. Но иронию, больше похожую на пьяную, минимум, хамоватую ухмылку он, всё же, дал.

– Михаил Сергеевич, тебя беспокоит это сборище политических импотентов?

– Если мы не успеем их обезвредить, – мигом пожелтел лицом Горбачёв, – то станем импотентами сами! И уже – не политически, а в натуре!

– Не преувеличиваешь?

– Преуменьшаю – чтобы тебя «Кондратий не хватил»!

И только после этого Борис Николаевич слегка подался корпусом вперёд.

– Вообще-то, мы принимаем кое-какие меры…

– «Заговор демократов»?! – ухмыльнулся Горбачёв.

Борису Николаевичу всегда было не по себе от этой ухмылки Горбачёва: значит, Миша знает что-то, чего не должен знать! Вот и сейчас он, оказывается, был в курсе планов демократии!

– Только ты учти, Борис Николаевич…

Горбачёв явно растягивал удовольствие… от неудовольствия Ельцина: труп врага всегда приятно пахнет.

– … Все эти твои «народные дружины» и игрушечные баррикады разнесут «в дым» всего лишь два полка: танковый и воздушно-десантный! А у ГКЧП уже сейчас – пять дивизий!

– Армия не поддержит их! – махнул рукой Ельцин.

– Это тебя она не поддержит! Да, у ГКЧП может не получиться любви с армией. Потому что они не умеют стараться, и не будут! А, вот, тебя, как бы ты ни старался заполучить армию, служивые поставят раком: можешь в этом не сомневаться!

Борис Николаевич не хотел остаться без реплики – но пришлось: Горбачёв одни энергичным взмахом руки «отработал наперерез».

– Знаю, знаю, что ты хочешь сказать: «Армия не любит и Горбачёва»!.. Да, не любит. Но меня она просто не любит – а, вот, тебя ненавидит от всей души! Поэтому ты даже не успеешь «начаться» – как уже кончишься! И хорошо ещё, если где-нибудь под забором – а то ведь они могут и прилюдно, на «лобном месте»!

Горбачёв был «на взводе» – но это был совершенно другой «взвод», не тот, к которому давно привыкли даже те, кто «по ту сторону Кремлёвской стены». Раньше он только болтал без умолку и без мыслей, в духе установки «Мели, Емеля – твоя неделя», чтобы только себя показать во всей, как ему наверняка думалось, красе… отсутствующей в действительности. Он врал, играл на публику, пыжился, снова врал, играл, пыжился – и никогда не был искренним. Но сейчас он не играл – и Ельцин это сразу почувствовал. Сейчас Горбачёв был на удивление честен – а потому убедителен. И Борис

Николаевич не стал «выдувать щёки»: «из двух зайцев выбирают того, который пожирнее».

– Я слушаю тебя, Михаил Сергеевич.

– Предлагаю действовать сообща! – рванул напролом Горбачёв. – Ещё раз предлагаю: я ведь уже предлагал тебе – но «любви между нами» так и не случилось… Только – без обид, Борис Николаевич…

– Замахнулся – бей!

– Я уже говорил тебе – и готов повторить сто раз: ты не можешь не понимать того, что без меня нет тебя. И это – не «культ личности Горбачёва». Всё дело – в тех силах, на которые мы с тобой можем опереться для удержания власти. То есть – в «трёхглавом Змее»: армия, КГБ, МВД. Ну, сюда можно приплюсовать ещё «запасную голову»: ВПК… Так, вот: здесь между нами есть разница.

– Ты – в большом авторитете у силовиков? – не пожалел иронии Ельцин.

Горбачёв с желчным видом покачал головой.

– Нет, Борис… Николаевич. Врать не стану: чего нет – того нет… Но, если я потерял авторитет у силовиков, то ты его так и не нашёл. А посему они тебя «стопчут» – и даже не заметят! Помнишь, как говорил Сталин: «Советский народ одобрил разгром троцкистско-бухаринской банды – и перешёл к очередным делам».

Борис Николаевич ещё раз художественно сдвинул брови к переносице – никто так не умел – и согласно махнул рукой.

– Что я должен делать? Конкретно?

Зачем-то по-шпионски оглянувшись на двери – в Кремле?! – Горбачёв вплотную придвинулся к Ельцину: ни дать, ни взять – классика: «обнявшись крепче двух друзей».

– Завтра я убываю в отпуск. Убываю в интересном положении… Нет-нет!

Заметив, как сально ухмыльнулся Ельцин, Горбачёв покраснел.

– Ты меня не так понял… Я просто неудачно выразился… Ну, неудачная конструкция… Лучше сказать не «положение» – а «ситуация»… Хотя, «что – в лоб, что – по лбу»!.. Положение – трудное, ситуация – сложная. И уже – не в стране, а у нас с моим окружением. ГКЧП, как ты знаешь, уже который месяц «душит» меня насчёт введения чрезвычайного положения. А в последнее время они особенно активизировались…

Горбачёв замолчал – и Ельцин, то ли воспользовался паузой, то ли не выдержал её.

– Ты что-то придумал?

– Придумал, – кивнул головой Михаил Сергеевич. – Завтра у трапа я намекну им, что вводить чрезвычайное положение, видимо, придётся. Заодно дам ещё один намёк: «за меня на хозяйстве остаётся Янаев». Дескать, с ним и решайте все вопросы.

Лицо Горбачёва растянуло мефистофельской усмешкой.

– Ну, ты же, Борис Николаевич, знаешь этот народ! «Тряпки»! Ещё недели две они будут звонить мне, засылать парламентёров, упрашивать, грозить ультиматумом и самодеятельностью. Разумеется, ничего в эти сроки они не предпримут. А, вот, ты должен предпринять.

Борис Николаевич ещё ближе придвинулся к «соблазнителю».

– Ты должен «обезвредить» «придворные» части к двадцатому августа! Они, конечно, изрядно засорены «красным элементом» – но командиры там вполне продажные! Так что, возможности для творческой работы с ними имеются.

Горбачёв нахмурился.

– Хуже обстоит дело с «Альфой» и «Вымпелом». Если они получат чёткий приказ «сверху» – выполнят его. Твои приказы они выполнять не станут: ты для них – никто, и это в лучшем случае… Поэтому будет славно, если ты организуешь толпу у здания Верховного Совета России… как вы его называете: «Белого дома». Толпа должна быть организована заранее, и ждать приказа на выступление. Что касается поголовья… Я думаю, тысяч пятнадцать голов для начала будет достаточно.

Неприятно удивлённый «широтой кругозора» президента СССР, Борис Николаевич покачал головой.

– Ты, Михаил Сергеевич, будто из-за плеча у меня выглядывал, когда мы составляли план действий…

– В этом не было необходимости, – усмехнулся Горбачёв. – Меня с планом ознакомил Крючков – а его кто-то из твоего окружения.

– Кстати – насчёт Крючкова…

Борис Николаевич не успел ещё толком нахмуриться – а Горбачёв уже работал на перехват.

– «Имеющий уши да услышит», Борис Николаевич!

Ельцин вздрогнул.

– Да-да, – утвердительно смежил веки Горбачёв. – Меня Крючков ознакомил с вашим планом, тебя – с секретными разведданными, с которыми прежде знакомил только меня. Как говорится: «всё меняется, всё течёт»… Но вернёмся к твоей задаче. После объявления ГКЧП ты должен публично осудить действия заговорщиков и призвать народ к сопротивлению. Этот «народ» должен быть готов, как говорится, «ещё вчера».

– Будет, – утвердительно кивнул головой Ельцин.

– Дальше: ГКЧП начнёт вводить в город танки, которые нужны здесь, «как в бане – лыжи», как пел Высоцкий… Так, вот, Борис Николаевич: под эти танки нужно будет положить пару-тройку хороших ребят. Кандидатов следует подобрать заранее. И не только подобрать – но и расставить их так, чтобы под пулю и танк они угодили без промашки, со стопроцентной гарантией.

Брови Ельцина моментально взлетели вверх – но суровый взгляд Горбачёва уже возвращал их на место.

– Так надо, Борис Николаевич! Чтобы избежать большой крови, надо пролить малую! Обязательно надо! Организуешь хорошую пропаганду, выдавишь слёзы из плебса, сам дашь слезу. Публика, естественно, вознегодует, «тряпки» из ГКЧП растеряются – а тут и «верные демократии» генералы дружно перебегут на твою сторону. Победившая демократия тут же отправится вызволять из форосского заточения законно избранного президента, который героически отверг домогательства изменников – и мы все вместе пляшем на костях ГКЧП! Затем подписываем Союзный договор, я становлюсь президентом ССГ, ты остаёшься президентом России – и все остаются при своих интересах!.. Ну, как тебе – мой план?

– Лихо, – в очередной раз неприятно изумился Ельцин. – Значит, ты только и делаешь, что ничего не делаешь?

– И, тем самым, расчищаю тебе дорогу!»..

…Эта последняя встреча с Горбачёвым, что случилась меньше двух недель назад, третьего августа, накануне отбытия «Михал Сергеича» на отдых, вспомнилась Борису Николаевичу как-то, сама собой. Наверно, оттого, что не могла не вспомниться. Удивительно – но Горбачёв сам попросил о встрече. Ельцин тогда быстро обменялся мнениями с «ближним кругом» – и дал согласие. Встречались в Кремле, на территории Горбачёва. Исключительно – в целях конспирации: пока ещё президент СССР мог пригласить к себе главу любой союзной республики. Правда, отныне лишь в таком формате: «пригласить» – а не «вызвать».

Борис Николаевич вздохнул – и от воспоминаний перешёл к мыслям. Он не любил думать, предпочитая словам поступки, но сейчас без мыслей было не обойтись. Ситуация в Москве и стране приближалась к развязке. Ельцин честно веровал в то, что им учтены все мелочи, в то, что он контролирует всех и вся – и, тем не менее, сомневался. Какой-то противный «червяк» без устали копошился в душе президента. И, мало ли, что ни на горизонте, ни на поверхности не просматривалось даже приятных неожиданностей: «червяку» до этого не было никакого дела. У «червяка», как у сказочного Змея Горыныча, было несколько голов. «Пристяжные» – КПСС и КГБ – разумеется, занимали Бориса Николаевича. Но – в краткосрочной перспективе. А сейчас его больше интересовала «центральная голова», «головная»: Михаил Сергеевич Горбачёв, президент СССР, Генеральный секретарь ЦК КПСС.

Как ни старался Ельцин уверить себя в окончательном решении проблемы этого пока ещё президента – а не мог: трезвые мысли даже в нетрезвой голове не позволяли. Вспоминая детали недавнего разговора, а особенно, его финал, Борис Николаевич и сейчас испытывал двойственные чувства. С одной стороны, Горбачёв открыл карты. (Все или нет – другой вопрос). Изложенный им план, несмотря на чересчур откровенный «плановый отдых» союзного президента, выглядел тщательно продуманным и вполне реализуемым. Да и не мог не понимать Борис Николаевич того, что пока они с Горбачёвым нужны друг другу. Хотя бы – для того, чтобы убрать общего врага: «розово-красных» из окружения президента СССР. Классические «скованные одной цепью».

В очередной раз цель, будто бы, оправдывала средства. Правда, сам Борис Николаевич не ограничивался только этой целью. Он уже заглядывал дальше: в будущее без КПСС, Советской власти и СССР. Одними «розово-красными» его аппетиты уже не ограничивались: под сурдинку российский президент намеревался прижать к ногтю всех «неисправимых» большевиков. «Ничего личного», как сказали бы американские друзья: пока оставалось «осиное гнездо большевизма» в виде ЦК и самой КПСС, Борис Николаевич не мог не чувствовать «ножа у горла».

В этом вопросе, даже не сговариваясь, Ельцин с Горбачёвым совпадали, если и не идеально, то по большинству параметров. Но была и другая сторона. И не потому, что таковы законы диалектики, к которой Борис Николаевич, как человек простой и «не философический», не имел никакого отношения. «А всё ли ты мне сказал, мил человек?» – так и вертелось на языке у Ельцина. Вертелось ещё тогда, третьего августа – и не перестало вертеться две недели спустя.

Первый момент, вызывавший сомнение в полной искренности Горбачёва, заключался в противоречивости его оценок ГКЧП: то он издевался над «импотенцией» членов Комитета, то де-факто стращал Ельцина ресурсами ГКЧП, каких не было и не могло быть у демократов. Получается, Горбачёв сам не был уверен в своих оценках потенциала и перспектив «заговорщиков». Отсюда с неизбежностью следовал вывод о том, что Горбачёв не исключал никакого исхода событий. То есть, он вполне допускал возможность победы ГКЧП.

«Что это даёт Горбачёву?» – нервно рассуждал (невероятно – но так!) Борис Николаевич. – «Во-первых, он может „успеть в последний вагон“: возглавить фактически уже победивший ГКЧП. Во-вторых, „на законных основаниях“ он сможет объявить о „раскрытии заговора демократов“ с целью свержения законно избранного президента и развала СССР». Это позволит ему на законодательном уровне ликвидировать Съезд и Верховный Совет… ну, может, не сразу ликвидировать: приостановить деятельность…

Но – сразу обоих: и союзного, и российского. А уже это позволит ему произвести многочисленные аресты «демократических заговорщиков» и разгромить власти независимой России. И на этот раз он сможет выполнить своё обещание не пускать меня больше в политику. В лучшем случае, меня определят в «Лефортово», а в худшем я «покончу жизнь самоубийством».

Дрожащей рукой Ельцин смахнул пот со лба. Руки дрожали не только от мыслей, но и «после вчерашнего»: «обмывали» «вновь утверждённый план». Он украдкой покосился в направлении сейфа с заветной «ликёро-водочной» заначкой. Только официальный характер встречи удерживал его о того, чтобы «не приобщиться к рюмашке»: сам ведь пригласил народ на «окончательную увязку и утряску».

«Так, это – если победит ГКЧП… Конечно, Горбачёву придётся некоторое время притворяться союзником победителей и считаться с их мнением. Но мне до этого уже не будет дела. Потому что меня уже не будет: не „в списках живущих“ – так „в списках действующих“… А, если ГКЧП проиграет… Ну, тут Мишка, пожалуй, меня не обманывает: все останутся при своих интересах. С небольшим уточнением: при минимуме интересов. Ведь Горбачёву по максимуму нужно всё – и всё сразу: ГКЧП, я, Союзный договор, кресло президента ССГ. Мне – по максимуму – тоже нужно всё: ГКЧП, Горбачёв, КПСС, СССР».

Борис Николаевич скрипнул зубами – явно не от избытка мажорных чувств.

«Увы, приходится считаться с реалиями. Как это говорил Тихонов в фильме «Доживём до понедельника»: «Не вольны мы в самих себе…». Всего, тем более, сразу даже в сказках не бывает. Придётся брать не то, что хочешь – а то, что дают. Вернее – то, что можно взять. Эх, глаза завидущие, руки загребущие!»…

…Ельцин покосился на застывших в холуйской готовности Силаева и Кобеца. Несмотря на «сидячее положение», оба подобрались ещё больше.

– Кобец!

Пятидесятидвухлетний генерал с ловкостью заправского холуя вскочил на ноги.

– Сиди! – царственным жестом приземляя ловкача, великодушно поморщился Борис Николаевич: приятно, всё же, что подчинённые «блюдут устав». – Но докладывай, как в строю!

– Слушаюсь, Борис Николаевич! – верноподданно осклабился Кобец.

– Разрешите опустить ту работу по плану, о выполнении которой я уже докладывал Вам как Верховному Главнокомандующему?

Кобец, разумеется, знал, что, даже будучи президентом России, Ельцин не был Верховным Главнокомандующим – по причине отсутствия у него собственного войска. Но ловкий царедворец знал так же и то, что кашу маслом не испортишь. Особенно – ту «кашу», что подаётся «к столу» Бориса Николаевича.

И он не ошибся: Ельцин, ни дня не служивший в армии, всего лишь полковник запаса благодаря должности первого секретаря обкома, самодовольно осклабился.

– Да, можешь это опустить.

– Слушаюсь, Борис Николаевич. Тогда – по нашей работе в частях, которыми ГКЧП собирается обеспечивать режим чрезвычайного положения. «Красные» рассчитывают на следующие части: «Альфа», дивизия имени Дзержинского, Тульская дивизия ВДВ, Таманская мотострелковая и Кантемировская танковая.

Кобец сделал выразительную паузу – специально под ожидаемое удивление президента – но удивления не последовало: Ельцин слышал эту «новость» ещё две недели назад от Горбачёва. Сегодняшнее подтверждение информации лишь укрепляло его уверенность в том, что он был прав, «заключив» с Горбачёвым вынужденную, но жизненно необходимую сделку.

– Пять штук, говоришь? – «ещё раз не удивился» Ельцин. – Но я полагаю, что не всю эту… как её?

– Штатную численность, Борис Николаевич.

– … не всю штатную численность они собираются двигать на Москву?

– Никак нет, Борис Николаевич.

Кобец нырнул глазами в «шпаргалку».

– По нашим данным, в Москву готовится ввод около четырёх тысяч военнослужащих, до четырёхсот танков и столько же бронетранспортёров и БМП. Дополнительные части ВДВ уже переброшены в окрестности Ленинграда, Таллина, Тбилиси и Риги.

– Сколько всего?

– До трёх дивизий. Это – сверх мотострелковых и танковых подразделений соответственно Ленинградского, Прибалтийского и Закавказского военных округов.

Дрогнувшая… вернее, привычно дрожащая рука Ельцина медленно проехалась по плохо выбритой обрюзглой щеке. Рука дрожала не от страха: как ни удивительно, нехорошие мысли бодрили его – а он сейчас очень нуждался в допинге.

– Сведения – точные, Кобец?

– От верных людей, Борис Николаевич, – подобрался генерал.

– Кто?

– Генерал-лейтенант Грачёв и «наш человек в Гаване».

– А?!