Глава двадцать вторая

– Борис Николаевич, прибыл Руцкой.

Улыбаясь помесью голодного крокодила и чёрной мамбы, Бурбулис сложился в подобострастном поклоне.

Ельцин неспешно оторвался… нет, не от документов и даже не от газеты: от рюмки с «Метаксой»: с подачи Гавриила Попова, этого «замаскировавшегося грека», напиток с берегов Эллады пришёлся Борису Николаевичу по душе и прочим внутренностям. Поэтому «отрыв» произошёл только после освобождения рюмки от содержимого.

– Давно ждёт? – самодовольно осклабился Ельцин: хоть Руцкой и был вице-президентом – а показать, кто в доме хозяин, не мешало даже «государственному деятелю номер два».

– Только что, Борис Николаевич – но я предложил ему посидеть.

– Заводи!

Бурбулис исчез за дверью, чтобы тут же распахнуть её с той стороны, отойти в сторону, но отработать при этом совсем не привратником: слащаво-приторная ухмылка превосходства на тонких губах мешала образу. А, может, и помогала – но уже настоящему. Не глядя на Бурбулиса: сразу чувствовалось, что «приязнь» взаимна – Руцкой вошёл в кабинет. Ельцин встал из-за стола только при его появлении. Да и как встал: вальяжно, неспешно, барином.

– Здравствуй, Александр Владимирович.

«Барин» даже расщедрился на рукопожатие: обычно «клиенты из обслуги» удостаивались, в лучшем случае, благосклонного кивка.

– Здравствуйте, Борис Николаевич.

Разнобой в приветствиях не был случайным: вице-президент не мог обращаться к президенту «на ты». «По определению». Но в ещё большей степени не мог этого сделать просто Руцкой: как и все властные хамы, Ельцин не терпел панибратства даже такого уровня. И ни один человек из его окружения не мог претендовать на чин «исключения из правил». По старой – тоже хамской – привычке Ельцину «тыкал» один лишь Горбачёв.

Но в последнее время и «Михал Сергеич» – «тот ещё» хам! – всё чаще понимал, что наступает момент, когда ему придётся либо самому перейти «на Вы» – либо не скрипеть зубами в ответ на ельцинское «ты».

На уважительное «Вы» работало и то обстоятельство, что Руцкой по природе не был хамом. До недавнего времени Александр Владимирович был военным лётчиком, полковником, воевал в Афганистане, попал в плен, много чего перенёс – зато на Родину, в отличие от многих товарищей по несчастью, вернулся в ранге героя и ореоле славы. Ранг героя тут же был оформлен надлежащим образом: Руцкому присвоили звание Героя Советского Союза.

К этому времени «перестройка» уже вовсю корёжила не только судьбу страны, но и судьбы людские. Настал черёд Руцкого – и служба как-то сразу перестала занимать Александра Владимировича. Даже учёба в Академии Генерального Штаба – предел мечтаний в прежние годы – уже не входила в планы героического полковника. Руцкой подался в политику.

Но, не имеющий никакого опыта «закулисья» и «подковёрья», он не сразу пробился в депутаты. Зато, когда пробился, сразу понял, что, первым делом, ему надо правильно сориентироваться в обстановке. Сориентироваться помогли депутаты либеральных взглядов. Имя Руцкого, как одной из «звёзд» «демплатформы в КПСС», было теперь на слуху у всех.

Подошедшие выборы президента РСФСР довершили «переформирование образа» отставного полковника: демократический кандидат Ельцин неожиданно предложил Руцкому идти с ним на выборы «в одной упряжке». В чине кандидата на пост вице-президента России, то есть. Не понял Александр Владимирович, что нужен он был Ельцину как… нет, не «как пятая нога»: как таран, которым можно было сокрушить «ворота» к сердцам избирателей. Ведь у главного противника Ельцина – бывшего Предсовмина СССР Рыжкова – «пристяжным» шёл другой герой недавней войны: генерал Громов. Эта конфигурация сразу же понизила шансы Ельцина на избрание до минимума. Нужен был эффективный противовес.

Таким противовесом и стал Руцкой. Естественно, товарищу «предложили откушать» совсем другую наживку: Ельцин пообещал Александру Владимировичу, что тот не превратится в декорацию, а будет реально контролировать весь блок силовых министерств. Избрание состоялось, но после июня прошло слишком мало времени для того, чтобы делать выводы…

– Садись, Александр Владимирович: разговор у нас с тобой будет долгим.

Лицо Руцкого моментально напряглось и посерело – да так выразительно, что даже пышные «буденовские» усы Александра Владимировича не смогли «расцветить» его. Но «лезть поперёд батьки» с вопросами он не стал – и молча занял предложенный стул.

Ельцин долго «гулял взглядом» по сторонам, в основном, за окном: никак не мог начать разговор. И лишь, когда Руцкой начал беспокойно ёрзать на стуле, президент «включил звук».

– Вот, какое, значит, дело, Александр Владимирович… Как тебе известно, со дня на день произойдёт выступление… путч этого… ГКЧП…

Ельцин покосил глазом в Руцкого, но тот лишь молча прибавил в бледности. Борис Николаевич ухмыльнулся.

– Не пугайся, Александр Владимирович: мы готовы к этому путчу…. в отличие от самих путчистов. Наши люди не позволят ГКЧП ничего серьёзного. А своими глупостями те лишь сыграют нам на руку…

Ельцин красиво – как только он один и умел – сдвинул брови.

– Меня сейчас занимает другой вопрос: Горбачёв…

На этот раз «вице» не смог «отделаться краской»: тут же удивлённо вскинул брови.

– Да-да, – краем глаза одобрив реакцию собеседника, покачал головой Борис Николаевич. – С этими дураками мы разберёмся, как сказал бы Лёлик из «Бриллиантовой руки», «без шума и пыли». Они даже полезны – в качестве дураков. А, вот – Горбачёв…

Злость полилась и из голоса, и из глаз Ельцина, но он даже не «прикрутил крантик».

– Этот тип будет выжидать: кто кого переборет – чтобы примкнуть к победителю. Да и на тот случай, если победим мы, он уже заготовил себе «запасной аэродром»… как говорят не только в авиации, но и в политике.

– Союзный договор?

Словно отвечая Ельцину почти «один в один», Руцкой показал, что в политике соображают и авиаторы. И Борис Николаевич понял это, хоть и не переменился в лице.

– Да. Горбачёв рассчитывает избавиться от консерваторов из своего окружения, чтобы они не мешали ему возглавить новый Союз.

– Опять метит в президенты?

– В президенты ССГ.

Рукой озадаченно наморщил лоб.

– Что это такое, и с чем его едят?!

Ельцин рассмеялся: ему понравились и вопрос, и формулировка.

– Ну, сейчас, как ты знаешь, планируется сохранить название «СССР» – только с другим содержанием. Если будет подписан новый союзный договор, СССР из «Союза Советских Социалистических Республик» превратится в «Союз Советских Суверенных Республик».

– Существенная разница, – покривил щекой Руцкой.

– Но это – лишь начало, Александр Владимирович!

Ельцин многозначительно потряс толстым указательным пальцем в сантиметре от лица вице-президента.

– Вторую часть Горбачёв уже сейчас наметил к сокращению – только помалкивает об этом до поры до времени, чтобы «не дразнить собак». Так что, себя он видит президентом ССГ: «Союза Суверенных Государств».

Своей паузой Борис Николаевич словно «оставил местечко» для вице-президента – и тот укоризненно покачал головой.

– Не лучшее название… Лишённое смысла и географической привязки… Да и – вообще…

– Вот именно: «вообще»! – тут же подхватил Ельцин. – Горбачёв понимает, что «ССГ» – это всего лишь временная остановка на пути к полной независимости республик. Но, поскольку ему хочется уйти красиво – так, что не плевали в спину – о большем он и не думает…

Ельцин опять замолчал – а Руцкой почти растерянно наморщил лоб. Он всё ещё не понимал, к чему клонит «Бабай», как называла Бориса Николаевича его спичрайтер Люся Пихоя. Хотя одно уже было ясно: его приглашение к президенту как-то связано с Горбачёвым, то ли с «настоящим», то ли с «будущим».

– Я предпочёл бы разом избавиться от Горбачёва! – здоровенной мужицкой ладонью рубанул воздух Ельцин. – Всё время он путается под ногами у республик! Всё время комбинирует, чтобы выгоднее пристроить самого себя! Но…

Борис Николаевич с непритворным сожалением развёл руками.

– … пока убрать его не получается… Пока существует СССР и пока идут разговоры о новом Союзном договоре, Горбачёв неуязвим…

– Борис Николаевич, Вы хотите сказать, что ГКЧП…

– Вот именно! – решительно махнул головой Ельцин. – ГКЧП, сам того не желая, сделает для нас доброе дело – и даже не одно! Во-первых…

Ельцин энергично загнул «сосисочный» палец.

– … Он ускорит так называемые… как их… ну?..

– Центробежные тенденции?

– Точно! Как только мы раздавим ГКЧП, республики, одна за другой, начнут объявлять о своей независимости.

– Но хорошо ли это? – с сомнением покачал головой Руцкой. – Хорошо ли это для России? Не окажемся ли мы в кольце враждебных государств? Если сейчас все, кому не лень, обвиняют русских в империализме, колониализме и ещё, чёрт знает в чём – что же будет потом?!

– Накручиваешь, Александр Владимирович!

Ельцин презрительно махнул рукой.

– Да, нам – России – Союз больше не нужен. Ни этот, ни любой другой. Россия пойдёт одна, своим путём. А что касается остальных…

Ухмылка Ельцина прибавила в размере.

– Они сами прибегут к России! На коленях приползут! Упрашивать будут! Умолять! А мы ещё подумаем: брать – или не брать!

– «Упрашивать и умолять»?..

Руцкой с сомнением – но на этот раз предельно осторожно – покачал головой.

– Не уверен, Борис Николаевич…

– Да так и будет! – ещё решительней отмахнулся Ельцин, и тут же, словно вспомнив о главном, величественно сдвинул брови к переносице. – Но мы ушли в сторону… Значит, центробежные тенденции – это во-первых. А, во-вторых: никакого подписания нового Союзного договора не будет!

Лицо Ельцина, всё в красных прожилках от злоупотребления спиртным – пришло в ликование.

– Не будет никакого двадцатого августа! А это значит, что не будет никакого «Союза Суверенных Государств» и тёпленького местечка для Горбачёва!

– Но Президентом СССР он, всё равно, останется, – то ли возразил, то ли констатировал Руцкой. – Кто бы и как ни заявлял о независимости – Союз не сразу кончится…

– Вот!

Ельцин грузно, всем животом, налёг на столик, разделяющий их с Руцким, затем перегнулся через него – и панибратски, от всей «широкой русской души», врезал собеседнику по плечу.

– Вот, Александр Владимирович! «В яблочко»! Об этом я и хотел поговорить с тобой!

Как всегда, умело «напустив туман» и бледность на лицо контрагента, Борис Николаевич грузно осел в кресло.

– Ты верно подметил, Александр Владимирович: из путча Горбачёв выйдет, хоть и не победителем, но не без выгоды для себя…

Гримаса ненависти, изрядно сдобренная презрительной иронией в адрес «героя повествования», искривила лицо Ельцина.

– А как иначе: «жертва коварных заговорщиков», которым он «героически противостоял». Вот увидишь: сам себя запрёт в Форосе – а будет кричать на весь мир, что его чуть ли не «повязали»!

Не удовлетворившись гримасой, Борис Николаевич длинно и сочно выматерился, вложив в текст не только душу, но и всю свою «любовь» к «дорогому Михал Сергеичу».

– А, главное: он останется Президентом Союза. Потому что Союз останется… пока…

Воспользовавшись паузой, Руцкой неожиданно «легковесно» пожал плечами.

– Ну, и пусть остаётся! Вы же сами говорите: «пока». Центробежные тенденции уже не остановить и процесс впять не повернуть. Союзу остались считанные месяцы – а, может, недели. Всё это время Горбачёв будет ежедневно лишаться тех или иных властных полномочий. И это – не потому, что я – такой «Нострадамус»: после разгрома ГКЧП обязательно начнётся демонтаж советского государства. Так бывает всегда: это – диалектика, закон политической борьбы. И, скорее всего, он начнётся с силовых ведомств. Контроль над ними у Горбачёва отберут в первую очередь… В свете этого я не вижу оснований для беспокойства, Борис Николаевич: пусть «Михал Сергеич» «умирает своей смертью»!

Впервые за время беседы Ельцин посмотрел на собеседника с неподдельным уважением. Он даже восхищённо покачал головой.

– Вот, уж, не ожидал от тебя, Александр Владимирович… Грешным делом, я думал, ты – тупо… ты – такой, как все вояки… А ты – словно стоял у меня за спиной, когда мы составляли план работы!.. Не ожидал от тебя…

– Значит, уже есть план? – на удивление… не удивился Руцкой.

– Есть, Александр Владимирович!

Ельцин подмигнул – и с видом неисправимого заговорщика подался вперёд.