Еврейка

В вагоне
жарком, как калорифер,
напротив
меня
сидела – еврейка.

Ее глаза
были влажны,
как два блестящих каштана,
а бедра
под юбочкой,
короткой, как день декабря,
перемалывали мое сердце.

Она широко улыбалась –
мне, гою,
и зубы ее пылали,
как буквы,
из которых сложена фраза:
– Я страстная женщина.

Закон своих дедов
она преступила
легко,
как порог,
как плевок на асфальте.

Я
сел с нею рядом
и взял
в ладони
под душистым пальто
ее руку,
цветущую
как тюльпан.

И моя нога
прилипла к ее колену,
словно марка к конверту,
словно к телу хвостик мочала.

Уже проклюнулось утро
из огромного яйца ночи,
когда мы оставили тихо
небольшую гостиницу.

Кольцо

И тут вошла ты
Звериной походкой шлюхи,
Чьи объятья чреваты гибелью.

Вошла ты.

На липовых листьях сияло дыханье вселенной.
Где-то в подвалах,
Под землей,
С писком сновали мыши,
А в шерстке их
Сверкало золото стружек.

Вошла ты и сказала:
– Приду вечером. –
В небесах хороводили птицы, как теплая кровь.
Сквозь город, здания и пароходы
Я
Море вдохнул,
И на губы мои
Опустилась испарина облака,
А на зубах хрустнул песок,
В рот задутый ветром.

– Приду вечером. –
Эти слова
Рассыпались в сердце моем,
Я трепетал паутинкой.

Вечер.

И я занавесил окна.
Все.

Пряча от тебя сердце,
Я втиснул его на полку
Меж фолиантов седых,
Памяток, выпитых рюмок.

Три долгих свечи –
Красную, синюю, черную –
Я разом зажег.
Пышным желтым одеялом укрыл я постель,
Пот, стенанья и страсть
Всасывающим, словно губка.
Туда же
Придвинул скамью,
Чтобы бросить на нее твое невесомое платье
И тяжким пестиком медным прижать.

И тут вошла ты,
Пышущая, словно сквозняк,
Словно все покоряющий запах.

Вошла ты,

И жаром твоим
Покрывало, опавшее на пол,
Скрутило в берестяное кольцо.

Пламя в страхе сорвалось с фитилей
И во мрак убежало.

Вошла ты
И, с тихой улыбкой
Взяв

Мое сердце с полки
И подышав на него,
Надела себе колечком на палец.

Колечком.

Двухчасовой перевод из жизни А. Ч

Иди коснись и трогай щеки студеных стен
пройдет твоя тревога в иное перемен

У лестниц нету брода
дыханье дышит в крен
Напишемся по водам шагов дорожных в плен

В полусогнутой походке
тихо-тихо кап да кап
Близоруким гандикап звезд напихан

Леденцовый ветер ветви дышит нежностью знобит
и прикладывает губы на стекловый перелив
листьев

Знают чувства – запах трогать
шанс растения дрожит
я ему обязан многим и – родством души

Луч в упор ресница с глазом – альма матери тревог
куст неопалимый разом
вазу детских строк

Зачему сидел сутулый в лысых креслах кожи смяв
замороженных амуров в стрелках брюк и шляпу сняв

Губы – ладанкою в запах
губы лижут слово всуе
Рифмы пресс на звездных лапах знак рисует

В меру Эдгар По пьянит
ворон ворону кричит
Перспективы горло
хранит шведской мостовой гранит

Вийону

1

Задвинье из районов где мнется дух вийонов
Вино пролито на столе и глаз болит осатанев

Твоих бокалов медной чарки
овчарки лают волк в овчарне
и с песней воровской притон
баллады и души понтон

Поверх годов барьеров – вечность
хрустел стакан
и много нас с фальцета перешли на бас
проводим жизнь беспечно

Нет такой у которой семья
позволяет пугать и быт
Голос в хрип пожирает земля
ненасытная вечность спит

Хилым – вопли аплодисмента
фолиантам – подкожный слой
запотевшие взгляды зло
Камни схвачены душ цементом

Столбенею кленово березой
непростительно спящей листвы
и пишу добиваясь родства
и шипящие пальчиком розы

Топчешь крыши закатом истерик
и заоблачно мысли в обвал
Через ты поклоняюсь Вам
умирая в кипящей постели

Эти тернии звезды венком
украшают чело и забавно
капли гнева на листике лавра
текст чужой – с этой ролью знаком

2

Обхохотаться нож изъяв из тела
стальных сердец перерубая нить
Судьбою нехотя безумием свистела
и приказала долго жить

Архивариусы – ложа и прикрас
загадай на решку – выпал случай
Много их – и – вируса ползучей
много нас

Что не так напишет недалека
смыслы путая котел ронял в очаг
глаз анютиных за око око
Я глядел – морщинкою скучал

У порошка отчаянья тоска
сыплется в подолы и колени
и ловят стрелы девственно олени
Ныряю в омут – чувства полоскал

Незавидно твое меню
Водопады твоей пропажи
земляные орешки даже

Ведьмы с саранчою
и опилки меди в меды
и прожорливость причем

Ты концы отдал и выплыл
горизонт качает нервы
и туманы вязкой спермы
души рёбра вздоха ниппель

И адамовым яблоком горло мозг надкушен и сердце мое
белоснежно-смертельно белье и закат перепилит
валторны воровства озорное вранье

Стихи о том, где я буду сегодня вечером

Обернись – меняя позу
Ум за разум, жадность плоти
Сердце бешено колотит
Фрейд – спасибо паровозу

Не изобретай позиций
извращениями Видберг
В бор манит безумий выбор
ног перелистай страницу
В преклонение ночей
ты ничья и я ничей

Сядем молча – мы умеем.
Галилео Галилеем. Бруно

Агрессивного флирта лодыжки
В чресла желтую подушку
любит плюшевая мышка

У вольфрамовой спирали
месяц чешется спинами.
Заманю – целую ручку

Продолжение по тексту:
любит плюшевая мышка
агрессивного флирта лодыжку
в чресла желтую подушку

Льют дожди
Медведь на уши
И на рубеже стекло

Пресноводная – послушай
Я люблю тебя стихами
нежно хамствую руками
я ласкаю терпсихор

У вольфрамовой спирали
Месяц
Чешемся спинами.

Это ли счастье

Вдвоем
На диване, как французская каска, зеленом и жестком.
Сидели.
Еле слышно темнота пахла воском.
В книжках
На полке буква букве шептала,
И пылинка
За пылинкой устало в мир отплывала.
Ее сердце,
Я чувствовал, бьется в моем изголовье.
Ее губы
Мои обдавали, словно духами, кровью.
Это счастье?
Нет, просто уснули.
Нет, просто у глаз такой цвет.
Нет, просто сонм поцелуев на губах словно улей.
Это счастье?

Облака шли к ненастью,
С лица собираясь напиться,
Перехватывали дыханье, как птицу.
Это счастье?
Отчего же я не могу забыться,
Избыть
Этой комнаты
Склеп.
Я мир ощущал, как вбитый в сознание нож.

Я был слаб. Возможно.
Я был слеп. Возможно.
И я понял одно:
Всё,
Всё, чем я обладал,
Ничтожно.

Да, но счастье?
Птичье крыло на миг занырнуло в окно.