Глава 2

«Победа – это важно, но не любой ценой! – Сказал в кругу подчиненных британский генерал Фредерик Пуль, сразу же по прибытии в Архангельск назначенный Главнокомандующим воинскими частями. – Мы должны использовать фактор внезапности и отсутствие у противника регулярных войск, чтобы закрепиться на занятых позициях. После этого необходимо дождаться подкрепления и уж потом думать о наступлении».

Отогнав большевиков на максимальное расстояние от Архангельска, необходимо было подумать об обороне. Сил для дальнейшего наступления не было. Сил не было и для защиты уже отвоеванных у большевиков территорий, и генерал пережил немало неприятных минут, доказывая представителям дипломатического корпуса, что ворваться на плечах противника в Вологду, отстоящую от Архангельска почти на семьсот с лишним миль, имея под ружьем разномастное, далеко не первоклассное войско в количестве всего двух тысяч штыков – это совершенное безумие.

Взять людей было негде. Запись в Славяно-Британский Легион, которая началась сразу же после захвата города, сначала шла активно, но к концу августа почти прекратилась. Население, даже те, кто имел звания и чины, не спешило встать под союзные знамена. Это крайне раздражало британского генерала.

Главнокомандующий русскими добровольцами капитан второго ранга Чаплин имел с Пулем долгие беседы, пытался сказать ему, что русские долго запрягают, но быстро ездят, что большевики озлобили против себя население в тех местах, где уже побывали, что там надо набирать призывников для новой русской армии, которая покроет себя славой побед над большевиками. Англичанин слушал, вежливо улыбался и не верил.

Он всю жизнь прослужил в британских колониях и точно знал, что никакие вспомогательные части, а белогвардейцев он считал именно такими, не в состоянии обеспечить успех кампании. Британцев под его началом было явно недостаточно, французы тоже не внушали генералу доверия, как и другие национальные отряды.

Выход ему виделся один. Суровая дисциплина на подконтрольной территории. Подчинение гражданской администрации военному командованию, ограничение свободы прессы, митингов и демонстраций, полное единение вокруг главнокомандующего.

Чаплин разделял взгляды Пуля, но постоянно говорил:

– Дайте срок, господин генерал, и я создам боеспособную русскую армию. Первые победы заставят людей поверить белой идее и принять нашу сторону. Я имею в виду тех, кто сейчас выжидает. Таких очень много, особенно в Архангельске.

Пуль согласно кивал головой. Офицеры отлично понимали друг друга, ведь языкового барьера между ними не было.

На следующий день после помпезной встречи представителей дипкорпуса в новоиспеченном правительстве, названном Верховным Управлением Северной области, начались будни ежедневной работы, которая в отличие от красивых митинговых лозунгов выглядела совершенно по-иному.

Вместе с Чайковским в Архангельск прибыла когорта депутатов Всероссийского Учредительного собрания, получивших к удивлению местных жителей, ничего не знавших о новых политиках, министерские портфели в Верховном Управлении. Всех как активных сотрудников рекомендовал лично председатель Николай Васильевич Чайковский.

Своими главными помощниками он видел троих. Прежде всего, Сергея Семеновича Маслова, эсера, известного деятеля кооперативного движения, которого знал по совместной работе в исполкоме съезда крестьянских депутатов.

Молодой эсер Яков Дедусенко, нравился Чайковскому энергией и решимостью браться за любые самые сложные задачи.

Еще один министр нового правительства Михаил Лихач представлял военное крыло, так как воевал на фронтах Первой Мировой и после Февральской революции работал в советах солдатских депутатов.

Все трое членов правительства были вологжанами. Наплыв представителей соседней губернии в правительство Северной области для уроженцев Архангельска выглядел по меньшей мере странно.

Особняком в этом сообществе представителей Вологды стоял кадет Петр Юльевич Зубов, бывший присяжный поверенный, также оказавшийся в июле 1918 года в Архангельске.

Он был значительно старше остальных вологжан-министров, но в правительстве довольствовался скромной должностью секретаря. Она стала возможной благодаря знакомству с дипломатами в бытность представителей Антанты в Вологде, где Зубов бывал на посольских приемах.

Петр Юльевич имел весьма умеренные политические взгляды. Помощник вологодского городского головы еще весной на приеме в посольстве понравился американцу Френсису, и тот спустя время сделал ему протекцию для будущей политической карьеры.

Впрочем, Зубов не был карьеристом, свою новую должность он воспринял спокойно, как нечто само собой разумеющееся, как очередное место службы.

Вскоре он сблизился с Чайковским и стал не только его секретарем, но и хорошим товарищем. На различие в партийной принадлежности никто из них внимания не обращал.

Вологодские эсеры, вошедшие в правительство Северной области принадлежали к поколению тридцатилетних, имели благодаря революции большие амбиции и страстно желали послужить новому демократическому государству.

В правительстве они заняли важные посты. Маслов возглавил Военный отдел, Дедусенко занялся продовольственным вопросом, Лихач вопросами труда и заработной платы.

Выбор политического лидера для нового правительства так же был очевиден. Никто из местных выдвиженцев и приезжих депутатов Учредительного собрания не имел такой известности и политического авторитета, как Чайковский.

Несмотря на солидный возраст Николай Васильевич сохранил свойственную юности тягу к решительным действиям и святую уверенность в собственной правоте. Он не был чужд тщеславия и как-то раз в кругу близких заявил:

«Такое имя, как мое, известное всякому образованному и читающему человеку из прошлого, чрезвычайно важно для внушения доверия к новой формации…»

Собеседники согласно кивали, ведь Николай Васильевич был близок со многими легендарными революционерами: Софьей Перовской, Андреем Желябовым, Петром Кропоткиным.

В свое время Чайковский руководил народническим кружком, членов которого назвали «чайковцами», а сам кружок за чистоту помыслов «рыцарским орденом». Но в итоге, лидер разошелся со своими единомышленниками, раскритиковал идею хождения в народ и вообще уверовал в богочеловека.

Оказавшись в Соединенных Штатах, в Канзасе, Чайковский два года строил общество будущего. Но община, на которую так надеялся Николай Васильевич, развалилась, и он уехал в Европу, где долгие годы провел в эмиграции. Видимо, американский эпизод его биографии пришелся по душе послу Френсису.

В 1917 году уже в революционном Петрограде бывший эмигрант развил бурную политическую деятельность. Он возлагал огромные надежды на Учредительное собрание, куда прошел от Вятской губернии.

Увы, большевики быстро справились с народными избранниками, разогнав Верховный орган власти. Собрание превратилось в «учредиловку» – повод для насмешек.

Однако в провинции авторитет депутатов Учредительного Собрания был еще велик, и Архангельск безропотно принял чужаков в качестве представителей органов власти.

– Господин посол, – слуга американца, чернокожий Филип Джордан, встал у открытой двери кабинета, – к Вам господин Чайковский.

Николай Васильевич прошел в комнату, протянул Френсису руку.

– Я обращаюсь к Вам, как к дуайену дипломатического корпуса, прошу вмешаться и прекратить произвол, которые творят военные власти.

– Что случилось?

– Много что случилось! По какому праву они подвергают цензуре демократические газеты? Почему они вмешиваются в дела управления и говорят, что я ничего без их согласия не могу предпринять? Это произвол и беззаконие!

– Успокойтесь, дорогой Николай Васильевич. Давайте выпьем чаю и все обсудим, – Френсис, имевший к Чайковскому большое расположение, не хотел огорчать гостя. Ему уже доложили, что британский генерал Фредерик Пуль, назначенный главнокомандующим союзными силами, по существу присвоил себе функции генерал-губернатора Северной области и пытается поставить любую деятельность русских властей под свой личный контроль.

Френсис не разделял точку зрения британского генерала, он был видным членом демократической партии США и верил в народовластие.

Филип принес чайник и две кружки, одну большую с блюдцем для гостя, другую маленькую кофейную для посла.

– Почему Вы не пьете чай?

– Я в последнее время ограничиваю себя в приеме жидкости, трудности с испусканием. Понимаете ли, такой деликатный вопрос.

– Что говорят врачи?

– Врачи говорят, что нужна операция, они опорожняют меня дважды в сутки, но это не может продолжаться бесконечно.

– Я обратил внимание, Вы сильно похудели.

– Это с весны, я серьезно болел в Вологде, подозревали отравление трупным ядом, и вот теперь снова чувствую себя неважно. Но это не имеет отношения к делу, я готов работать столько, сколько нужно. Я сегодня же поговорю с поверенным в делах Великобритании Линдлеем, надеюсь, он найдет решение и обуздает своего генерала.

– Еще важный вопрос, – продолжил Чайковский. – Правительство крайне нуждается в деньгах, большевики вывезли все запасы Госбанка – более сорока миллионов рублей. Последние четыре миллиона украл этот негодяй, ротмистр Берс со своими головорезами.

Мы намерены были судить их за хищение, но генерал Пуль взял преступников под свою опеку. Он говорит, что они герои, деньги эти – их боевой трофей! Генерал считает, и это совершенно возмутительно, что согласно праву, завоеванный город отдается победителям на три дня, и поэтому поступок Берса неподсуден.

Я не понимаю, о каком завоеванном городе идет речь? Я вообще не понимаю роли генерала Пуля в создавшейся обстановке! У нас демократическая форма правления, свободное государство, а не очередная британская колония. Я протестую!

– Я задам и этот вопрос господину Линдлею, он постарается помочь в его решении.

Чайковский, довольный поддержкой посольства Америки, вернулся к своим делам. Смысл работы на Севере он видел не столько в практическом налаживании управления краем, сколько в развитии демократии.

Над зданием канцелярии дипломатического корпуса, расположившейся в бывшей резиденции губернатора, развевались три союзных флага. Американский штандарт по какой-то причине оказался за главного, посредине. Видимо, авторитет американского посла как старшины дипломатического корпуса сделал свое дело.

В офисе с видом на Двину посол Френсис принял английского представителя Линдлея. Вопросы, которые недавно задавал ему Чайковский, были в точности доведены до британского дипломата.

– Я неоднократно разговаривал с генералом Пулем, – выслушав Френсиса, сказал Линдлей, – и целиком поддерживаю Вашу позицию. Если мы действительно хотим установления в области демократической власти, то мы должны её всеми силами поддерживать, если нет, то нам, дипломатам, надо срочно уезжать отсюда.

Генерал Пуль опьянен успехом предприятия и не понимает очевидных вещей. Он считает Архангельск очередной позицией в завоёванной стране и в связи с этим каждый вопрос, касающийся жизни города, военным и, следовательно, относящимся к его, генерала, компетенции. Мне рассказывали, что он публично называет Чайковского старым дураком, который может быть вышвырнут в любой момент.