– Сдайте оружие, младший лейтенант. Вы забыли, что идет война, и ваши действия не могут расцениваться по-другому, как должностное преступление.

Богданов побледнел. Нижняя губа его затряслась, и со стороны могло показаться, что он готов был, просто, расплакаться. В кабинете стало тихо так, что было хорошо слышно, как на улице мать успокаивала маленького ребенка. Богданов, молча, достал «ТТ» из кобуры и положил его на край стола.

– Простите меня, товарищ капитан. Я просто испугался. Их было больше чем нас, и если бы я попытался что-то сделать, они бы просто убили нас с Захаровым.

– Уведите его в камеру, – приказал Костин вошедшему в кабинет конвою.

Солдат ткнул арестованного автоматом в спину и вывел его в коридор. Костин повернулся лицом к подчиненным и окинул их всех взглядом, словно ища в них человека, сочувствовавшего Богданову.

– Если кто-то из вас не хочет служить в СМЕРШ, сдайте удостоверение и уходите, а иначе – военный трибунал. Все свободны. И еще – Каримов завтра доложите мне по «Виллису». Мне непонятно, город перекрыт, а машина свободно передвигается по нему. Неужели мы не можем найти машину в этом небольшом по размеру городке? Стыдно, товарищи офицеры!

– Слушаюсь, товарищ капитан.

Оставшись один, Костин сел за стол и стал звонить полковнику Озерову.

***

Александр расстегнул ремень, снял кобуру с пистолетом и, положил ее на стол. Посмотрев на часы, он повалился на большой кожаный диван. Идти домой ему почему-то в этот вечер не хотелось. Костин чувствовал себя окончательно разбитым. Неудачи последних двух дней, давили его самолюбие. Впервые, за последние два месяца он не знал, что делать. Услышав в приемной чьи-то тяжелые шаги, он открыл глаза и посмотрел на дверь.

– Добрый вечер, товарищ чекист. Ты что, валяешься? – спросил его вошедший в кабинет Виктор Хмелев. – Я вот с девчонками из госпиталя о вечеринке договорился. Давай, вставай. Девушки, между прочим, очень и очень хороши, не хорошо заставлять их ждать.

Костин посмотрел на сияющее лицо своего нового товарища и пристав на диване, произнес:

– Ты меня извини, Виктор, но мне что-то нездоровится. А во-вторых, мне завтра с утра нужно выехать из города. Ты хоть предупредил бы заранее, а так – сразу на бал.

Хмелев снова улыбнулся, сверкнув своими великолепными зубами.

– Да брось ты, наконец! Одно, другому не мешает. Посидим, отдохнем немного, а то я уже стал забывать, как выглядят красивые женщины, – произнес Хмелев и громко засмеялся. – Да, не будь бирюком, собирайся, пойдем. Кстати там будет и Клава, ну та, которая тебе обязательно понравится. Я ее специально пригласил для тебя.

Он схватил Костина за руку и стал его стаскивать с дивана.

– Что за Клава? – поинтересовался он у Виктора. – Почему ты считаешь, что она мне непременно понравится? Мы с тобой едва знакомы, а ты уже судишь о моих вкусах.

Он улыбнулся, сверкнув своими жемчужными зубами.

– Короче, капитан, словами не опишешь. Одно слово – прекрасная женщина. Я думаю, что ты не будешь разочарован.

Хмелев схватил Александра за руку и потянул к выходу.

– Ну, пойдем, будь другом! Я им пообещал, что приведу с собой друга.

– Ну, хорошо, хорошо, Виктор. Не тащи меня. Я сейчас приведу себя в порядок и пойдем.

Через полчаса они уже шли по улице городка в сторону военного госпиталя. Хмелев о чем-то говорил, читал вслух стихи Блока и Есенина, громко смеялся над своими шутками, привлекая к себе нездоровое внимание прохожих. Костин же шел молча. Он аккуратно обходил лужи, оставленные прошедшим накануне дождем. Александр практически не вслушивался в болтовню Виктора, размышляя о предстоящем задании.

Неожиданно Виктор схватил Костина за локоть. Александр вздрогнул и посмотрел на веселое лицо товарища. Несмотря на внешнюю слабость и какую-то женскую нежность в фигуре Хмелева, рука его была жесткой и сильной, что не мог, не отметил про себя Александр.

– Ты что, молчишь, Саша? Я и так перед тобой и так, и этак, а ты все молчишь?

– Нет, почему ты так решил. Я внимательно слушаю тебя.

Хмелев рассмеялся. Он снова заговорил, то и дело, толкая Александра в плечо.

– Ты что, заснул? Да, выкинь ты все из головы: своих шпионов, диверсантов и всякую сволочь. Давай, двигай вперед! Заходи. Я смотрю, ты и не заметил, как мы дошли до госпиталя.

Они вошли в госпиталь через запасной вход и, свернув налево, пошли по длинному и узкому коридору, вдоль стен, которого одна к другой стояли больничные койки. Похоже, что Хмелев не раз пользовался этим запасным выходом. Воздух в помещении был пропитан запахом лекарств, карболки и человеческого гноя. Этот узкий коридор с запахами, невольно напомнил ему покойного капитана Рюмина, расстрел «самострелов»…

– Ну и запах здесь, – произнес Хмелев, – дышать не чем.

– Ничего лейтенант попадешь сюда, ко всему привыкнешь, – произнес Костин, впервые за все время их знакомства, он обратился к Виктору по званию.

Хмелев словно не слышал его слов. Он продолжал двигаться по коридору, бросая свой взгляд на номера кабинетов. Нужная им дверь оказалась в самом конце коридора. Они остановились около ее, переглянулись и без стука вошли в кабинет.

***

Стоял июль 1941 года. За лобовым окном «Эмки» шел противный, совсем не летний холодный дождь. В легковой машине было прохладно и сыро. Где-то совсем недалеко гремела канонада и по ее раскатам, Александр безошибочно определял калибр орудий. Костин, то и дело бросал свой взгляд на капитана НКВД Рюмина, который сидел рядом с ним с закрытыми глазами, похоже, он дремал. Рано утром капитану позвонили из эвакуационного госпиталя и сообщили о семерых «самострелах», которые поступили на лечение в госпиталь.

– Спасибо, товарищ майор медицинской службы. Через часок мы подъедим, – ответил капитан. – Спасибо, за информацию, разберемся….

Разговор капитана происходил в присутствии лейтенанта Костина, который находился в кабинете Рюмина. Александр вопросительно посмотрел на капитана, внутренне надеясь, что капитан поедет в госпиталь один.

Рюмин посмотрел на Костина и стал быстро подписывать расстрельные списки, которые ему накануне передал старший «тройки». Вчера по решению Военного трибунала за оставления боевых позиций без приказа командира были расстреляны одиннадцать бойцов.

– Вот были люди и нет их. Как все просто в этой жизни – подпись и нет человека.

Закончив работу со списками, он посмотрел на Костина.

– Что ты так на меня смотришь, лейтенант? – произнес Рюмин, не отрывая своего взгляда, от лежащих перед ним бумаг. – Похоже, тебе еще самому не приходилось расстреливать предателей и врагов народа. Привыкай, Александр, это не сложно. Ты думаешь, что я, как родился, так в дело годился. Я изучил твое личное дело: комсомолец, с отличием окончил школу НКВД. Служил в Особом отделе полка. Разве этого мало? Запомни, лейтенант! Идет война, не на жизнь, а на смерть. Война вскрыла тайную человеческую сущность – кто есть кто. Тысячи бойцов отдают свою жизнь за Родину, другие тысячи бегут с фронта. Сейчас все эти дезертиры, паникеры представляют реальную угрозу нашему Рабоче-крестьянскому государству. Эти люди утратили веру в нашу победу, а это представь себе – очень страшно.

Дождь прекратился. Машину качало из стороны в сторону и если бы не гул канонады, то можно было бы подумать, что машина двигается не по дороге, а плывет по бескрайнему морю из грязи и сожженной немецкими самолетами некогда грозной боевой техники.

– Ты что, так смотришь на меня, Костин? Думаешь, что я не сплю? Ошибаешься – я все вижу…, – произнес капитан Рюмин. – Ты знаешь, лейтенант, я могу решить этот вопрос очень просто. Взять и арестовать тебя за невыполнение боевого приказа. Сейчас война и любой приказ командира – закон для подчиненного. Тебе это понятно или нет? Да, да, взять и арестовать. И встанешь ты, молодой, здоровый парень, вместе с этими трусами и предателями у кирпичной стены.

Рюмин открыл глаза и пристально посмотрел на Костина. Взгляд капитана был таким тяжелым, что вызывал у него какую-то робость и нерешительность.

– Ты понял, что я тебе сказал, лейтенант. Сейчас, забудь то, чему тебя учили в школе НКВД. Ты хорошо знаешь, что обозначает твоя нашивка на рукаве? Все правильно: щит и меч. Вот теперь страна требует от тебя, чтобы ты стал ее карающим мечом. Чего молчишь? Похоже, тебе не приходилось вот запросто стрелять в людей? Привыкай, Костин. Это не люди, это трусы.

Наконец, Костин взглянул на капитана и взгляды их встретились. Не выдержав взгляда, Рюмин отвернулся. Александр, чеканя каждое слово, вполне бодрым голосом произнес:

– Товарищ капитан! Я готов. Вы можете на меня положиться. Рука моя не дрогнет.

– Вот этого я ждал от тебя, Костин. Я не хотел тебя пугать, просто, я сказал тебе все, что я думаю о тебе. Запомни, государство это машина, в котором каждая шестеренка знает свое место. Сломалась – выкинут и вставят новую. Здесь выбора нет или ты, или тебя. У машины нет жалости ни к своим, ни к чужим. Мы все обезличены и машине все равно кто ты – сволочь или нет. Для нее главное чтобы ты крутился и выполнял поставленные перед тобой задачи.

Машина свернула с проселочной дороги и, сбросив скорость, медленно направилась в сторону больничных корпусов госпиталя, которые белели среди зелени молодого лесочка.

***

Госпиталь располагался в старом поместье помещика Молчанова. После революции красивый дом с белыми колонами был передан министерству здравоохранения и в нем располагался профсоюзный санаторий. Наличие недалеко от этого места минерального источника и медицинской грязи, привлекали сюда многих людей, которые рассчитывали поправить свое здоровье в этом санатории. С началом финской войны в нем располагался госпиталь для летного состава РККА, сейчас в нем находился эвакуационный госпиталь.

Около ворот госпиталя машину остановил часовой. Боец был небольшого роста, и по его внешнему виду ему можно было дать от силы лет семнадцать. Большая винтовка с примкнутым штыком делала его фигуру скорей комичной, чем грозной.

– Документы, – обратился он к водителю автомобиля, однако, заметив сидевших в салоне машины офицеров, молча, козырнул и поднял шлагбаум.

Офицеры вышли из машины и остановились в нерешительности.

– Сестричка! – остановил пробегавшую мимо них медсестру, капитан Рюмин. – Скажите, где можно найти военврача второго ранга Яшина?

– Он вон там, в том флигеле, – ответила девушка и рукой указала им на строение. – Принимает раненых…

– Спасибо, – ответил капитан и одарил медсестру своей очаровательной улыбкой.

– Ну, что, пошли, Костин? – тихо произнес Рюмин, и они направились к начальнику госпиталя.

Остановившись около двери, капитан кулаком громко постучал в дверь. За массивной дверью царила тишина. Сделав небольшую паузу, капитан снова постучал в дверь.

– Похоже, что его здесь нет, товарищ капитан, – произнес Костин и направился к раненым, которых сгружали из полуторки. – Вы постойте, я его сейчас поищу.

– Вы не скажите, как нам найти начальника госпиталя? – спросил Александр худощавого санитара, одетого во фланелевый халат, который был забрызган кровью.

Мужчина оторвал свой взгляд от школьной тетради и с любопытством взглянул на офицера.

– Зачем он вам? Вы кто такой?

– Я из Особого отдела дивизии, лейтенант Костин. Вопросы еще ко мне есть?

Мужчина с интересом посмотрел на него и, сунув тетрадку в карман, произнес:

– Ну, я – Яшин. Зачем я вам?

– Вас разыскивает капитан государственной безопасности Рюмин.

– Что значит разыскивает? Вот я, что меня искать!

Костин махнул рукой и Рюмин, заметив его жест, направился в их сторону.

– Здравствуйте, – как-то не по-военному поздоровался капитан с врачом и пожал ему руку. – Я по вашему звонку, в отношении «самострелов».

– А, все понял, товарищ капитан, – произнес Яшин. – Тогда пойдемте со мной, я покажу вам этих героев.

***

Они шли по длинному и узкому коридору, соединяющему больничные корпуса госпиталя. Вдоль него, прямо на полу, лежали раненные бойцы и офицеры, многие из них стонали от боли, другие находились в бессознательном состоянии. Ужасно пахло свежей еще не свернувшейся кровью. В какой-то миг Костину показалось, что он легко может потерять сознание от вида и запаха крови.

– И так у вас всегда? – спросил врача Костин.

– Тесно, не хватает для всех мест, – словно оправдываясь, произнес Яшин. – Много раненных. Одно слово – отступление. Да и здесь, похоже, мы тоже ненадолго задержимся, фронт совсем рядом.

Словно в подтверждении его слов, раздался яростный «лай» зенитных орудий.

– Может, спустимся в подвал? – спросил капитана Яшин. – Мало ли что?

Рюмин промолчал, так как хорошо знал положение на фронте. Сильнейшие бои шли чуть южнее Бобруйска и все знали, что город просто обречен. Яшин остановился около двери. Костин сразу обратил внимание, как у него мелко дрожали кисти рук.

– Эти здесь? – спросил его Рюмин. – Показывайте, если сами не хотите встать с ним рядом!

Это было сказано довольно грубовато, от чего по лицу врача пробела тень тревоги.

– А меня за что? Может, вы товарищ капитан будете лечить всех этих раненых бойцов? – ответил Яшин. – Могу освободить вам свое место….

Палата оказалась довольно большой, человек на двадцать. Яшин подвел их к койке, на которой лежал раненный боец. У него была перебинтованная нога.

– Вот это Филиппов, – произнес начальник госпиталя. – Огнестрельное ранение бедра. При операции в ране обнаружены фрагменты ткани и металла. Похоже, стрелял через мокрую портянку и флягу, чтобы не было поверхностного ожога.

Филиппов моментально все понял. Его губы затряслись, и он готов был прямо на месте заплакать.

– Как же ты так сынок? – по-отцовски спросил его капитан Рюмин, присаживаясь на край койки. – А кто будет защищать родину, наших матерей и детей? Давай, поднимайся! Здесь лечат бойцов Красной Армии, а не трусов и дезертиров. Ну что, ты лежишь? Вставай!

Это было сказано так тихо, и поэтому прозвучало довольно зловеще. Капитан сорвал с него серое байковое одеяло и швырнул его на соседнюю койку. Десятки глаз застыли в ожидании развязки этой истории. Филиппов продолжал лежать и по-детски всхлипывать.

– Простите меня, братцы! – громко закричал он. – Испугался я тогда. Простите меня! Я не хочу умирать!

– А они хотят, сука?! – закричал на него Рюмин прямо в лицо и схватил раненного за грудки. – Ты их спрашивал об этом, сволочь. Ты думаешь, у них нет матерей, детей?

Капитан перевел дыхание. Он встал с койки и обвел раненых взглядом, словно хотел найти хоть одного, кто бы сочувствовал Филиппову.

– Есть у них и матери и дети, поэтому они и сражаются за них, в том числе и за твоих родителей, сука!

– Ты что стоишь, Костин? Хватай его за шиворот и тащи во двор! – приказал ему капитан. – Привыкай! Это тоже наша работа по борьбе с предателями, трусами и паникерами. Да не жалей ты его, тащи.

Александр схватил Филиппова за шиворот и стащил с койки.

– Вставай, сволочь! Давай, гад, двигай к выходу.

Филиппов с трудом поднялся на ноги и прыгая на одной ноге, двинулся к выходу из палаты.

Через полчаса, все семь «самострелов» оказались в большом старом саду, который полукругом охватывал здание госпиталя. Около старых, обгорелых яблонь, сбившись в кучку, стояли врачи, бойцы хозяйственного взвода и ходячие больные, которых по приказу Рюмина собрал начальник госпиталя.

– Вот перед вами на коленях стоят трусы, которые дезертировали с линии фронта. Им очень хотелось жить и они, забыв присягу, решили обмануть всех вас, нанося себе увечья. Приказ Сталина один – всех их должен покарать карающий меч справедливости. Кто хочет привести его в исполнение? Ну, смелее, смелее товарищи.

Толпа заволновалась, зашептала. Рюмин посмотрел на Костина, словно предлагая ему принять непосредственное участие в этой акции, но Александр сделал вид, что не понял взгляда капитана.

– Ну, смелее… Кого вы жалеете? Это же не люди, это предатели и трусы!

Из толпы, прихрамывая на левую ногу, вышел боец. Он взял их рук капитана пистолет и подошел к стоявшим на коленях «самострелам». Боец, взглянул на товарищей и молча, выстрелил в затылок одному из приговоренных к смерти. Тот, молча, повалился на землю, по его белой нательной рубахи медленно расползалось кровавое пятно, которое быстро увеличивалось в размерах. Вскоре все закончилось. Все стали медленно расходиться по палатам и рабочим местам.

– Я думал, что ты сам приведешь в исполнение приказ Сталина, а ты так и простоял, молча, – раздраженно произнес Рюмин. – Что, духу не хватило, лейтенант?

– Это плохо, товарищ капитан? Вы же тоже не стреляли?

– Как тебе сказать, Костин. Жизнь она все расставит на свои места. Твоя надежда прожить ее в белых перчатках, просто, не осуществима. Нельзя носить нашивки НКВД на гимнастерке и быть кристально чистым.

– Я не привык убивать безоружных людей…

Он не договорил. Рюмин схватил его за грудки и подтянул к себе.

– Что? Что ты сказал! Хочешь быть чистеньким, лейтенант! Не выйдет! Я тоже не родился палачом, но если придется…, рука у меня не дрогнет.

Капитан оттолкнул его в сторону и направился к машине. За всю обратную дорогу, они не проронили ни слова.

***

Рюмин плеснул из фляжки, в стоявшие на столе кружки.

– Пей, Костин. Это спирт. Не сожги рот…. Ты пил когда-нибудь спирт?

– Приходилось, товарищ капитан.

– Вот и хорошо. В котелке вода…, – произнес Рюмин и протянул Александру котелок.

Они выпили и стали закусывать крупными пожелтевшими огурцами. Рюмин снова взял в руки флагу и снова плеснул спирт по кружкам.

– Ты давно в органах? – поинтересовался у него капитан, хотя хорошо знал его анкету. – Вот ты мне скажи, Костин, ты когда-нибудь слышал о «Острове смерти»? Это не «Остров сокровищ», что написано в книжках, а настоящий «Остров смерти».

Александр посмотрел на Рюмина. В глазах капитана что-то мелькнуло не понятное для Костина.

– Нет, товарищ капитан, – тихо произнес он. – Что это такое? Расскажите….

Рюмин тяжело вздохнул и, взяв в руки кружку, выпил спирт. Он взглянул на Костина, словно прикидывая про себя, рассказывать ему об этом острове или нет. Достав папиросу, он закурил. Слушай:

– Я никому и никогда не рассказывал об этой трагедии, может, боялся, а может и не хотел рассказывать об этом. Для меня это слишком тяжело. Все произошло в 1933 году. Я тогда работал в Москве.

Капитан сделал глубокую затяжку и посмотрел на сосредоточенное лицо Костина.

– В начале тридцатых годов, как ты знаешь, у нас в стране была введена паспортная система. Инициатива шла от ОГПУ, а если точнее, то от самого Ягоды. Я тогда работал в Москве. В стране свирепствовал голод и громадная масса крестьян, спасаясь от голода, хлынула в города. Они толпами мотались по улицам в поисках работы, но ее на всех конечно не хватало. Начались стихийно возникать банды, которые занимались грабежами и кражами. Теперь, ты понял, почему этой инициативой плотно занималась наша контора. Ну, как всегда, не обошлось без «перегибов». Нарушителей паспортного режима задерживали и арестовывали прямо на улицах города, вокзалах. Там на вокзалах было все предельно просто – люди выскакивали на перрон, кто за продуктами и папиросами, кто за пивом. У многих паспорта оставались в карманах костюмов, которые находились в вагонах поезда. Вот таких пассажиров и отлавливала наша милиция. Все отчитывались перед вышестоящими органами о количестве выявленных и арестованных граждан. Много хватали, а сажать было некуда. Тогда Ягода и обратился к товарищу Сталину с предложением об увеличении населения Сибири за счет этих нарушителей. Насколько я тогда слышал, речь шла о миллионах человек. Представляешь, Костин, какие планировались грандиозные цифры.

Рюмин замолчал. Он, молча, налил себе в кружку спирт и опрокинул содержимое кружки себе в рот. Запив спирт водой, он снова закурил.