– Был.

– И о чем был разговор?

Вот это я точно пропустил. Отношения между ФСБ и МВД всегда были напряженными. И сейчас они лучше не стали.

– О политике. – Я решил говорить честно, но не до конца.

– О какой?

– Новосельцев говорил за Новгород. Вы мою служебку вкруговую пустили, вот он и заинтересовался.

Вот теперь я понял, в чем суть. Если брать расклад тех, кто сплачивает возле группировок МВД и ФСБ, – то я однозначно отношусь к ФСБ. Просто так исторически сложилось. И мой визит к Новосельцеву теперь вызывает вопросы.

На которые должны быть ответы.

– Генерал Новосельцев превратно понимает… скажем так, потребности исторического момента, – решил говорить правду я. – Он решил, похоже, положить под себя весь Новгородский торг, а по сути, и весь Новгород.

Я смотрел на Синцова – поверит или нет. В правду, кстати, поверить труднее всего, потому что лжец – он заранее все рассчитывает, подгоняет одно к одному. А правда – она часто бывает безумной.

Синцов покачал головой.

– Придурки…

– Что конкретно он говорил?

– Да то же самое, что и я. Или мы их – или они нас. Только он предлагает не ждать и наносить удар первыми.

– Вот придурок. Что за люди. Жрать готовы и глоткой, и…

Синцов резко замолчал.

– Ты ему что-то обещал?

– Нет.

Синцов какое-то время молчал, потом резко махнул рукой.

– Ладно, давай. Патронный завод нужен все равно, а где его поставить – дело второе, разберемся. Давай, делай.

– Есть, – по-военному ответил я.

Признаки того, что дело было швах, были уже в тот день, но я, окрыленный тем, что у меня, может быть, будет свой завод, что я буду уже в доле с республикой, внимания на них тогда не обратил. А напрасно.

Ижевск, бывшая Россия. Улица Удмуртская

Девятьсот тридцать четвертый день Катастрофы

 
Після дощу висохла ніч, вітер погас.
Ми не одні, ми не живі, виключіть нас!
Ти, як завжди, дивишся вниз, довго мовчиш.
Так не сиди, вимкни CD, ти ж не гориш!
 

Океан Эльзы

Ночь переспал со своими думками, а утром пришло время собираться в путь-дорожку. Делать то, что задумано.

Собраться в путь – это сейчас не как раньше: вещи в сумку скидал и побежал. Это сновной, оставшийся от старых времен костюм – горка в мультикаме. С виду ничего особенного, но он на меня пошит, с запасом, – а на меня пошить сложно из-за габаритов. Да еще он под подшив кевларовый. Под него – гражданское белье (но не трусы, а трико обтягивающие, без швов, это мы уже прохавали), а в сумку – хеликоновское, первый и второй слои.

В сумку же – британский полицейский комбез, черного цвета, с капюшоном. Он сделан для полка 22САС, настоящая Великобритания, куплен мной новым, когда доллар меньше тридцати стоил (когда же было-то это). А на себя – кевларовый костюм. Этот костюм относится к рабочей одежде, их в Ижевске было много, потому что они используются на сталелитейном производстве. Комбез плюс кевлар – стопроцентная защита от мертвяков, проверено не раз. В Казани, где нам надо было производство оптики, меня укусили два раза. И, как видите, жив. И остальные живы.

Казань… зря вспомнил, лучше такое не вспоминать. Как вспомню ту толпу мертвяков на проспекте Туполева, так до сих пор не по себе. Город просто погиб, уцелели там немногие. Почему? А потому, что когда кто-то в Казани хотел купить себе ствол – законный гражданский ствол, – его вызывали в ментовку и начинали лечить. Если переубедить не удавалось, заставляли заключить договор на пультовую охрану квартиры – совершенно незаконное требование, кстати. Итог… когда заходили в Казань, у меня был АКМ. А к нему – не поверите – тридцать четыре рожка. Из них двадцать от РПК, я часть набитых рожков носил в сумке – даффлбэге. Когда отстрелялись на Туполева и ушли – полрожка у меня осталось. А комок весь в поту, хоть выжимай. Нас бы там разорвали просто, ничего бы не спасло.

Две пары обуви – просто британские из толстой кожи и альпинистские, «Шершень», они со стальным носком, а кожа там такая, что ни крыса, ни собака, ни человек не прокусят. В сумку же – десять снаряженных рожков от РПК-74, я сейчас на 5,45 перешел – толковей он, и боезапас позволяет больше носить. И четыре шестидесятки, четырехрядные – у нас им не доверяют особо, но иногда надо. Еще одиннадцать автоматных тридцаток – в поясную систему, три с одной стороны и восемь с другой, там паучеры сдвоенные. Много – не мало, я по командировкам покатался, и Набчелны, и Нефтекамск… хватило.

В рюкзак – помимо пачек с патронами, медицины какой-то – еще и винтовку. Винтовка новая совсем – «Барс», переделанная на боевую снайперку. Калибр пять и сорок пять, ствол немного короче, чем на гражданской, нарезка под автоматный глушитель. Самый цимес здесь приклад. Он сделан под американский МсМillan, то есть складной он – но при этом полноценный приклад боевой винтовки. Винтай – блеск. Патрон – тот же, что и у автомата, думать особо не надо: есть отборные – стреляешь отборными, нет – зарядил то, что есть, и стреляй. УС^[3] – запросто. А у пять и сорок пять – траектория во многом с пулеметным совпадает, переучиваться на нее легко. До четырехсот метров она кроет СВД практически в любой ситуации. Еще одна моя снайперка – «Рем-700» – на заводе в кабинете лежит, там и заберу. Ей уже на тысячу можно работать.

На пояс – ПБ, мне как депутату Горсовета (на Госсовет я не пошел, светиться не хотел) выделили из старых запасов настоящий ПБ, не ПМ с глушителем. И четыре магазина к нему, в том числе два длинных, на четырнадцать. Это недавно делать приспособились.

В другой карман – револьвер «Таурус», шумовой, переделанный опять в огнестрел. Он маленький, легкий. Из кармана можно стрелять. Его носило все руководство города, и у него было мрачное прозвище «упокоитель». Если не уберегся, укусили – то лучше самому…

В отдельную сумку – «коротыш» и все, что к нему: бандольеры, коробки с патронами. Это не АКС-74У, как вы могли подумать, это другое. Перед самой катастрофой «Ижмех» совместно с «Техкримом» разрабатывали комплекс оружия – патрон двенадцатого калибра, но с короткой гильзой. Они короткие, длина гильзы всего сорок четыре с половиной, но для самообороны больше и не надо. В мой «Моссберг» таких влезало тринадцать штук, я проверял, но там проблемы с перезарядкой иногда были. А если брать ружье специально под этот патрон… они как раз только производиться и начали. Сейчас уже никакого закона об оружии нет – я взял стандартное ружье, укоротил стол, поставил складной приклад и фонарь с лазером. Десять патронов при габаритах почти пятизарядного. По собакам, по крысам, в машине держать. Самое оно.

Ну и скрытник с плитами от «Гранита», размер 3. Вроде все.

Зашла Элина… глаза на мокром месте, но держится. Как может. Как-то у нас с ней закрутилось все… Я ведь человек тяжелый, если честно. Не подарок. Но в нашем мире сейчас нельзя одному.

Нельзя.

Если вспомнить… я ведь ее – не поверите – в карты выиграл. Первый год Катастрофы, моя первая ходка на новгородский торг и дальше. Людьми торговали уже вовсю, бабами особенно. Ставки высокие были, с зон всякая мразь массово откинулась, авторитеты. Да и просто люди озверевать начинали. Студентка из Москвы, с семьей неизвестно что, чудом выбралась из города, потом попала в руки какой-то группировки… стремящиеся, мать их. Те уже соображали, что самых красивых, чем пустить по кругу, лучше попробовать продать, по кругу можно пустить и тех, кто поплоше. Мразь… вот кого я никогда не любил – это блатных. Еще со школы, с некоторых моих одноклассников, которые уже свой путь тогда выбрали и по нему шли, пальцы кидая и утверждаясь на тех, кто слабее. Не любил. Дела имел, с некоторыми в деснах, но – не любил. Гниль это человеческая.

Короче, патроны у меня были, деньги тоже, цену за нее я дал, тут нарисовался какой-то авторитет, из нацменов, с пристяжью. Если бы не рынок, стрельба бы началась, но на рынке нельзя, за такое если и не пристрелят, то вышибут навсегда. Дошло до того, что решили играть – этот урод стремящийся и предложил. Я согласился – в подкидного, до трех побед. И новыми, чистыми картами, а не той библией, что у них на кармане. Сели. Я три раза подряд выиграл. Авторитет не поверил, хотя вопрос был снят, и я об этом конкретно заявил. Четвертый раз раскинули – я четвертый раз выиграл. Со мной, кто знает, ни в подкидного, ни в преферанс, ни в любую игру, где расчет нужен, а не просто удача, не садится. Авторитет начал бычить, но тут его конкретно люди не поддержали, для любого блатного карты святы, проиграл – плати.

Так у меня появилась Элина. А на заводе мне потом за эту игру так вмандюрили…

Сунула мне пирожки, я уложил поверх всего, у самого клапана рюкзака – чтобы не искаться.

– Присядем?

Она села на кровать, я на стул. Глупости, типа все двери закрывать, я не говорил – и так знает. Береженого бог бережет, как говорится… я, как началось, все двери в квартире поменял на стальные, с замком, на окнах решетки, в двух комнатах – сейфы, там и АКМ, и «Вепрь-12», случись чего – она этим пользоваться умеет, я научил. Но все равно не по себе. Мне.

Ей, наверное, тоже.

– Надолго?

– Постараюсь побыстрее. Все помнишь?

– Ага.

Я ее научил… многому. Если к ней кто-то придет, к примеру, скажет, что от меня и что надо куда-то поехать, – она не поверит, потому что мы с ней договорились об определенных словах. Не поверит и начнет действовать.

Куда я еду – я не говорил. Она научилась не спрашивать. Все равно не отвечу. Говорю же – тяжелый я человек.

– Вернешься?

Я только усмехнулся… сейчас это не такой простой вопрос.

– Жди, и я вернусь, – процитировал я Симонова, – только очень жди…

Я посмотрел на часы – и тут же с улицы раздался знакомый сигнал: служебка, с завода. Это по мою душу…

До завода меня домчали с ветерком.

Конвой понемногу уже формировался, занимая всю улицу Дерябина – от пятой проходной и до самой плотины. Обычные фуры, не как раньше – сейчас проще со всем, оружие – такой же товар, как жратва, и даже понужнее. Все головы^[4] – импорт, «Скании» в основном. Почему? А потому что «КамАЗы» мы бережем, с ними с ремонтом можно решить – а с этими как решать? Пока бегают – пусть бегают.

Я пошел в здание заводоуправления. В кассе – чтобы два раза не ходить – получил под отчет два «Лимона» новенькими, хрустящими купюрами и разменки двести тысяч. Откуда у нас новенькие, хрустящие купюры? А мы на Красногорскую фабрику Гознака мотанулись и всю продукцию оттуда вывезли – а заодно и спецбумагу, и краску. Деньги все равно хоть какие-то нужны, так, не все будешь патронами платить. А от добра добра не ищут – почему бы и не такие, как были?

Это касса. Дорожная. Мало ли.

Рюкзаки наверх тянуть – сил не было, да и смысла. Оставил на охране, поднялся в бухгалтерию – расписываться за матценности.

В бухгалтерии – неистребимое бабье царство, разговоры и острый интерес к мужикам. Оно и понятно, это раньше можно было рожу кривить, а сейчас как в войну. Нет мужика – ничего, считай, нет.

Вон и Катя сидит.

Подходить не стал. Потому что гад я и сволочь. В молодости не думаешь ни о чем, наше дело не рожать. Даже какой-то азарт появляется. А потом – вот такие вот встречи остаются. И сосущее душу чувство вины перед человеком.

Город-то маленький. И завод…

Так, все. Еще разъехаться перед дорогой не хватало.

Зашел к замглавбуха, там уже сидел лысый, похожий на бандита молодец. Но вы на внешность не смотрите – добрейшей души человек.

– Витя, ты сегодня?

– Ага, Александр Вадимыч. Ваши уже в порту.

Все правильно. Тише едешь – шире морда. В городе много кто может быть – лучше, чтобы не видели.

– Знаю. Ну чего?

Из принтера выползают горячие листы накладных.

– Сверять будете?

– А как же…

Мы с Витей перемигиваемся. Социализм – это учет и контроль.

– И вниз спустимся, пару контейнеров проверим.

Беру карандаш, начинаю отчеркивать.

Груз – стандарт, такой же на Новгород идет. Снайперские болтовки и эсвэдухи. Глушаки на автоматы и на винтовки, заводской тюнинг, из железа и пластмассы. Немудреный ЗИП на автоматы – пятые и седьмые. Все, что необходимо для жизни в новом, плохо приспособленном для жизни мире…

Дальше – почти два часа угробили – считались, пару контейнеров вскрыли, чтобы вложение проверить – все норм, сейчас желающих поворовать меньше стало, потому что разговор короткий: на торф, а если повторно – то к стенке. Тюрем нет сейчас, и я считаю – правильно, бессмысленно это. Когда началось – мы проехались по колониям, поговорили с начальством, с контингентом, сказали – мол, так и так. Времена другие стали. Кто хочет – остается и работает на промке, кто по тяжким статьям – едет на торф. Будем смотреть, кто как работает: если честно работает, искупает вину – значит, исправился человек, и принимаем в члены общины, потому что рабочие руки везде нужны. Если опять за старое – к стенке, потому что времена не те, чтобы миндальничать. Ну а кто хочет – тот тупо берет и валит: до границы республики подвезем, а дальше живи как хочешь. А в двух учреждениях на торф отправили начальство, потому что людьми надо оставаться, и когда у зама по режиму трехэтажный коттедж, это не дело. Надо сказать, что оправдало – эксцессы были, но мало. Большинство зэков вкурили, что происходит, и решили жить честно – кто стройкой заниматься начал, кто лес валить, кто на завод попросился, кто на земле осел. А один оказался изобретателем, причем неплохим – сейчас у нас на заводе два станка уже новых изобрел, и это не считая более мелких рацпредложений. Сидел, кстати, за тяжкие телесные – по глупости, по пьянке. А пил потому, что не было жизни.

Смешно, да? Не было жизни. А сейчас есть. Обхохочешься.

Короче, подписал я документы, потом сел в головной «Патриот», мешки назад побросал. Там остальное без меня…

Через пятнадцать минут тронулись.

От завода дорога с плотины ведет круто в гору, да еще с поворотом. Слева – фабрично-заводское, справа – сельхозакадемия, оба заведения работают, потому что и там и там знания нужны. Дальше – поворот на Максима Горького, старую узкую улицу. ГАИ перекрывает дорогу, кажется, что под колесами двух десятков машин дрожит земля…

Первая остановка – у Южной автостанции, там хладокомбинат и завод минеральных вод. Оттуда еще четыре грузовика пойдут. Понятное дело, что не с минеральной водой, а с водкой. Водка сейчас – такой же товар, как и все, и, можно даже сказать, стратегический, на нее много что и много кого купишь. А я покупать умею. И не до сантиментов сейчас, важно выживание анклава, сообщества. Любой ценой…

Повернули, прошли пост ГАИ – он на взгорке, там сейчас крепость, как в свое время на трассе «Кавказ» – три этажа и бэтээры, потому что на несколько километров все простреливается. Все, из города ушли. Теперь мы сами по себе…

Дальше рассказывать особо нечего – идет караван и идет. Среднерусская равнина – перелески, деревни. От времен оных отличается только тем, что лошадок много стало, у крестьян – ружья, а у кого и автоматы, и у многих грузовиков и тракторов кабины сеткой-рабицей затянуты. А так – все то же самое. Стрелять в нас никто и не думал – тут не Подмосковье, это там во весь рост шмаляли. Да, наверное, и сейчас шмаляют.

После девяносто первого года мы в отличие от многих соседей сохранили сельское хозяйство. Тут интересная история – был у нас президентом почти два десятка лет некий Волков Сан Саныч. В городе его не признавали и ненавидели – для города он не делал ничего. Он два раза шел на прямые выборы и два раза в городе проиграл – первый раз мэру Салтыкову, второй раз главе правительства Ганзе. Выигрывал он всегда за счет глубинки – там за него всегда было семьдесят процентов голосов, не меньше. И в глубинку он валом валил. В свое время собрали всех председателей и сказали: кто вырежет скот, сядет. Найдем, за что посадить. И это не шутки были. Так что Удмуртия внезапно стала очень сельскохозяйственным регионом. Но когда объявили санкции… помните еще, что это такое – эта ставка сработала. А сейчас и подавно. Нам ничего закупать не надо – есть все. Свое…

Сделали короткую остановку в Сарапуле, сходили, покушали. Дозаправились, кому надо. Я купил на дорогу круг голландского сыра – настоящего, из молока, а не из заменителей жира и белка. Съедим…

Зашли в Камбарку.

Камбарка – это самый маленький город Удмуртии, но одновременно один из самых успешных сейчас. Его главный актив – порт на Каме, его до Катастрофы активно расширяли, потому что вместе с Китаем планировали здесь делать логистический хаб. Но он и до этого неплохим был, порт Камбарка – это самая крайняя точка, куда могут доходить суда класса «река – море». Плюс два серьезных завода. Один производит весь узкоколейный транспорт и автомотрисы – это грузовик на колесах либо пассажирский автобус. Есть еще и тепловоз – он изначально как малый маневровый для предприятий делался, для внутризаводских путей, а сейчас стал самым востребованным, там, где еще движение сохранилось, его с руками рвут. А ну-ка – вместо тепловозного дизеля там стоит самый обыкновенный, можно от «МАЗа» поставить, можно от «КамАЗа» – расход у него посчитайте и прикиньте, насколько проще ремонт. А так – он без крутых подъемов состав в восемь-десять вагонов нормально тащит, не задыхается. И автомотриса – это как автобус на колесах, и тоже под «камазовский» движок. Сидячих мест десятка три, есть вариант для бригад – там нары, восемь спальных мест и кухонька.

Плюс к этому – здесь до Катастрофы производили пилорамы (насколько сейчас это востребовано – надо говорить), насосы, задвижки, металлические сейфы, снегоочистители, садовый инвентарь. Почти все это – сейчас на любом базаре только так уходит. Без айфона проживешь, а вот попробуй прожить без лопаты…

К тому же рядом был объект по уничтожению химоружия, там военных много было, общаги для них построили, жилье новое и больничка – какая далеко не в каждом райцентре есть, ее на федеральные деньги и на какие-то американские вроде бы субсидии строили. И порт свой – можно по Волге сразу в Новгород грузы отправлять. Так что говорить вам, как сейчас тут жили, я не буду…

Не забывая про правила вежливости, мы на подходе установили связь, оборались. В смысле, по рациям, не голосом. Выехал встречать торговцев сам Забродин – он полковник российской армии, занимался как раз уничтожением химоружия. Его сейчас главой местного самоуправления и избрали, а директор машиностроительного – депутат Госсовета.

Забродину тоже не чужд был шик – встречать он нас приехал на «Шеви Субурбан» последней модели… ну, знаете, в сериалах перед Катастрофой они часто мелькали как правительственные модели, на них все правительство США ездило. Видимо, из Новгорода обратным рейсом привез, в качестве понтов. Сам он переоделся в мультикам, на поясе – дорогущая «Гюрза» (она в Кирове^[5] мелкими сериями делалась, за ее цену можно было двадцать «ярыгиных» купить, и с патронами проблемы были), на боку – короткий МА. Это тоже показатель определенного статуса в республике: их освоить не успели, делали мелкими сериями в КОЦ, продавать не продавали – только офицерам, не ниже майора, депутатам горсоветов и Госсовета, мэрам, директорам и главным инженерам заводов. У меня его не было – баловство одно, я по командировкам, а там его величество «калашников» рулит.

– Вадимыч…

– Виктор Васильевич…

Вот… не знаю, почему – не нравится мне этот полковник. Не нравится, и все тут. Сказать про него что-то конкретно плохое я не могу – но не нравится. Не нравятся, например, мне его молодцы из охраны – он всех их из Кировской области набрал из ГУИН, охраны лагерей, все они здесь чужие, не местные. Очень не понравилось, как он один раз на заседании Госсовета сказал – я сталинист.

Дело, конечно, его – но…

– По маленькой на дорожку?