Глава четвертая. Фабьен, марина и божоле-нуво

Интересно провести время во Франции можно, только если заведешь знакомства среди настоящих французов.

Ф. С. Фицжеральд. Ночь нежна

В Сен-Максим было слишком много музыки, вина, устриц и родственников, имен которых Нейт не знал или успел забыть. На старой небольшой вилле, помимо бабушки с дедушкой, собрались и остальные из семейства Пти, и теперь дом ни на секунду не умолкал. Бабушка всегда готовила еду сама, не подпуская к плите ни дочь, ни невестку, но зато она непременно слушала новостной канал. Дед пил слишком много игристого вина, которое мать Нейта иногда подменяла яблочным соком, и рассказывал, как крутил роман с одной красивой итальяночкой, когда учился в университете. То, что эта итальяночка стала его женой, родила ему двоих детей и состарилась рядом с ним, стерла из памяти Поля Пти старческая деменция.

Нейт видел, как глаза его матери наполнялись болью каждый раз, когда ей приходилось знакомить отца с женой, и как она улыбалась, когда ее отец вспоминал свою любовь.

По вилле бегали дети, многочисленные кузены и двоюродные племянники Нейта, громко говорили мужчины и смеялись женщины. Нейт часто сбегал на пляж или бродил по закоулкам старого города, чтобы не слышать эту какофонию, сотканную из французской речи, новостей, звука, с которым открывались бутылки шампанского, звука музыки и улюлюканья детей.

–– Ты Нейт? – спросила женщина лет сорока, приходившаяся, как позже выяснил Нейт, ему троюродной тетей. В день, когда они вышли из такси напротив ворот виллы, она встречала их в бежевом льняном платье, в дорогих украшениях и в темных очках. – Я Манон, двоюродная сестра твоей матери, – представилась та и обняла Нейта. – Ты так похож на моего сына, он сейчас путешествует по Испании, пишет работу о Гауди.

–– Спасибо, тетя, – неловко пробормотал Нейт. Пытаясь отделаться от ее поцелуев и объятий, он похлопал ее по спине.

–– Просто Манон, дорогой, – улыбнулась она.

Через пару дней после приезда, в полдень, Нейт вышел на террасу, где у бассейна загорали его мать и отец.

Отец, как всегда, был слишком бледным, его кожа никогда не принимала загар. Бывало, он проводил под палящим солнцем несколько часов, его плечи и лицо обгорали, краснели, а потом кожа с них болезненно облазила. Он лежал на шезлонге с чуть приспущенными очками и читал книгу. Другое дело – мать. Загар приставал к ней быстро, кожа была золотистой и даже сверкала. На ней был белый купальник, легкая голубая накидка с желтыми лимонами, а на лице лежала соломенная шляпа. Темно-сливовым лаком были накрашены ее ногти. На запястьях позвякивали золотые браслеты, когда она тянулась к мартини с водкой и крутила оливку в бокале. Женевьева всегда оставалась собой. Изысканной, благородной, с повадками и взглядом львицы.

–– Ма? – спросил Нейт. Она сдвинула шляпу с лица, отец взглянул на него, сняв очки. – Хочу прогуляться.

–– Пропустишь обед? – спросила мама, щурясь от солнца.

–– Поем в городе, – парень пожал плечами и улыбнулся.

–– Будь осторожен, – предупредила Джен и, устроившись удобней, снова прикрылась шляпой.

Нейт добрался до марины и купил мягкое мороженое с базиликом и лимоном. Он устроился на пирсе, свесив с него босые ноги, положив туфли рядом с собой. На нем было светлое поло, пропитавшееся потом и морским воздухом, голубые джинсы с прорезями на коленях и солнечные очки. Было жарко, и Нейт представлял, что капельки пота, стекающие по спине, не липкие и теплые, а холодные. Под ним был деревянный пирс, нагретый солнцем. Погода стояла душная, хотелось сбросить прилипшие к коже вещи и нырнуть в соленую воду, но для начала Нейт собирался прогуляться по сувенирным магазинчикам в старом городе, чтобы купить подарки для Криса и Джо. И, конечно, для бабушки: она коллекционировала декоративные тарелки.

Нейт ел слегка подтаявшее джелато, рассматривал яхты, рыбацкие лодки и прогулочные катера. Ближе к исторической части города яхты становились шикарнее и больше. Названные красивыми женскими именами: Мария-Елена, Цицилия, Серена – они медленно покачивались на воде, сверкая своими белыми боками. Нейт подумал, что было бы здорово так же лечь на спину, закрыть глаза и позволить прибою укачать себя.

Лазурный берег действительно был лазурным, Средиземное море в этой части было изумительно синим, а золотистый песок только подчеркивал эту синеву. Вода была прохладной, и это было хорошо, потому что Нейту не нравилось плавать в тёплой воде. В ней отражалось небо. В изломанной волнами глади бликовало солнце. Пахло рыбой, костром, свежим хлебом и кофе. Из прибрежных кафе звучала музыка: что-то непозволительно старое и мелодичное. Натаниэль почувствовал, что городской шум ему приятнее, чем громкие и эмоциональные беседы родственников, и улыбнулся. Он сел, запрокинув голову назад, и подставил солнцу загорелое лицо.

Обувшись, Нейт сначала дошел до Eglis Sainte-Maxime, но внутрь заходить не стал, потому что уже бывал там несколько раз, к тому же маленькая церковь едва не лопалась от туристов. Нейт находил странным, что люди заходили в церковь в пляжной одежде. Он не был религиозен, но это казалось кощунством.

Нырнув в узкий переулок, в котором двое с трудом бы разошлись, Нейт побродил по улочкам, всматриваясь в окна жилых домов и представляя, какие люди живут там, какие мысли, сомнения их волнуют. Ставни на некоторых окнах были плотно закрыты, а из других сочились музыка, голоса и звук телевизора.

Нейт увидел деревянную вывеску на двери магазина и зашел внутрь. Колокольчик над его головой звякнул, и пожилая лавочница за кассой встрепенулась, отложила газету и улыбнулась ему. На полках стояли фарфоровые изделия: всевозможные фигурки, чашки, тарелки и украшения.

–– Здравствуйте, – сказал он по-французски.

–– Здравствуй, – ответила женщина и вернулась к чтению.

Он осмотрелся: на каждом изделии бечевкой была закреплена бирка с надписью «Ручная работа».

Когда Нейт увидел на бархатной подставке фарфоровый самолет на кожаном шнурке, то сразу понял, для кого он. Символ свободы, которую так хотел Крис. Символ крыльев, мечты.

–– Иногда так хочется сесть на самолет и никогда больше не возвращаться сюда, – однажды сказал Крис, смотря, как турбины лайнера оставляют белые, призрачные росчерки в небе.

–– Иногда хочется, – согласился Нейт.

Нейт подцепил шнурок пальцами, взял еще каких-то безделушек, тарелку для Марии Розенфилд и выложил на стол перед продавщицей.

Она постоянно ему улыбалась, пока паковала покупки в пергамент, в пузырчатую пленку и в бумагу, и даже сделала скидку, хотя Нейт все равно заплатил полную сумму. Однажды он понял, что чертовски красив, что люди смотрят на него влюбленно. У него были большие серо-голубые глаза, яркие губы с четким контуром и темные густые волосы, которые начинали виться, если вовремя не постричься. После того, как он снова стал заниматься спортом, его фигура подтянулась, под одеждой читался рельеф мышц, он, казалось, даже стал немного выше. Нейт замечал, как люди смущенно улыбались в его присутствии, бариста угощали бесплатными напитками, девушки и некоторые парни провожали взглядом, когда он шел по улице. Недавно Нейт научился этим пользоваться. Но сейчас был явно не тот случай.

Убрав покупки в рюкзак, Натаниэль закрыл за собой дверь и из кондиционируемого помещения снова вышел в летнюю липкую жару.

По брусчатке бегали бездомные кошки, он увязался за одной из них, ведомый какой-то детской жаждой приключений, и петлял по переулкам, проходил за частные заборы, старался держаться позади, чтобы не спугнуть кошку, спешащую по кошачьим делам. Ему хотелось поймать ее, запустить ладонь в серую шерстку, погладить и забрать домой. Он бы так и сделал, но у его матери была аллергия на шерсть.

–– Стой, – шепнул Нейт, когда кошка юркнула под калитку. Обнаружив, что калитка не заперта, он толкнул ее и увидел свою новую подругу, она чистила лапы, сидя на крыльце. – Вот ты где, – Нейт подошел ближе, наклонился к ней и погладил по загривку, на что та сразу отозвалась громким «мяу».

–– Это частная территория. Не для туристов, – дверь распахнулась, и на ступеньки вышел молодой мужчина. Он говорил на чистом французском.

–– Простите, я случайно забрел сюда: заблудился, – солгал Нейт. Он знал эти места так же хорошо, как и любой местный житель.

Парень еще какое-то время смотрел на него, изучая, а потом улыбнулся. Он был хорош собой: теплые карие глаза, темные тугие кудри и пухлые губы. Он улыбался, и на его щеках проступали ямочки. На левой скуле была родинка, а в ушах – толстые серьги-кольца.

–– Хочешь зайти? – вдруг предложил он. – Меня зовут Фабьен, – представился молодой француз.

–– Натаниэль, – пожав его ладонь, Нейт кивнул и прошел следом, очутившись в тени и прохладе каменного дома.

Фабьен Моро жил на втором этаже двухэтажного дома. У него имелся свой выход на крышу. Его квартирка была светлой, пропахшей солью, лосьоном после бритья и туберозой. Оказалось, его родители живут в Париже, а он странствует в поисках себя. О том, что Фабьен часто путешествует и носит на плечах тяжелый рюкзак, свидетельствовали темные следы в тех местах, где лямки соприкасались с кожей. Он был обнажен по пояс, на его груди, возле ключицы, были две маленькие татуировки: Луна и звезда. Нейт смущался, рассматривая его грудь, и поджарый живот, и рельефную спину, краснел, но и взгляд отвести не мог. Фабьену было двадцать пять лет, он не слушал музыку, выпущенную после семьдесят шестого года, читал Ницше и Фрейда и писал роман на печатной машинке, отвергая современную технику.

В его однокомнатной квартире было просто, но чисто. Постель была свежая – Нейт заметил, когда сел на край, потому что в комнате не было ни дивана, ни кресла, только стул, заваленный выстиранной одеждой.

Фабьен предложил сварить кофе и принес закуски. А потом они долго говорили.

Нейт рассказал, что собирается изучать архитектуру, но не уверен, что это правильный выбор. Рассказал, как появился на выпускном без пары, и это стало темой обсуждения всего вечера. Рассказал о балетной школе своей матери, и о старинной усадьбе в Виргинии. О Крисе и Джо. Рассказал, что в Шамони есть отель, которым владеет его семья, и даже пригласил на Рождество покататься на лыжах.

Иногда утром Фабьен выходил в море на арендованной моторной лодке, а вечером возвращался с уловом: рыбой, устрицами, мидиями – и продавал на стихийном рынке на набережной. В другие дни он занимался своим автобиографическим романом, потому что, как говорил сам, к своим двадцати пяти годам уже успел объездить пол-Европы, полюбить многих женщин и мужчин, и обзавестись историями, которыми ему хотелось поделиться.

Нейту такой образ жизни казался очень романтичным.

В тот же вечер, вернувшись домой, он сказал матери и отцу, что, кажется, влюбился в мужчину. Женевьева улыбнулась и сказала, что рада за него, Аарон чуть не подавился вечерним кофе. А ночью Нейт долго не мог уснуть, пока в конце концов не поплавал в бассейне, чтобы скинуть напряжение и избавиться от мыслей о родинке на щеке и полных губах.

Всю следующую неделю они провели вместе. Ели в маленьких кафе, о которых обычно знают только местные, загорали, лежа на песке и читая каждый свою книгу. Они гуляли по пирсу, соревнуясь в том, кто придумает лучшее имя для яхты.

–– Если бы моя лодка каким-то чудесным образом превратилась однажды в яхту, – смеясь, начал Фабьен, – я бы назвал ее "Джованна Гассьон", в честь Эдит Пиаф.

–– Почему? – удивился Нейт, который развернулся спиной и шел перед Фабьеном, чтобы лучше видеть его лицо.

–– Ты хоть раз слышал ее голос, Натаниэль? – новый друг отказывался звать его иначе, чем полным именем.

–– Да, – согласился Нейт. Он остановился и положил ладони на плечи Фабьена.

–– Тогда почему ты спрашиваешь? – Фабьен провел большим пальцем по его губам и поцеловал. – Как бы ты назвал свою яхту? – спросил он, когда Нейт осторожно отстранился.

–– «Кристиан», – признался Нейт и облизал обкусанные, сухие губы.

Фабьен закурил и покачал головой:

–– Нужны только женские имена. Потому что они прекрасны, звучат, как песня, – Фабьен улыбнулся, а потом добавил: – Похоже, что этот Кристиан очень важен для тебя. Кто он?

Но Нейт не ответил, только ускорил шаг и все равно не изменил своего решения, потому что яхта, как и самолет, была символом свободы для Криса. И потому, что считал имя Кристиана прекрасным, как и его самого.

День они провели в море, запаслись бутылкой вина, фруктами, сыром и багетом из пекарни на причале. Пары глотков вина хватило, чтобы Нейт, распаленный полуденным жаром, разделся и нырнул в воду, чувствуя себя счастливым и невероятно свободным. Таким, каким был рожден на этот свет: ничего не имеющим.

А на следующий день Фабьен пригласил его на свидание. Когда день клонился к закату, Фабьен притащил его на пляж, о котором не знали туристы, и сказал, что собирается сделать пару снимков. На его шее висела камера. Нейт покачал головой, когда Фабьен стал убегать от него по линии берега, где море граничило с песком. Брызги поднимались в воздух под его ногами, Нейт бежал следом, как вдруг Фабьен остановился и принялся щелкать камерой.

Затем они разделись догола и зашли в воду. А когда солнце скрылось, устроились прямо на песке.

Фабьен вытащил из рюкзака бутылку божоле-нуво и откупорил ее. Они пили из горла. Фабьен целовал Нейта снова и снова.

Как они вошли в квартиру Фабьена, Нейт не помнил, потом, конечно, память подкинула ему вполне подходящее слово: «ввалились». Нейт сел на кровать, Фабьен подошел к проигрывателю и поставил пластинку Пиаф. «Padam, padam», – пела она, а Нейт чувствовал непонятную тревогу от интимности момента. На стенах висели чужие фотографии, лица людей, которых он не знал, смотрели на него, на столе лежали недописанные мемуары, которые, если бы Нейта спросили, Фабьен начал писать слишком рано. Запахи, которые показались приятными в первую их встречу, теперь казались чужими: в ароматах лосьона для бритья и соли Нейт вдруг почувствовал невнятно и неярко запах Криса.

–– Можем не делать этого, если ты не хочешь, – тихо сказал Фабьен, вытащив из тумбочки презерватив, и сел рядом. Нейта вдруг затошнило от тревоги, но он покачал головой, а потом улыбнулся.

–– Я хочу, – сказал он и поцеловал Фабьена. Его губы хранили вкус молодого вина и горечь сигарет. Нейт снял с него футболку и провел ладонью по груди, по животу.

Ладонь остановилась, наткнувшись на резинку его белья, а потом скользнула под нее. Нейт стащил с Фабьена белье и наклонился над ним – от него пахло морем.

Позже Нейт откинулся на подушку, едва не свалившись с узкой кровати, чувствуя в себе его торопливые пальцы. Его нетерпение передалось Нейту. И когда Нейт почувствовал его внутри, на миг ему показалось, что они стали одним целым.

–– Это ведь не было случайностью? – спросил Нейт, наблюдая, как за окном всходит солнце.

–– Нет, – ответил Фабьен, обнял его со спины и поцеловал в плечо.

Вспоминая его ответ много лет спустя, Нейт поймет смысл. Потому что именно Фабьен был тем, кто определил его дальнейшую жизнь. Он был тем, кто сделал все до невозможности простым и понятным. Помог разобраться в себе, в своих чувствах. Своими поцелуями и порой раздражающими цитатами из умных книг помог найти путь к себе. Он честно отдавал ему все, что мог, и ничего не просил взамен. Он был мечтателем, с открытым и свободным сердцем. Таким Нейт его запомнил.

Две недели пролетели незаметно. И если в самом начале Нейт торопил время, подгонял и хотел поскорей уехать, сбежать и от родственников, и от моря, и от морепродуктов, то теперь он это время старался остановить или хотя бы замедлить. Ранним утром Натаниэль постучался в дверь квартиры Фабьена, заметив на крыше соседнего дома ту самую серую кошку. А когда Фабьен вышел на порог, Нейт сказал:

–– Я улетаю вечером.

Парень поджал губы и прошел в квартиру.

–– Помню, ты говорил, – Фабьен предложил ему кофе и Нейт согласился, потому что запах был невероятно соблазнительным.

–– Может, ты дашь мне свой номер телефона или, например, мы могли бы переписываться. Я знаю, что ты не любишь компьютеры и у тебя нет электронной почты, но ведь есть еще и бумажные письма, – Нейт говорил быстро и часто запинался.

–– Нет. Мы не будем созваниваться или переписываться, – спокойно и честно сказал Фабьен и обхватил ладонями лицо Нейта.

–– Но почему? – странно, Нейт думал, что его сердце разобьется, если он услышит эти слова, но оно даже не дрогнуло.

–– Потому что я не буду нужен тебе там, куда ты едешь. У нас было прекрасное время, но оно закончилось. Так случается.

Возможно, Нейт тогда оправдывался, а может быть, сохранив гордость, выпил кофе и ушел, сейчас он этого не помнил. Фабьен был очень важен, он сказал тогда, что счастлив, что их пути сошлись, но теперь им положено расстаться, и они оба знали, что так будет.

–– Вспоминай меня. А я, так уж и быть, уделю тебе время в своем романе, – Фабьен улыбнулся.

–– Как ты меня назовешь? – спросил Нейт, стоя на крыльце его дома.

–– А как ты хочешь?

– Это неважно. Я узнаю нас, когда прочту, – прошептал Нейт, оставил поцелуй на щеке Фабьена, возле родинки, и отпустил его.