Глава вторая. Буря в пустыне

В марте две тысячи третьего года роту, в которой служил капрал Стивен Д. Хэммонд перебросили в Ирак. Из его взвода почти никого не осталось, большинство парней уволились из армии по собственному желанию, у других закончился контракт, который они не стали продлевать, а третьи вернулись по домам в цинковых гробах, укутанные полотнищем государственного флага. В Ираке их исключительно мужское подразделение стало смешанным, после принятия закона о том, что все воинские должности должны быть открытыми для женщин. Взвод скомпоновали заново, и теперь он состоял из тридцати двух солдат во главе с лейтенантом Махоуном, который домой не вернулся ни живым, ни, что не могло не радовать, мертвым. Все они, парни из взвода Стива – несмотря на то, что в отделении теперь были женщины, направленные прямиком из тренировочных лагерей, от чего не все были в восторге – самодовольные, закаленные в бою морпехи, считающие, что мир принадлежит им. На самом же деле, думал Стив, они оккупанты на чужой земле с оружием в руках, которые привезли в Ирак самый спорный американский продукт на экспорт: демократию и насилие. Одно невозможно без другого, когда ты пытаешься насадить чужеземцам свои убеждения или веру.

В Чикаго апрель приходил с дарами, он приносил с собой цветущие деревья, ласковое солнце и тепло. В Ираке это были песчаные бури, свист пуль над головой, пожарища у нефтяных вышек и изматывающая жара. В один из таких жарких дней весь их взвод погрузился в несколько «Хамви», чтобы проехать через выжженную пустыню, к столице страны. На горизонте было чисто, лишь изредка черный дым устремлялся в небо и быстро рассевался. Тогда четверым морпехам из отделения «Чарли» под началом сержанта Сукре становилось понятно, что в тех местах идут бои американцев с иракскими солдатами или с фидаинами Саддама. У «Хамви», относительно других видов военного транспорта был мягкий ход, за это он и нравился Стиву. Пятым в машине был журналист Ричард Мэдден. Все они были взбудоражены огромным количеством кофе, выкуренными сигаретами, ранним подъемом и страхом. За рулем «Хамви» сидел сержант Дженаро Сукре, которого в лагере звали Рино или «Ринуччо». Однажды, по неосторожности так его назвала жена в письме, которое тот неосмотрительно оставил на постели, и которое тут же стало достоянием всего отдела. Ему было двадцать восемь лет, и он, как и сам Стив, был ветераном Афганистана. А еще он был невыносимо красивым сукиным сыном, который, несомненно, знал, насколько он вообще красив и как это действует на окружающих. Музыку выбирал тоже он, потому что Сукре был сержантом и занимал место водителя. И именно поэтому они слушали Боба Марли. Сложно было представить лицо более печальное, чем лицо морпеха, вынужденного слушать регги. Как и Стив, Сукре давно, еще до начала этой военной кампании, пришел к четкому осознанию того, что никакого оружия массового поражения у иракцев нет и все, чем они занимались там, было безосновательным, построенным на лжи дерьмом. Ложь прочно обосновалась в армейской структуре, причем на каждом уровне иерархической системы. В их взводе был плохой лжец-рядовой, который сбежал из лагеря в Кувейте в бордель, а когда вернулся, не смог придумать стоящего объяснения своему отсутствию. Был лжец-капитан, распространивший слух о том, что иракцы уже пару раз пустили в ход химическое оружие. Лжецы были всюду: в армии, в Ираке, в ЦРУ. Но самым большим лжецом, который с легкостью обошел бы всех остальных, был Буш. В тот момент, когда до парней это доходило, они, как правило, увольнялись из армии, если не успели взорвать за собой мосты, связывавшие их с прошлой жизнью, или умереть.

– Мы уже были здесь раньше, – сказал Сукре, имея в виду войну в Персидском заливе, а журналист нажал на кнопку записи на диктофоне. – Никому это не понравилось. Мы не хотим воевать в этой стране. Мы не хотели в нее вторгаться. Пастухам и их закутанным женам не нужна демократия, они боятся всего, что выходит за пределы привычного уклада их жизни. Мы не хотим быть здесь, не хотим здесь умирать, – подытожил он и выдохнул в окно сигаретный дым.

Остальные, похоже, его мнение всецело разделяли, только еще не догадывались об этом. Война началась не так давно серией взрывов, которые прогремели в пустыне Кувейта двадцатого марта. Спящие в окопах солдаты с нетерпением ждали этого дня, но после событий седьмого апреля, когда иракский ракетный комплекс поразил командный центр механизированной дивизии США, рвавшиеся в бой поумерили свой пыл. Бойцам первого разведбатальона предстояло проложить путь до Багдада, часто не имея понятия о том, откуда выскочит враг. Восторг, волнение, страх, возбуждение, граничащее с эротическим – чувства, которые они испытывали, прокладывая этот путь, были вызваны запредельными эмоциональными и физическими нагрузками, давлением и нависшей угрозой безвременной отставки. После событий начала апреля те из них, кто хотя бы немного соображал, убедились, что военный конфликт не завершится быстро, хоть их и уверяли в обратном. Они словно вторглись не в страну, а разворошили осиное гнездо.

На заднем сидении, рядом с журналистом, сидела капрал Уолдорф, последний человек, которого можно было бы себе представить на подступах к Багдаду. Она была, что называется, «домашней девочкой», получившей образование в одном из университетов Лиги Плюща. В свободное время, пока остальные тренировались, участвовали в спаррингах или отжимались на кулаках, стирая в кровь костяшки пальцев, и таким образом сбрасывали накопившееся напряжение перед началом войны, она сидела в тени под пологом палатки прямо на песке и читала. У нее была светлая кожа, красивое, широкоскулое, пропорциональное лицо, прозрачные серые глаза и безупречное зрение. Стив знал о ней ничтожно мало. Родом капрал Эбигейл Уолдорф была из Провиденса, штат Род-Айленд. Она с упоением читала классику и была взводным медиком, а еще благодаря своим природным особенностям и знаниям, полученным в стенах университета, была наводчиком. Она говорила мягким, приглушенным голосом, с едва различимой хрипотцой, которая плохо сочеталась с ее детским лицом. На самом деле Уолдорф так и не закончила базовый курс разведки, поэтому морпехом-разведчиком была лишь на бумаге. Но не только молодость, недостаток опыта и навыков социального общения были причиной, по которой остальные с ней не считались, дело было даже не в том, что она женщина, а в ее общей незрелости. Она мыслила, как подросток, критиковала все, что попадалось на глаза, и часто была резка с остальными. К Эбигейл все относились с подозрением, потому что никто не мог представить, что такое побудило богатенькую девчонку, учившуюся в Лиге Плюща, заявиться в корпус и отправиться воевать. И пока остальные ожидали боя, она читала книги, которые потом сжигала, чтобы всегда быть налегке. Несмотря на отношение других морпехов к Уолдорф, Сукре видел в ней хороший потенциал. Дженаро давал ей советы, учил, как пользоваться средствами связи и сольвентом. А Уолдорф была все же внимательной и дисциплинированной ученицей. Иначе никогда бы не закончила Пенсильванский университет. Она заботилась о том, чтобы фляжки парней из отдела всегда были полными. Делала такие незначительные мелочи, на которые обычно внимания не обращаешь, но и жить без этого не можешь. И этих знаний об Эбигейл Стиву хватило, чтобы безнадежно в нее влюбиться.

Основная часть сил доберется до Багдада по новенькой магистрали, а для того, чтобы по пути к ней их не встретило сопротивление, зачистку должны были провести они – морпехи из роты «Чарли». Пробираясь через самые коварные и неприглядные районы Ирака. Их задача состояла в том, что они должны были разобраться с партизанами-федаинами вдоль сельско-городского коридора, протянувшегося от Эль-Кута к Багдаду. Обнаружить позиции и точечные засады врага и уничтожить. А после того, как эта часть операции будет завершена, они присоединятся к основным силам и продолжат выполнять свои функции.

Дуглас говорил Стиву несколько лет назад, а теперь он и сам в этом убедился, что морпехи из разведбатальона считаются в корпусе самыми выносливыми и лучше всего подготовленными. Стив прошел почти такую же подготовку, как ребята из армейского спецназа и парни из SEAL⁹. Стивен, как и его сослуживцы, был хорошо развит физически, он был способен пробежать по пустыне двадцать миль в полной экипировке, а затем нырнуть в водоем, если бы таковой нашелся на этой проклятой, выжженной солнцем земле, и проплыть несколько миль, опять же, при полном обмундировании. Их обучали прыгать с парашютом, погружаться на серьезную глубину, действовать в экстремальных условиях. Их подвергали физическому и психологическому насилию под надзором военных психиатров и докторов. Во время пыток, устроенных в выдуманных лагерях для военнопленных, многие выбывали, но тем ценнее становились те, кто оставался.

Все это делалось с целью обучить их правильному поведению в плену врага и для того, чтобы отсеять слабых. Их работа всегда была опасней остальной, потому что часто велась за линией обороны противника. Этому их учили. Управлять «Хамви», контактировать с иракскими повстанцами и солдатами они учились самостоятельно.

– Нас к такому не готовили, – Дженаро Сукре покачал головой и усмехнулся. – Знаешь, Рич, ты ведь не против, если я буду звать тебя Рич? – уточнил он, прежде чем продолжить.

– Не против, – Ричард слышал о парнях из первого разведывательного батальона, что они самодовольные, нахальные ублюдки, но на поверку все оказалось не совсем так.

Особое воспитание, которое мексиканцы дают своим детям, то, что они впитывают с молоком матери, позволяло им быть самодовольными ублюдками, которые знали, что честь, верность и уважение – не просто слова.

– Отыскивать засады и с боем идти напролом, буквально проезжать по их опорным пунктам нас стали обучать после Рождества. И через несколько недель отправили в Кувейт. А теперь еще и с девчонками смешали. Очевидно, чтобы они надрали задницы этим овцеводам, – сержант Рино кивнул на пастуха, который вывел овец на выпас. – Ты пойми, я не против женщин в морской пехоте, но знаешь, о чем я никак не могу перестать думать?

– О чем? – нетерпеливо спросил Мэдден.

– О том, как бы эти овцеводы нас не поимели.

«Хамви» медленно продвигался по сельской местности, через свалки мусора и металлолома. Саманные хижины изредка возникали перед глазами, и чем ближе они подбирались к Багдаду, тем гуще становились деревни. Отощавший от жары и засухи скот пасся у низкорослого, наполовину обглоданного кустарника, который по счастливой случайности не высох, как все остальное на мили вокруг. Иногда на пути встречались выжженные до каркаса машины, превратившиеся в труху. Реже встречались люди. Помимо пастуха, худого старика, им встретился босоногий молодой мужчина в платье, и тогда все напряглись, потому что молодой мужчина был потенциальной угрозой. Они видели женщин в черных бурках, чьих лиц не было видно, но взгляды их были, безусловно, прикованными к американским военным машинам.

– Надо и своей жене такую же одежду купить, – сказал Дженаро. – Пилар у меня настоящая красотка, – сержант Сукре достал из нагрудного кармана фотографию и показал Ричарду.

Пилар, действительно, была красивой женщиной. На фотографии она улыбалась. Она стояла посреди пшеничного поля в голубой рубашке, ладони опустив на большой круглый живот. У нее были темные волосы, тугие кудри лежали на плечах, добрый взгляд и маленькая родинка над верхней губой.

– Там у нее моя дочь, – сообщил Сукре. – Вот бы увидеть ее, и тогда не страшно.

«Не страшно умереть», – додумал за него Стив.

Сукре на старых фотографиях тоже был с буйными кудрями, но сейчас, как и любой другой военнослужащий, носил короткую стрижку. Дженаро Сукре, мексиканец по происхождению, родом из Сан-Диего, штат Калифорния, говорил с акцентом, а ругался исключительно на испанском. По его словам, в испанском языке самые лучшие, исчерпывающие и красивые ругательства. Его, как и пятерых сестер, воспитали мать с отцом, оба выходцы из рабочего класса. В старшей школе Рино чуть было не ввязался в разборки уличных банд, приторговывающих наркотиками, и отец отправил его в армию, потому что считал, что умереть за страну – значит, умереть с честью. По крайней мере, говорил Рино Сукре старший, схлопотать пулю на войне лучше, чем в грязной подворотне.

– У тебя есть семья, Рич? – просил сержант Сукре.

– Да, у меня жена и дочь. Ей семь, – Ричард протянул Рино фотографию, и Стив мельком увидел на ней темноволосую женщину с ясным лицом и такую же девчушку.

– А что насчет тебя, капрал Уолдорф? – спросил Сукре, вернув фотографию журналисту, и Стив затаил дыхание. – Ты сегодня молчишь даже больше, чем обычно.

– Не хочу мешать вам фантазировать о доме.

Фантазии о возвращении в Штаты Уолдорф считала беспочвенными и глупыми. Потому что, сказала она, если хочешь вернуться, просто сделай это. А если нет, то не ной и делай то, что должен. Мысли о доме, о женах, мужьях и детях расхолаживают. Однажды, в те дни, когда они сидели в окопах, во время тех шести недель в Кувейте, Эбигейл разговорилась со Стивом. Оказалось, что в школе она была пухлой девчонкой, не занималась спортом, не была чирлидером, зато была капитаном дискуссионного клуба, играла на всех музыкальных инструментах, которые попадались ей под руку. То, что она записалась в корпус морской пехоты, перевернуло ее жизнь с ног на голову. Она отучилась в университете Пенсильвании и уже готова была начать стажировку, когда из Афганистана пришла весть о смерти парня, которого она любила. И тогда Эбигейл решила сменить роль стороннего наблюдателя на более подходящую. Иногда Стиву казалось, что подавляющее большинство парней и девушек в корпусе испытали шок, прежде чем оказались здесь. И решение Эбигейл, ее желание рисковать своей жизнью было хорошим тому примером. Теперь она не отличалась от остальных женщин-военных ни силой тела, ни духа.

Взвод медленно продвигался на север к Багдаду, Сукре горланил песню на испанском, а когда закончил, сказал, что, выбравшись из этого ада, переедет в Мексику, станет фермером и будет выращивать лам и делать детей. Уолдорф посоветовала ему заткнуться и для начала спросить Пилар, согласна ли та на жизнь в окружении лам и целого выводка детей. Стив отвернулся к окну и улыбнулся, он и сам хотел сказать то же самое, но не решился бы, потому что Сукре был старше по званию, а для Стива иерархия была не просто словом. Дуглас научил его, что со старшим по званию нужно считаться, таким образом тебя самого повысят, не успеешь и глазом моргнуть.

Сукре и Уолдорф общались друг с другом, как парочка старых женатиков. Уолдорф не бредила повышением, а Сукре был весельчаком больше, чем сержантом для своих подчиненных. На самом деле, они испытывали симпатию друг к другу и по-настоящему друг друга уважали. Уолдорф нравилась Сукре за то, что та не стеснялась в выражениях, не выбирала слова, за что часто получала от остальных, а Эбигейл находила Дженаро смелым, ответственным и верным, если не стране, так тем, кто служил под его началом. К тому же Рино высоко ценил Эбигейл, потому что та была одной из лучших наводчиц среди морских пехотинцев обоих полов. Самого Стива он тоже ценил и всячески оберегал, потому что тот одинаково хорошо стрелял и из карабина М4, и из высокоточной винтовки М16. Завоевать уважение и одобрение Сукре было не так легко, как могло показаться на первый взгляд, потому что он сам был человеком, обладающим высокими личными и профессиональными качествами. Если он кому и импонировал, это было по-настоящему. Его китель был усыпан медалями и он, руководитель разведгруппы был этим очень горд.