Стоило мне приоткрыть дверь мейхане в Татавле, как с кухни донесся запах еды, возбуждавший аппетит. Мюзейен Сенар [23]пела: «Есть еще одна возможность, хочешь – назови ее смертью…» Меня снова перекрутило чувством безграничного счастья, хотя оно и смешалось с легким смущением. Да, смущением, причину которого я не мог понять. Возможно, мне просто было сложно полностью отдаться ощущению счастья, когда весь мир до краев полон боли и несправедливости. Но должен признаться, приходя в мейхане Евгении, я будто оказывался в другой стране, и каждый из проведенных здесь часов был часом, проведенным в счастливом путешествии. В этом оазисе не было ни злобы, ни крови, ни насилия – только нежность, доброта и понимание. Я вполне понимал, что мир этот иллюзорный, но до чего же хорошо иногда ошибаться. Благодаря этой прекрасной иллюзии получалось верить: сколько бы ни было в жизни разных мерзостей, всегда есть возможность куда-то сбежать от них, и для этого совсем не надо умирать, как в песне Мюзейен Сенар.
– Невза-а-ат! – голос Евгении вывел меня из задумчивого состояния. Я повернул голову и встретился со взглядом ее зеленых глаз.
– Ох, Невзат, я уже битый час пытаюсь привлечь твое внимание, – с шутливым упреком добавила она. – Кем, интересно, так заняты твои мысли?
Я громко расхохотался:
– Ну кем они могут быть заняты, кроме тебя!
Евгения слегка поморщилась:
– Ну-ка, перестань, котик, меня умасливать.
Не будь рядом людей, я бы сжал в крепких объятиях пахнущую лавандой любимую женщину.
Оправдываться я не собирался.
– Не придумывай, дорогая. Я действительно ужасно по тебе соскучился…
И вот когда мы, пара зрелых людей, уже готовы были, как юные влюбленные, поцеловаться, раздался тихий голос:
– Евгения, Евгения…
Я обернулся и увидел маленькую девочку, чьи черные волосы шевелил сквозняк. Но куда больше, чем она сама, меня заинтересовала игрушка в ее руках. Это была кукла Барби. Я не верю в сверхъестественное, но обнаружить в мейхане у Евгении такую же игрушку, что и на месте убийства, было жутковато.
– Кукла! Откуда у тебя эта кукла? – сорвалось с губ неожиданно для меня самого.
Девочка не поняла вопроса, нахмурила брови и молча уставилась на взрослого дядю, задающего такие бестактные вопросы.
– Я купила, – вмешалась Евгения, которой явно не понравился мой вопрос, а еще больше мой тон. – Эту куклу купила ей я. Что случилось, Невзат?
Сложно было не почувствовать напряжения в ее голосе.
– Нет, все в порядке. Извини, я просто так спросил.
Она не поверила, но решила не продолжать, а вместо этого повернулась к девочке:
– Азез, ты что-то хотела, маленькая?
Девчушке было около шести лет. Смуглая, очень милая… Прижав куклу к груди, она слегка покачивалась на носочках.
– Пить, – тихо произнесла девочка. – Водичка кончилась…
Евгения нагнулась и чмокнула ее в худую щеку:
– Все в порядке, заинька моя, возвращайся за стол, а воду я сейчас принесу.
Азез помчалась к столу, стоявшему в углу сада; подол ее желтого платьица развевался над маленькими ножками.
– Сирийка, – пояснила Евгения с еле заметным упреком в мой адрес, – одна из тех несчастных сирийских детишек… Что произошло, Невзат, почему ты так взъерепенился? Ты что же, подумал, что она воровка?
Моя несдержанность, конечно же, заслуживала осуждения.
– Нет, прости, все немного не так. Я просто перепутал ее Барби с другой куклой, которую мы нашли на месте преступления. Когда я ее увидел, то почему-то потерял контроль над собой. Прости, я правда извиняюсь. И я вовсе не подумал о ней как о воровке.
На красивом лице моей возлюбленной расплылась понимающая улыбка.
– Понимаю, Невзат.
Ее взгляд скользнул к столу, за которым сидела дюжина человек: женщины были печальны, мужчины подавлены, а дети, как им и подобает, веселились и смеялись, бегали и играли в свои игры.
– Они в очень сложном положении, – пробормотала Евгения. – Я уже сказала тебе по телефону, что время от времени зову их сюда. Они живут в центре для мигрантов в Ферикёе.
С ее губ сорвался тяжелый вздох.
– Погоди, сейчас я им воду отнесу и вернусь. – Она сделала несколько шагов, но потом поспешно развернулась, будто о чем-то вспомнила. – Ох ты боже мой, не думай, что я про тебя забыла… Проходи за свой столик под платан, я уже там накрыла…
– Да ты что? Не переживай за меня, занимайся своими делами.
Пока я шел к столику, мой взгляд вновь упал на Азез. Она что-то оживленно объясняла мальчику, такому же смуглому, как она сама. Я вспомнил мою Айсун. Волосы у дочки были посветлее, чем у маленькой сирийки, да и сама она была покрупнее. Но в чем-то они были похожи. В шесть лет Айсун тоже была очень активной, ее сложно было удержать на месте. Постоянно что-то тараторила, без устали задавала вопросы, на которые ей неважно было получить ответ.
Внутри все сжалось, я больше не мог спокойно смотреть на сирийскую девочку, пришлось отвести глаза.
Евгения, как всегда, расстаралась. Среди разнообразных мезе [24]стояла бутылка ракы, весь вид которой выражал недовольство, что ее все еще не открыли. Сложно было не откликнуться на такой призыв, и в тот момент, когда я уже разбавлял ракы водой, послышался голос Евгении:
– Пожалуйста, не стесняйтесь. Мой дом – ваш дом; если что-то будет нужно, сразу говорите.
Сирийцы смотрели на нее как на святую – с восторгом и глубокой благодарностью. Когда я сделал первый глоток, самый старший из мужчин, сидевших за столом, поднялся на ноги. Высокий и худой, он чем-то напоминал сухое дерево. Сириец говорил так тихо, что я не мог разобрать слов. Видимо, это были выражения благодарности, потому что щеки Евгении зарделись. Моя красавица всякий раз, когда ее хвалили, от смущения готова была провалиться под землю. Но монолог продолжался, и стало ясно, что мужчина перешел на другую тему. Евгения, выслушав его до конца, показала в мою сторону и произнесла:
– Не волнуйся, сейчас мы все расскажем Невзату, он разберется. – И только я собрался сделать второй глоток ракы, они появились у моего стола. – Невзат, позволь представить тебе Медени-бея.
Худой и высокий мужчина смотрел на меня с испугом.
– Добрый день, – я протянул ему руку, – очень приятно.
У него был темный цвет кожи, умные карие глаза и усталое лицо.
– Мне тоже очень приятно, – слегка поклонился он.
Пальцы мужчины были настолько сухими, что я испугался, что если слишком сильно пожму ему руку, то могу их сломать.
– Прошу, – я показал на стул напротив. – Присаживайтесь.
Он посмотрел куда-то в пол:
– Нет, я не хочу мешать.
У него был легкий акцент, но по-турецки он говорил очень правильно.
– Вы никому не помешаете, Медени-бей, – покачала головой Евгения. – Невзат здесь специально, чтобы с вами пообщаться.
Пожилой мужчина скромно уселся на стул, Евгения тоже присела рядом. Повисло молчание, которое пришлось разорвать мне:
– Так вы из Сирии сюда приехали, как я понимаю?
– Да, из Алеппо, – воодушевился он. – Я был переводчиком с турецкого… Учился в Анкаре, в университете Хаджеттепе… Переводил для официальных лиц, бизнесменов, приезжавших из Турции. Мой младший брат Эдхем жил в Латакии. Моя дочка Адевие тоже туда переехала, когда вышла замуж. Мы скучали друг без друга, но все же жили хорошо… А потом началась война, и все пошло прахом: теперь ни семьи, ни дома, ни родины… Мою дочку, брата, его жену убило одним взрывом. Они все прятались в одном доме, и всех убила одна ракета… – В глазах мужчины заблестели слезы, две капельки задрожали на кончиках длинных ресниц. – Ладно, не буду вас мучать пересказом собственной биографии. В итоге мы оказались в Турции.
Чтобы как-то разрядить напряжение, я с сочувствием в голосе произнес:
– Мы рады вас принимать здесь. Как вам у нас, все в порядке?
Он слегка заколебался, не будучи уверенным, стоит ли ему говорить правду или нет.
– Все в порядке. Вернее, все было в порядке… А потом мы потеряли Фаххара…
Я не понял, кого он имеет в виду:
– Фаххара?
– Фаххар – это второй сын моего младшего брата Эдхема. После смерти родителей мы забрали его к себе. Кроме меня, он единственный мужчина в семье.
Я показал взглядом на игравшую в догонялки девочку:
– Он брат Азез?
Медени перевел свои печальные глаза на малышку:
– Да, Фаххар ее старший брат, у них большая разница в возрасте.
Евгения внимательно слушала старого сирийца.
– До чего же правильно вы поступили, когда взяли к себе племянников, – произнесла она восхищенно. – Вам за такое стоит руки целовать, Медени-бей. Вы удивительный человек.
Его худая спина сгорбилась.
– Ну что вы, все это по воле Аллаха. Он повелевает, а мы лишь исполняем.
Мы начали отходить от темы, и требовалось вернуть ее в прежнее русло:
– Так что же с Фаххаром? Что с ним случилось?
Медени-бей пару раз сглотнул:
– Фаххар, наш Фаххар пропал. Вышел утром из дома и не вернулся.
Слезы помешали ему говорить. Мы с Евгенией переглянулись, ни у кого из нас не хватало смелости возобновить разговор. Дали мужчине немного проплакаться, справиться со своим горем. Это долго не продлилось, и вскоре он, шмыгнув носом, поднял голову.
– Прошу прощения… Все и так сложно, а тут это еще навалилось. До чего же сложно сыну человеческому жить в этом дольнем мире…
Я протянул ему стакан воды:
– Выпейте, поможет.
– Спасибо, – ответил он с благодарностью. – Большое спасибо.
Он вытер слезы тыльной стороной сухой ладони и продолжил говорить:
– Три дня… Фаххар пропал три дня назад.
Вот и все. Снова замолк.
– И никаких вестей от него?
– Нет, ничего. Ему тринадцать лет… Очень умный и очень воспитанный мальчик. Он недавно нашел работу в кондитерской в Шишли [25]. Работал там месяц. В тот день сказал, что ушел на работу, но так и не вернулся.
– Вы ходили в кондитерскую? Что там говорят?
Его задел мой вопрос, и он слегка повысил голос:
– А как я мог не пойти? Сразу же, в первый вечер. Поговорил с хозяином. Тот очень удивился. Потому что тем же утром Фаххар ему позвонил, сказал, что заболел и на работу не придет, останется дома. Но мы его так и не дождались ни тем вечером, ни следующей ночью.
– Вы обращались в полицию?
Легкая обида на его лице сменилась агрессией:
– Конечно, обращался! Они меня выслушали, записали мои показания. Сказали: «Если что-то узнаем, позвоним». Но день прошел – звонка не было, второй день прошел – снова не звонят. Я опять пошел в участок. «Не волнуйтесь, мы занимаемся вашим делом, – сказали они, – но пока безрезультатно». Мы не знаем, что нам делать. Пытаемся говорить с разными людьми, но они нам не верят, думают, что мы жалость к себе пытаемся вызвать, денег выпросить… А мы просто переживаем за нашего ребенка…
Мне нечего было сказать, и я предпочел сосредоточиться на главном:
– Вы разговаривали с друзьями Фаххара? Он, возможно, мог уехать из Стамбула. Например, попробовать через Грецию прорваться в Евросоюз.
Щеки Медени вздрогнули, лицо сморщилось:
– Нет, Фаххар бы так не поступил. Если бы уехал, то точно предупредил бы нас. Мы в очень большой беде… пожалуйста, ради Аллаха, помогите нам!
Глаза мужчины снова наполнились слезами.
– Все в порядке, Медени-бей, – постарался я его успокоить, – не накручивайте себя, он мог, например, пойти в те места, о которых вы не знаете, например, к какому-нибудь приятелю. Но мы все узнаем, не волнуйтесь, сейчас я позвоню коллеге.
Я набрал номер Мюнира, но тот не ответил. Я снова повернулся к Медени:
– Выключен. Потом еще наберу. И как только что-то узнаю, сразу свяжусь с вами.
Сириец попытался в знак признательности поцеловать мне руку, но я отдернул ее. Рассыпавшись в благодарностях, он вернулся к столу, где сидели его родственники.
– Ты должен найти Фаххара, – произнесла Евгения. Ее глаза увлажнились, но тон был решительным. – Ты должен найти племянника Медени-бея. Куда в таком возрасте может пропасть парень?
У меня было много вариантов ответов, и, к сожалению, почти все они ничего хорошего не предвещали. Поэтому я просто попытался успокоить ее:
– Не волнуйся, Евгения. Не волнуйся, я найду мальчишку. Обещаю тебе, я выясню, что произошло.
О проекте
О подписке