– Фаххар Эль-Кутуби, Фаххар Эль-Кутуби… – бормотал себе под нос Мюнир, пока рылся в компьютере. – Вы сказали, что он работал в Шишли, я правильно помню, господин старший главный комиссар?
У меня получилось дозвониться до него только утром. Как оказалось, он обычно выключает свой рабочий телефон на ночь. Я рассказал ему о пропавшем сирийском мальчике.
– Господин комиссар, если у вас есть время, подъезжайте, вместе посмотрим, – ответил Мюнир.
Через полчаса я уже был в его скромном кабинете, хлебал кофе, сидя в кресле перед заваленным бумагами столом.
– Дядю его зовут Медени, не так ли? – спросил мой коллега. Раскосые глаза все еще были прикованы к экрану, но в голосе уже слышался некоторый оптимизм. Вероятно, он наконец-то нашел нужный файл.
– Да, Медени, – быстро произнес я. – Именно он и попросил меня о помощи.
Мюнир откинулся на спинку своего кресла и побарабанил пальцем по столу.
– Врать не буду, я уж думал, что в компьютере ничего нет, господин комиссар. Очень много пропавших детей… Причем именно сирийцев. Каждый день заявления от родственников получаем. Уже и удивляться устали. Собственно, поэтому я и попросил вас приехать сюда – чтобы вы сами увидели, как нам тяжело справляться с таким потоком. И тоже скрывать не стану: некоторым заявлениям мы ходу не даем, даже в базу данных не вносим. Но это у нас есть. – Он вновь наклонился к компьютеру. – Фаххар Эль-Кутуби. Пропал три дня назад. Дядя обратился к нам вчера.
Должно быть произошла ошибка.
– Прошу прощения, Медени-бей был у вас вчера?
Мюнир прищурил глаза и еще раз пробежался по файлу.
– Да, тут написано, что заявление было загружено в систему третьего июня, в пятницу, в десять тринадцать. А что такое? Почему вы спрашиваете?
Медени говорил, что они обратились в полицию три дня назад. Может быть, наши что-то напортачили при загрузке данных? Ладно, не буду в это слишком углубляться.
– Нет, все в порядке. Так что там у тебя?
Мюнир тоскливо скользил глазами по экрану.
– На самом деле ничего. Парень работал в кондитерской в Шишли. Довольно известная кондитерская с филиалами по всей Турции. Но вечером с работы не вернулся…
Я сделал еще один глоток кофе и недовольно произнес:
– Это я уже знаю, Мюнир, от дяди мальчишки. Важно – что произошло дальше. Что предприняла полиция? Получилось ли выяснить что-то про Фаххара? Кто видел его последним? С кем вместе он уходил с работы?
Мюнир посмотрел на меня со смесью стыда и отчаяния:
– Нет, ничего об этом тут нет.
Он глубоко вздохнул, потянулся к стоявшему на столе телефону и набрал номер:
– Не волнуйтесь, господин главный комиссар, сейчас узнаем… Алло, Реджаи? Давай-ка быстро ко мне в кабинет!
Повесив трубку, он погрузился в объяснения:
– Реджаи занимается пропавшими сирийскими детьми. Да будет милостив к нему Аллах, я бы врагу не пожелал такой работой заниматься. – Мюнир отъехал на офисном кресле от компьютера, и мы оказались друг напротив друга. – Главная проблема в чем, господин комиссар: мы совершенно не справляемся с сирийцами. Честно скажу: ну ничего у нас не получается. Сколько лет я работаю в полиции, а впервые с такой бедой столкнулся. Сначала мы пытались помогать беженцам, забирали с улиц, пристраивали в приюты. Но их стало так много, что мы уже и не знали, что делать. Постепенно начались кражи, совсем мелкие, правда. Ведь многим сирийцам даже на хлеб денег не хватает. Полагаю, скоро начнутся какие-то стычки, они ведь уже создают группировки. Это огромная проблема, господин инспектор. А дети… Дети в очень тяжелой ситуации находятся. Кого-то находим мертвыми, кто-то фактически в рабство попал, а некоторые попадают в лапы сутенеров…
И женщинам сложно. – Он скривил лицо. – Вы даже не поверите, какие мерзости, какие гадости происходят. Всякий раз, когда я заглядываю в дела, я разочаровываюсь в человечестве. – Тут он понизил голос, будто кто-то мог нас услышать. – Вот скажите, господин комиссар, зачем мы вообще влезли в эту сирийскую историю? Гуманитарная помощь – это правильно, но разыгрывать из себя еще одну сторону конфликта? Зачем? Что у нас за интересы в этой Сирии?
Похожий вопрос крутился и у меня в голове, он заводил в тупик, огорчал и расстраивал.
– Нет мерзости хуже политики, дорогой мой Мюнир, – сказал я. – А если уж туда вмешивается религия, то пиши пропало… Но мы сейчас живем в такое время. Более того, цену за это должен платить весь народ. Конечно, нам хочется помочь этим бедным сирийцам хоть немного, но, к сожалению, даже с этим мы не справляемся. Так, всё, ладно, давай закончим на этом…
В дверь постучали, она приоткрылась, и я увидел рыжеволосого и полноватого молодого полицейского.
– Давай, Реджаи, проходи. Ну-ка, скажи, что там случилось с этим ребенком, Фаххаром Эль-Кутуби? Он пропал три дня назад.
Реджаи боязливо покосился на меня, видимо, подумал, что я проверяющий, и, встав навытяжку, спросил:
– Что за Фаххар, Мюнир-бей?
Я подумал, что Мюнир сейчас сорвется, но нет:
– Ребенок из Шишли.
– А! Вы про девушку-попрошайку? Так ее грузовик сбил…
И вот тут мой коллега, не выдержав, заорал:
– Какой, к черту, грузовик, Реджаи! Я о пропавшем спрашиваю!
Рыжеволосый громко сглотнул:
– Шеф, но та девушка тоже числится в пропавших! Ее вроде бы в больницу отвезли, но я пока не проверял…
– Реджаи, прекращай! – рявкнул Мюнир. – Фаххар, по-твоему, женское имя? Я про мальчишку, который работал в кондитерской, а вечером не пришел домой.
– А-а-а, вы про него… – Снова бросив на меня опасливый взгляд, полицейский сделал шажок вперед. – Я лично сходил в кондитерскую и со всеми поговорил. Мальчик действительно пришел на работу утром, но довольно скоро у него начались боли в паху. Боли были настолько сильными, что ему даже на ногах стоять сложно было. Поэтому его отвезли в больницу Этфаль. В больнице была большая очередь, и паренек, который его туда отвел, ждать не стал, поехал обратно на работу. После этого о Фаххаре не было никаких вестей…
Мюнир насупился:
– И что же, ты съездил в больницу? Поговорил с врачами?
– Как я мог не поехать, поехал, конечно. И с врачами, и с медсестрами, и даже с сиделками разговаривал, кто дежурил в тот день. Но все в один голос утверждают, что такого мальчика не видели. Я проверил журнал поступающих больных – Фаххара там нет.
Мюнир пальцем показал на компьютер:
– Почему здесь нет того, что ты мне только что рассказал?
Пухлые щеки полицейского еще сильнее покраснели:
– Времени не было, шеф. Вы мне сказали работать над делом двух сирийских девочек, которых в сексуальное рабство забрали. Помните ведь того продавца тросов и веревок из Тахтакале [26], Абдуррахим его звали. Мы еще обыск устроили в его доме в Башакшехире [27]. Он кричал, что официально заключил временный брак [28], и не хотел пускать нас в дом. Пришлось заставить… Три последних дня я этим делом и занимался. Честно, шеф, я ночью всего два часа спал. Вы же сами знаете, что мы работаем на износ. Нам нужны еще сотрудники…
Мюнир, не зная, что на это ответить, бросил на меня взгляд в духе: «Ну вы видите, как у нас дела обстоят», а потом произнес:
– Понятно, Реджаи, все понятно. С этим Абдуррахимом ты уже разобрался, теперь примись за поиски Фаххара.
На полицейском явно висела еще куча дел, и он попытался возразить:
– Но, шеф…
– Никаких «но», Реджаи. Делай то, что я сказал. Дуй опять в больницу, проверь по камерам наблюдения, был ли там Фаххар. И не отлынивать! Прямо сейчас гони туда. До обеда мне нужны результаты. Все понятно объяснил?
Реджаи снова встал навытяжку:
– Так точно, шеф…
Когда он проходил мимо, по его взгляду и напряженному молчанию нетрудно было догадаться, что в случившейся взбучке он винит именно меня.
– Жестко ты его, – укорил я Мюнира. – Он не бездельничает.
Тот посмотрел на дверь, за которой скрылся Реджаи, и, слегка понизив голос, сказал:
– Тут такое дело, господин комиссар… Этот мерзавец Абдуррахим натурально купил двух сирийских девочек. Им всего по четырнадцать лет. Не поверите, в Стамбуле можно купить двойняшек за двадцать тысяч долларов, Причем у их же родителей. Но родителей можно понять… У них еще три ребенка, и денег на пропитание не хватает. Они хоть как-то из ямы вылезти пытались. О случившемся сообщили соседи, и мы взялись за дело. Бросили мерзавца за решетку. Так вы не поверите, тут же начали звонить сверху, выяснять, что да как: разные начальники, уважаемые люди, даже партийные деятели. Просто мрак какой-то…
– Угрожают?
Мюнир зло выдохнул:
– Да будто бы нет. Начинают рассказывать, какой это Абдуррахим хороший человек. Что ничего плохого он в уме не держал, а просто хотел спасти девочек, чтобы тем не пришлось жить на улице. Но мне они напрасно названивают. Как таких мерзавцев отмазывать можно!
Я знал, что, к глубокому сожалению, и среди полицейского начальства водились персонажи, которые не считали сирийцев людьми – сирийцы для них были разновидностью движимого имущества.
– Не мучь себя, – мягко произнес я. – Тут ничего не сделаешь.
– Да, это верно, с этим, конечно, ничего не сделаешь. Но хоть бы они нам нашу работу нормально делать давали. Вы же видели Реджаи – парень на части разрывается от нагрузки. И он прав, после наплыва сирийских беженцев нам срочно необходимо увеличение штата. Сколько раз я об этом говорил, сколько заявок писал. И ни ответа, ни привета… Ладно, не буду больше жаловаться на нашу жизнь. Не волнуйтесь, господин старший инспектор, мы обязательно выясним, что случилось с Фаххаром…
Я доверял Мюниру – он, так или иначе, доберется до истины. И уже собирался встать, как он спросил:
– А у вас как? Есть что-то новое по убийству Акифа Сойкырана?
Надо же, Слепой Кот по-прежнему владел его вниманием.
– Пока ничего нового, продолжаем работать. – В этот момент мой телефон зазвонил, вызов шел от Али. – Да, слушаю.
– Господин комиссар, найден еще один труп…
Значит, Слепой Кот опять выходил на охоту.
– В детском саду?
– Нет, в Музее детства. Он нас обманул, оставил второй труп в Музее детства в Топхане [29].
Музей детства располагался в одноэтажном здании, выкрашенном темно-зеленой краской. Я протиснулся сквозь толпу зевак и сразу же увидел труп. Он лежал в саду музея на высохшем газоне под могучей сосной, отбрасывавшей слабую тень. Первое, что бросилось в глаза, – на правой ноге еле удерживалась готовая в любой момент сорваться коричневая туфля. Размер туфли удивил – совсем маленькая, почти детская. В этот раз ребенка, что ли, убили? Но стоило подойти поближе, стало ясно, что жертва – взрослый человек, просто очень худой, тщедушный. Рассмотрев повнимательнее его лицо, я понял, что ему было сорок с чем-то лет. Ладони убитого тоже были странными – маленькие, как и ступни, они будто принадлежали совершенно другому человеку. Как и говорил Али (хотя мог бы и не говорить), убили человечка выстрелом в затылок. Кровь, вытекшая из пулевого отверстия, залила всю шею. Глаза были перевязаны красной тряпицей, в правую ладонь вложен игрушечный микроавтобус «Фольксваген» золотистого цвета, половина правого уха отрезана.
Начальник криминального отдела Шефик копался под головой жертвы, слегка приподняв ее.
– Пули снова нет, господин комиссар, – грустно произнес он.
Надо же, заметил, что я пришел.
Пусть я и знал, какой ответ получу, не мог не спросить:
– А гильзы?
– Гильзы тоже нет!
Стараясь ничего не задеть, я подошел ближе к Шефику. Обнаружив над собой мою тень, он опустил голову убитого на землю и повернулся ко мне.
– Все так же профессионально, как и в Касымпаше. Просто как в зеркале. Выстрел в затылок, повязка на глаза, отрезан кусок правого уха, на месте преступления оставлена детская игрушка.
Он с тяжелым вздохом поднялся на ноги, прищурил глаза на солнце и устало произнес:
– Это снова Слепой Кот, господин комиссар. Убийство совершил этот психопат.
Виновато улыбнувшись, он добавил:
– Если, конечно, кто-то его не копирует… Такие удивительные серийные убийцы у нас редко попадаются… Вот ведь дела.
Что вообще случилось с нашими сотрудниками? Откуда у них какая-то нездоровая симпатия к серийным убийцам? Дай им волю, так они еще и советы начнут раздавать, как правильно убивать.
– И что дальше, Шефик? – спросил я. Прозвучало жестче, чем мне самому хотелось бы. – Убийца, который так тебя увлекает, лишил жизни двенадцать человек. Прибавим к ним еще этих двух, получим в сумме четырнадцать. И за пять лет мы не смогли добыть никакой информации о нем! Ни одной улики, ни следов, ни отпечатков пальца… Мы даже его психологический портрет не составили. Может, пора уже делом заняться?
Он смутился:
– Господин главный комиссар, я вовсе не собирался ему дифирамбы петь. Те, кто занимался этим делом до нас, возможно, не все учли. Но теперь дело в надежных руках. Разве было такое, чтобы мы кого-то не поймали? Вот и Слепой Кот никуда не денется. И опять же, именно вы курируете расследование… Да я с кем угодно готов поспорить, что мы найдем убийцу самое большее – через две недели.
Шефик был не такой человек, чтобы льстить попусту, нет, – он действительно верил в то, что говорил. Однако насчет сроков я сомневался.
– Не надо преувеличивать, – сказал я. – И хватит меня расхваливать, давай занимайся своей работой.
Он состроил обиженную гримасу.
– Я не преувеличиваю, господин комиссар. Слушайте… а как по-вашему, Слепой Кот турок?
– Шефик, ну какая разница, турок он или, например, американец? Психопаты везде одинаковые. Ты, видно, насмотрелся американских детективных сериалов. Там просто культ серийных убийц, и тебе, верно, хочется, чтобы что-то похожее было у нас.
Он пожал плечами:
– Но ведь и правда интересно. К тому же многие сериалы сняты по реальным событиям. Вот возьмите Теда Банди, например. Он убивал только рыжих женщин, потому что у его матери были волосы такого же цвета. Всего тридцать женщин убил… И это только те убийства, которые удалось доказать. Уверен, что жертв было больше. Вот вы сколько лет уже работаете в полиции, а часто ли вам приходилось вести столь захватывающие расследования? Я не припомню более странных убийств.
Я покачал головой:
– Любое убийство странное, Шефик. Странно, когда один человек вдруг решает, что может лишить жизни другого. Или тебе обязательно, чтобы за этим стояло некое психическое расстройство? Или ты думаешь, что убийца обязательно должен следовать какому-то хитроумному плану? Нет, Шефик, каким бы ни было убийство – это убийство. И человек, совершающий его, психопат он или нет, все равно является душегубом. А с моей точки зрения, все убийцы – никчемные люди. Ценить их не за что.
Шефик заметил, что я завелся, и решил никак не комментировать мое высказывание. Сам я не смог удержаться и укорил его:
– Вместо того чтобы разглагольствовать о хитроумных маньяках, лучше бы ты свою работу как полагается делал. Что же вы даже ограждения никакого не выставили?
Шефик, поняв свой промах, покраснел как рак и заорал на самого тщедушного из троих своих подчиненных:
– Джесур, почему вы не растянули ленту?
Тот вяло отреагировал:
– Скоро будет, шеф. В нашем микроавтобусе кончилась, Неджип поехал за лентой в участок.
О проекте
О подписке