4
Но это не обычный серийный убийца…

Акиф Сойкыран – так его звали. Именно это имя носил педофил, чье тело сегодня утром было обнаружено на детской площадке. Когда я первый раз увидел его, он был значительно моложе и симпатичней, хотя лысеть начал еще тогда.

Его лицо крепко отпечаталось в моей памяти, а мозг сохранил в мельчайших деталях все, что было с ним связано. Вообще-то, несмотря на профессию, я никогда не мог похвастаться цепкой памятью, а в последние годы тем более. Например, по утрам иногда не мог вспомнить, куда положил перед сном свои наручные часы. Но эта история… Она так глубоко въелась в мою память, что я помнил абсолютно все, что касалось Акифа Сойкырана, все детали его облика.

У него было открытое, доброе лицо. Встретив его, вы бы никогда не подумали, что такой человек может быть извращенцем и приставать к детям. Он очень хорошо разговаривал, был вежлив, даже излишне вежлив… Он работал в магазине канцтоваров рядом со школой Айсун, и я бы никогда ничего дурного не почуял…

Это было, когда Айсун училась в третьем классе. Первой неладное заметила моя покойная жена Гюзиде. Увидев, что дочка вернулась домой из школы с новенькой Барби в розовом платье, она спросила, откуда у нее эта игрушка. Айсун сказала, что Барби ей подарил некий дядя Акиф, и Гюзиде насторожилась. Вечером она поделилась со мной своими подозрениями. Сначала я не придал этому большого значения – Айсун была дружелюбной и общительной девочкой, она любила со всеми знакомиться и заводить новых друзей. Хотя Гюзиде постоянно просила ее быть осторожной, это не очень-то помогало, и мне не показалось чем-то необычным, что «дядя Акиф», очарованный ее милотой, решил сделать подарок.

Но Гюзиде материнским чувством поняла, что здесь что-то не так.

– Дорогой, подумай сам своей головой, зачем незнакомому человеку дарить чужому ребенку игрушку? – сердилась она. – Разве это нормально? Кто себе такое позволяет?!

Мне казалось, что она немного перебарщивает, но я знал, что женщинам в таком взвинченном состоянии лучше не возражать.

– Невзат, завтра ты пойдешь к этому человеку… Пойдешь и вернешь ему куклу! – довольно жестко потребовала Гюзиде.

После этих слов Айсун почти заплакала. Было понятно, что она уже успела полюбить новую игрушку и расставаться с ней не хотела.

Глядя на дочь, Гюзиде немного смягчилась:

– Ладно, так и быть, кукла останется у нас. Ты, Невзат, просто отдашь ему за нее деньги. Но предупреди этого человека, чтобы он никогда больше не дарил чужим детям игрушки и всякое такое.

Затем она обратилась к Айсун:

– Доченька, мы с отцом купим тебе все, что ты захочешь. Но ты никогда ничего не должна брать у незнакомых людей. Это опасно…

Айсун потупила голову, а затем, как всегда делала во время споров с матерью, бросила на меня взгляд, взывающий о помощи. Но в этот раз помощи она не дождалась. Пусть и с трудом, я подавил сочувствие и твердо сказал:

– Мама права. Ты не должна принимать подарки от незнакомцев. Мы сами тебе все купим.

Видимо, сообразив, что мы ругаем ее не просто так, Айсун быстро вытерла намокшие глаза и отправилась к себе в комнату.

Несмотря на то что я поддержал Гюзиде в ее воспитательной беседе, я и представить не мог, какая неприятная развязка будет у этой истории с куклой. На следующее утро я, как всегда, повез дочку в школу. Но до уроков мы вместе зашли в магазин канцелярских товаров. Айсун показала на симпатичного, хорошо одетого молодого человека за прилавком и сказала:

– Вот это дядя Акиф.

Парень, увидев меня, сильно побледнел, но постарался скрыть свое беспокойство. А я положил куклу на прилавок и спросил:

– Это ты подарил игрушку моей дочери?

Его пухлые красные губы сложились в невинную улыбку. Он пару раз сглотнул и, заикаясь, произнес:

– П-п-п-прошу п-п-п-прощения. Вашей дочке так понравилась Барби, что я не сдержался… Я всегда считал, что радовать детей – богоугодное дело.

Сказано было вполне искренне, но я решил все же дожать его.

– Слушай, Акиф, никогда ничего не дари детям, когда рядом с ними нет их родителей, – предупредил я парня.

– Но, господин… – начал он.

Я не дал ему продолжить:

– Никаких «но»! Вляпаешься в большие проблемы. Понял?

– Понял, уважаемый, все понял… – закивал он и еще раз попытался оправдаться: – Поверьте, пожалуйста, я правда ничего плохого не хотел…

– Не важно, хотел или не хотел, – снова перебил я парня. – Ни я, ни моя дочка тебя не знаем. Да и ты с нами тоже незнаком. Ты мог действовать из лучших побуждений, но в итоге поступил крайне неподобающим образом. Сейчас я дам тебе деньги за эту куклу, а ты впредь никогда, повторяю, никогда не будешь дарить игрушки или что-то такое незнакомым детям!

– Хорошо, все будет так, как вы сказали, – пробормотал он.

Парень был так огорчен, что я даже пожалел, что вел себя с ним слишком жестко. Возможно поэтому, отдав деньги за игрушку, я пожал ему руку. И удивился: у него была очень мягкая, нежная ладонь. «До чего же холодная, как у трупа», – пронеслось в голове. «Наверное, он испугался, причем сильно», – подумал я и решил извиниться, но тут встретился с ним взглядом, и огонек ненависти, мелькнувший в его глазах, пробрал меня до костей. Но он возник только на мгновение и сразу исчез. Все произошло так быстро, что я решил – показалось. Но почему-то забыть этот взгляд у меня не получилось.

Как только я оказался на работе, я сразу связался с Косым Мюниром и попросил его пробить по базам Акифа Сойкырана. Много времени это не заняло – через пару часов выяснилось, что, хоть парню и было всего 25 лет, его уже четыре раза задерживали по подозрению в совершении противоправных действий в отношении детей. Первым моим желанием было тут же выехать за ним с нарядом и бросить в кутузку. Но ничего незаконного на этот раз он не совершил – не отдавать же его под суд за подаренную куклу. Немного поразмыслив, я снова набрал Мюнира, рассказал ему обо всем и попросил установить за Акифом слежку. Мюнир был из бойких ребят:

– Ни о чем не волнуйтесь, господин главный комиссар, мы скоро прищучим этого засранца!

Все было выполнено так, как я и просил. Не прошло и пары недель, как гражданин Акиф Сойкыран был задержан в магазине, когда зажал в углу ребенка.

Я видел его всего один раз, больше мы не встречались, но спустя три года в одной из газет мне на глаза попалась новость про него. В тюрьме города Токата, куда он был помещен за покушение на половую неприкосновенность восьмилетней девочки, его пытались линчевать. Акиф получил тяжелые ранения, но выжил. После этого он был переведен в одноместную камеру, а в итоге вышел на свободу. По закону он получил свое, но, видно, кто-то о нем все это время не забывал – и прикончил эту тварь одним выстрелом в затылок.

Пока все было понятно, пока картинка складывалась, и только Барби в розовом платье никак не шла у меня из головы. «Это просто совпадение или кто-то целенаправленно хотел втянуть меня в это дело? Если так, то скоро будет ясно, с какой стороны распутывать этот узел…»

За такими размышлениями я проводил время у себя в кабинете, когда влетели мои подчиненные: по их виду было понятно, что они что-то накопали. Али был взвинчен, Зейнеп – внешне спокойна, и только огоньки в глазах выдавали ее волнение. Положив мне на стол синюю папку, она уже не могла сдерживаться.

– Слепой Кот! – выпалила Зейнеп. – Он вернулся, господин главный комиссар…

– Слепой Кот – это кто? И почему вернулся?

– Серийный убийца… Надир-бей был прав. И это его почерк – Слепого Кота.

– Да, господин комиссар, мы столкнулись с легендарным преступником! – торжественно заявил Али. В его голосе, выражаясь высокопарно, звучал азарт воина, столкнувшегося с достойным соперником. Однако я сам, признаться, пока ничего не понимал.

– Так, ребята, давайте-ка спокойно и с самого начала.

– Серийный убийца, господин комиссар, – произнесла Зейнеп, и ее глаза от волнения стали круглыми. – Слепой Кот – безжалостный серийный убийца…

Али перехватил инициативу:

– Но это не обычный серийный убийца, господин комиссар – он убивает педофилов, – чуть ли не с восторгом произнес парень. – Его называют Слепым Котом за то, что он завязывает глаза жертвам, словно говорит: «Это не я их убиваю, а духи пострадавших детей». Видимо, считает себя орудием справедливости. Впрочем, не так уж он и не прав.

Вот те раз: мы еще даже не установили личность убийцы, а мой подчиненный уже поет дифирамбы в его честь!

– Что же, Али, получается, ты его поддерживаешь?

Парень на секунду задумался, а потом его глаза засияли знакомым хитрым огоньком.

– Нет, господин комиссар, не поддерживаю… Но Слепой Кот все же удивительный человек. Видимо, он решил посвятить себя искоренению зла… Он совсем не похож на тех, за кем мы обычно охотимся.

Я начал смутно что-то припоминать. Да, было дело – в газетах и на телевидении подняли шум: у нас в стране появился серийный убийца. Я в то время расследовал тройное убийство в Анталии и поэтому, конечно, всех деталей громкой истории не запомнил, но что убийце дали прозвище Слепой Кот у меня все же отпечаталось. Однако я не был уверен, что сейчас мы столкнулись именно с ним.

– Али, сынок, откуда у тебя такая убежденность? – нужно было охладить пыл моего подчиненного. – Разве у нас есть факты, что убийство совершил именно Слепой Кот? Или ты считаешь повязку на глазах Акифа Сойкырана достаточным подтверждением?

Зейнеп поспешила развеять мой скептический настрой:

– Тут дело не только в повязке, господин главный комиссар, – все остальное тоже совпадает с его обычным стилем. Он всегда убивает жертв одиночным выстрелом в затылок, всегда завязывает им глаза красной тряпкой, всегда отрезает им кусок правого уха и оставляет рядом игрушку.

В разговор опять вклинился Али:

– Кроме того, он всегда оставляет тела жертв в школьных дворах, на детских площадках, в луна-парках, короче говоря, во всех тех местах, где обычно гуляют дети. Разве может быть большее сходство? Короче, говорю вам, мы точно столкнулись со Слепым Котом!

Вполне вероятно, но все же спешить с выводами не следовало.

– А когда Слепой Кот совершил свое последнее убийство?

Зейнеп опустилась в кресло и взяла с моего стола синюю папку.

– Секунду, господин комиссар. – Ее тонкий длинный палец скользил по строчкам досье. – Ага, вот оно… В две тысячи двенадцатом году, в июне. Да, точно, шестого июня две тысячи двенадцатого года. Жертва – Нури Карлыдаг, слесарь по ремонту кузовов. Тоже был зарегистрирован как педофил. Установлены эпизоды сексуального насилия по отношению к трем мальчикам. Был осужден, сидел в тюрьме. Тело Карлыдага найдено шестого июня во дворе школы в Алтунизаде ^[6]. Рядом с трупом найден фиолетовый игрушечный грузовик. Убит выстрелом в затылок. На глазах была красная шелковая повязка, половина правого уха отрезана. На месте преступления не нашли ни пули, ни гильзы.

Невероятное сходство… Слепой Кот увлекал меня все сильнее.

– А после этого никаких эпизодов?

Зейнеп покачала головой:

– Нет, господин комиссар, после этого он как под землю провалился. И вот, спустя годы, он, кажется, снова начал убивать…

– А как тут не начать? – опять завел шарманку Али. – Столько извращенцев развелось у нас в стране! Вот человек и не выдержал, принялся за работу…

Отлично, мой подчиненный дошел до того, что открыто защищает преступника. Но сейчас у меня не было настроения философствовать с ним о природе справедливости.

– О’кей, а сколько всего человек убил Слепой Кот до настоящего момента?

– Двенадцать, господин комиссар, – сразу ответила Зейнеп. – И все преступления были совершены в двенадцатом году. Видимо, число двенадцать для него имеет особое значение…

Она на секунду замолчала и посмотрела на меня, чтобы понять, какое впечатление произвели ее слова.

– Но почему именно двенадцать? Что он этим хочет сказать? – В глазах Зейнеп заплясал огонек любопытства. – Мы пока этого не знаем, но скоро выясним.

Да, перед нами выросла загадка под названием «Слепой Кот». Безумец, который возомнил себя орудием справедливости. Вероятно, убивая, он пытался справиться со своей внутренней болью.

Чтобы не осталось никаких пробелов, я уточнил:

– И все двенадцать убитых в двенадцатом году были педофилами?

Зейнеп поправила упавшую ей на глаза прядь волос:

– Да, именно так, господин комиссар, именно педофилы. Все были осуждены по статье, связанной с педофилией. Некоторые сами признали свою вину, другие были опознаны пострадавшими детьми. У каждого в деле как минимум по два эпизода по растлению малолетних.

– И Слепой Кот убивал всех одним и тем же способом?

Моя подчиненная уверенно кивнула:

– Да. Все были убиты выстрелом в затылок, на глазах – красная шелковая повязка, кусок правого уха отрезан, тело оставлено в местах, где бывают дети, а рядом с трупом оставлена игрушка.

– Двенадцать педофилов убито в двенадцатом году! – вновь вскинулся Али. – И это, если мы еще всех нашли! Могли быть и другие…

– Слушай, я так не думаю, – перебила его Зейнеп. – Слепой Кот не скрывал своих убийств – наоборот, он хотел, чтобы о них знали. Ему было важно показать, что он наказывает преступников. Он верил, что вершит правосудие. Но, что еще важнее, видимо, когда он был ребенком, к нему кто-то приставал или даже его изнасиловал. Так он пытается отомстить людям, которые разрушили его жизнь… Возможно, и число двенадцать с этим как-то связано. Возможно, его изнасиловали двенадцать раз…

– Или двенадцать человек за один раз, – выдвинул я версию.

Наша прекрасная коллега не смогла такого вынести:

– Господин комиссар, не может такого быть, чтобы двенадцать человек на одного маленького ребенка…

Я знал о вещах и пострашнее, но углубляться в эту тему было бессмысленно.

– Хорошо, а у нас есть еще какая-то информация по этому человеку? Что-то связанное с личностью Слепого Кота? Какие-то улики, свидетели, зацепки?

В ответе Зейнеп сквозила безнадежность:

– Нет, господин комиссар, он и правда очень профессионален. Двенадцать эпизодов, и нигде не прокололся. Ни следа, ни улики, ни волоска. Никто ничего не видел, ничего не слышал. Он хорошо знает наш подход к расследованиям. Может быть такое, что он сам из наших…

Али взорвался смешком:

– А вдруг это наш Шефик? Глава отдела криминалистики, он знает все о том, что обычно оставляют убийцы на месте преступления.

Ни Зейнеп, ни я даже не улыбнулись. Не выношу, когда даже в шутку в число подозреваемых включают кого-то из коллег.

– А кто занимался этим делом, Зейнеп? – Я показал на синюю папку. – Кто расследовал убийства Слепого Кота пять лет назад?

Зейнеп открыла досье.

– Да, вот… Главный комиссар Зекаи… Главный комиссар Зекаи Оваджик…

Я улыбнулся, услышав знакомое имя:

– Ага, Грейхаунд Зекаи!

Али с Зейнеп на меня непонимающе посмотрели.

– Не надо таких взглядов! Это его прозвище. Он был хорошим полицейским, просто отличным. Раскрывал все дела, за которые принимался. Поэтому его и называли «грейхаундом». Он был чертовски хороший охотник, и правда как собака. – Тут я остановился и указал на синюю папку. – Но вот этот случай, очевидно, оказался ему не по зубам.