– Then prepare your juice, until he comes out, – приказал Моисеенко, а затем отчего-то сморщив лоб, будто решая многосложную задачу, спросил: – And what does it mean “to be as good as a pie”?

– It means he’ll be nice and sweet, – уточнил Гюнтер.

– Really? And if you don’t mind me asking, where did you study to get such deep knowledge in Russian language?

– Well, I was born and lived in Kazakhstan.

– So, there was no need for much teaching.

– Of course, if he was born here, – хихикнул Марк, – They just had to check him well^[7].

– Прекрати, Марк, паясничать, – сухо уже на русском произнес Моисеенко и, взяв его под руку, зашагал к арке, условно отделявшей комнату от прихожей и туалета, чтобы перехватить Эди, когда тот будет возвращаться к столу.

– У вас с русским ничуть не хуже, – теперь уже произнес Гюнтер, активно смешивая ложкой вылитую им в графин с соком из небольшого флакончика жидкость. – Может, расскажете?

– Это длинная история, как-нибудь на досуге и расскажу, – пообещал Моисеенко, глядя, как тот уже ставит в центр стола графин с «начинкой».

– Я обязательно напомню вам, – утвердительно промолвил Гюнтер, демонстративно показав рукой на графин.

– А я обязательно расскажу, – заметил Моисеенко и, удовлетворенно кивнув головой, направился в сопровождении Марка к столу.

Через пару минут вернулся и Эди.

– Извините, не знаю, как вас зовут, что без разрешения вломился в туалет, видите ли… – начал объяснять Эди.

– Не стоит извинений, Гриша свой парень, у него нет к вам претензий, тем более Марк рассказал нам о вашем отравлении, – пояснил Моисеенко, выстрелив холодным взглядом в сторону Гриши-Гюнтера.

– И действительно, не стоит извиняться, такое с любым может случиться. Эти уличные коммерсанты обнаглели совсем. Чтобы заработать, они готовы подсунуть человеку какую-нибудь гадость в хорошей обертке, так что вы очень рисковали своим здоровьем, – с еле заметным акцентом, который можно было легко принять за прибалтийский, произнес Гриша.

– Очень жаль, дорогой Эди, что вы заболели, а то хотел отметить ваш приезд хорошим вином и отменной закуской, – с грустью в голосе промолвил Моисеенко. – Но ничего, хоть легким напитком подлечите свой желудок.

– Вы правы, Андрей Ефимович, ему можно немножко сока выпить, это поможет, я знаю по своему опыту, – поспешил поддержать его Гриша, а потом, закатив глаза под самые веки, эмоционально добавил: – О-о, мне тоже приходилось не раз страдать от отравления.

– Тогда всем за стол, – скомандовал Моисеенко и первым плюхнулся на стул, что стоял у окна, жестом руки указав Эди на место рядом с собой.

По левую сторону от резидента сел Марк, а Гриша по правую сторону от Эди.

Дождавшись, когда все усядутся, Моисеенко весело произнес:

– Гриша, чего ждешь, наливай, я кушать хочу, а то с утра ничего не ел из-за этих бесконечных совещаний. Мне, как всегда, армянского коньяка, люблю его и ничего поделать не могу с собой, а Эди, конечно, сока, у него сегодня диета.

– Мне спиртного нельзя, я за рулем, – буркнул Марк и потянулся за бутылкой минеральной.

– Ишь как устроились, Эди подавай сока, а тебе минеральную, – рассмеялся Моисеенко. – Но ничего, пусть так и будет, нам с Гришей больше достанется.

Гриша тем временем налил резиденту и себе коньяка, а Эди – полный бокал виноградного сока.

– Друзья, для начала хочу сказать тост за Эди, – произнес Моисеенко. – Он настоящий мужчина. Его не сломила тюрьма, в которой он оказался беспричинно. Более того, находясь там, он смог помочь моему другу и еще кое-кому, за что мы ему очень благодарны. Эди является сильным каратистом и ученым. Он занимается историей своего многострадального народа. Я очень надеюсь, что наши с ним отношения со временем станут по-настоящему дружескими. Вот за это я и предлагаю выпить, – высокопарно произнес Моисеенко, вглядываясь в лицо каждого из присутствующих за столом, и отпил полбокала.

– Андрей Ефимович, после такого тоста мне никак не годится пить сок. Понимаете, если об этом узнают мои друзья, они засмеют меня, – промолвил Эди, улыбнувшись, и поставил на стол бокал с соком, который держал в руке, будто собираясь выпить его содержимое.

– Правильно говоришь, Гриша, налей ему этого прекрасного грузинского вина, – предложил развеселившийся резидент, указав на одну из стоящих на столе бутылок.

– Не надо, я, как и вы, Андрей Ефимович, выпью армянского коньяка, – заявил Эди и, наполнив до краев одну из стоящих на столе чистых рюмок, единым махом выпил. Затем, несколько сморщившись, чтобы показать, как трудно ему удалось это сделать, попросил Марка налить в ту же рюмку минералки. Когда тот выполнил его просьбу, чуточку отпил из нее и поставил перед собой.

– Ай да молодец, – воскликнул Моисеенко, бросив на Эди изучающий взгляд. – Вот так, друзья, надо лечить отравление.

– Но в таком случае коньяк лучше запить соком, – порекомендовал Гриша. – Минеральная вода с газом может усугубить последствия отравления.

– Дорогой Эди, я тоже так считаю, послушайте Гришу, а то, не дай бог, и на самом деле плохо станет, – согласился Моисеенко.

– Но если вы так советуете, – сказал Эди и поднял бокал с соком, как бы собираясь его выпить, но тут же поставил на место со словами: – Не могу, иначе все обратно польется.

– Надо заставить себя, я уверяю вас, все будет нормально, ну попробуйте, – начал настаивать Гриша.

– Должно быть, вы лучше меня ощущаете мое состояние, – усмехнулся Эди, остановив тяжелый взгляд на Грише.

– Гриша, Гриша, ну что вы пристали к человеку, лучше приготовили бы чай или кофе, – торопливо порекомендовал Моисеенко, кольнув того уничтожающим взглядом. – А вы, дорогой Эди, извините его, он же хотел как лучше. Может быть, для вас какие-нибудь пилюли достать? Скажите, и Марк тут же сбегает в аптеку.

– Спасибо, Андрей Ефимович, не нужно, мне уже несколько лучше, наверно, коньяк помог.

– Прекрасно, тогда будем лечиться коньяком, – широко улыбнулся он.

– Больше нельзя, он горло чуточку пожег.

– Разве коньяк может… вот если бы спирт, – усмехнулся Моисеенко.

– Может, если до него тебя разрывало на части, – пошутил Эди.

– То есть как разрывало? – недоуменно спросил резидент, бросив вопросительный взгляд на Марка, который, не обращая на собеседников никакого внимания, увлеченно поедал куриную грудку.

– В смысле рыгал, – уточнил Эди.

– А-а, вот оно что, – хихикнул Моисеенко, издав эмоциональное бррр.

– Я сейчас приготовлю легкий чай, и ваше горло мигом поправится, – сказал Гриша и направился к шкафу с посудой.

– А мы с Эди тем временем чуточку поговорим, – неожиданно произнес Моисеенко и, кивнув ему, мол, пошли, направился в другую комнату.

Эди, продолжая играть больного, медленно поднялся и последовал за ним.

Комната оказалась просторной спальней, в которой кроме кровати и стенного шкафа стояли придвинутые спинками к свободной стене два потертых ширпотребовских кресла.

– Располагайтесь, правда, здесь не совсем уютно, – промолвил Моисеенко и указал на кресла.

– Бывало и хуже, – улыбнулся Эди, опускаясь по привычке в дальнее кресло, чтобы не оказаться спиной к входу.

– Жаль, что не смогли по-настоящему отдохнуть, – с нотками сожаления произнес Моисеенко, садясь в кресло напротив.

– Вы уж простите, что расстроил ваш план сотворить доброе дело. Ну что поделаешь, коль пирожки оказались отравой?!

– Не скрою, обидно, надо же такому случиться именно с вами, – то ли сочувственно, то ли расстроившись оттого, что сорвалось его спецмероприятие, произнес Моисеенко и тут же без всякой паузы, широко улыбнувшись, продолжил: – Ничего, дорогой Эди, ничего, это от нас никуда не уйдет, мы в другой раз наверстаем упущенное, а сейчас давайте поговорим о наших делах. Я имею в виду вашу поездку в Белоруссию, чтобы выяснить, как там поживает мой друг. Если помните, в прошлый раз мы об этом говорили.

– Куда там, вчера Елена об этом же прожужжала мне все уши, – усмехнулся Эди.

– Молодец, а я думал, поплачет и успокоится, – вскинул брови Моисеенко.

– Она только и говорит об отце, все не дождется, когда сможет увидеться с ним.

– Так помогите ей, заодно и сами встретитесь с Сашей и этим, как вы в прошлый раз метко его назвали, – страдальцем, поговорите, мол, как дела и чем помочь, да и от меня сочувственные послания передадите, – напористо предложил Моисеенко, упершись взглядом в собеседника.

– О страдальце, насколько помню, его Олегом зовут, могу хоть сегодня узнать у Юры, – заметил Эди, понявший, что резидент планирует передать им через него очередную весточку.

– Это кто? – спросил Моисеенко.

– Мой минский товарищ, я о нем рассказывал, – уточнил Эди, вспомнив сегодняшний доклад Артема генералу о том, что Юра ездил к Олегу в ИТК и его встрече с Постоюковым, который, по всему, информировал об этом Моисеенко.

– А-а, вспомнил, он же ваш научный коллега.

– Да, это он помогал уговаривать следователя скостить срок вашим друзьям, – подтвердил Эди, сделав акцент на последних словах.

– Он что, Олега лично знает? – спросил Моисеенко, никак не отреагировав на фразу о друзьях.

– Думаю, уже познакомился, иначе помочь тому выживать на зоне невозможно будет, – предположил Эди.

– Такую задачу вы ему определили?

– Андрей Ефимович, опять уподобляетесь следователю, мы же вроде договорились… – начал Эди, чтобы остудить резидента.

– Ну что вы, дорогой Эди, я лишь хотел уточнить, и только, – пропел Моисеенко, не дав ему продолжить. – Надо же, снова сорвался на службистский тон, понимаете, работа…

– Вы сами подумайте, зачем мне заниматься судьбой этого страдальца, если никто не просил, я же не мать Тереза. А что касается вашего, «кто поручал», то я еще в прошлый раз вам рассказывал, как приходил ко мне человек, у которого я брал деньги для следователя, и просил помочь Олегу, – теперь уже Эди прервал Моисеенко.

– Ой, вспомнил. И действительно говорили, – признался Моисеенко, вскинув при этом, словно в молитве, руки, чем, видимо, хотел подчеркнуть, но как мог он такое забыть. Затем, после секундной паузы, уже спокойно продолжил: – Они, наверно, друзья, и потому тот решил проявить заботу о ближнем человеке.

– Я не заметил, чтобы они особо тянулись друг к другу, – с сомнением в голосе произнес Эди, надеясь тем самым подвигнуть резидента больше рассказать о Постоюкове.

– Вот как, а я подумал, что друзья, иначе зачем бы ему заступаться за него, да еще тратить деньги.

– Этот тип, кстати, он Алексеем представился, и его жена говорили, что они задолжали Олегу деньги и потому раскошелились.

– О-о, теперь понятно, почему он заботится об Олеге, – прищурился Моисеенко, что, на его взгляд, должно было убедить Эди в его неосведомленности в делах страдальца. И тут же неожиданно спросил: – Скажите, а жена этого Алексея имеет какое-то отношение к Олегу?

– Не знаю, она об этом не говорила, – ответил Эди, изобразив на лице удивление оттого, что его собеседник так неожиданно перешел на тему о жене Алексея, явно намекая на какие-то ее отношения со страдальцем.

– Ну, возможно, сердилась на мужа, что им приходится расставаться с деньгами, – усмехнулся Моисеенко, не обратив внимания на реакцию Эди на свой вопрос.

– Можно подумать, что вы там были, – пошутил Эди. – И на самом деле эта мегера не хотела давать деньги и все допытывалась у меня, мол, для чего они Олегу понадобились и где он сам находится, а Алексей все это время молчал и лишь поддакивал ей. Мне даже жалко его стало.

– А почему? – оживился Моисеенко.

– Да потому, что он полностью находится под ее пятой.

– Может, ему так удобно, – вновь усмехнулся Моисеенко.

– Может, но как-то непривычно было это видеть – здоровый мужчина и так себя ведет.

– Выходит, она более волевая, чем он.

– Или она контролер семейного бюджета, – сморщившись, будто глотнул кислое молоко, промолвил Эди.

– О-хо-хо, скорее всего, так оно и есть, ведь деньги в нашей жизни – основа всего, – уставился в Эди Моисеенко пытливым взглядом, будто желая узнать, разделяет ли он это мнение.

– Если и не вся основа, но ее значительная часть, – широко улыбнулся Эди.

– Скажите, а этот ваш друг Юра в Москве бывает? – в очередной раз неожиданно поменял тему разговора Моисеенко.

– Очень редко, когда возникает необходимость поработать в архивах.

– А его знакомые по Минску – влиятельные люди?

– Их всего-то несколько человек, и все деловитые. Этого вполне достаточно.

– Вам они понравились?

– Люди как люди, один из них работает на большой должности в милиции, двое других – в прокуратуре, я с ними не знаком. Есть парень, который работает в тюрьме, с ним он дружит с юности.

– А среди партийных и советских функционеров, гэбистов нет у него друзей?

– Он и тех, и других на нюх не переносит, так как в свое время его дед был расстрелян, как вы их называете, гэбистами за то, что якобы состоял в троцкистской организации. По этой причине его отец всю жизнь был на подозрении у властей, а Юру даже в пионеры не приняли, в институт он поступил под девичьей фамилией матери.

– Хорошо, что парень не потерялся, занимается наукой, как и вы. Рад, что имеете такого друга. Надеюсь, как-нибудь познакомите с ним?

– Конечно, как только он окажется в Москве.

– А если я поеду в Минск?

– Юра будет рад, ведь я рассказывал ему о вас, как о друге Александра, к которому он относится с большим уважением.

– Вы мне об этом не говорили.

– И сейчас не сказал бы, если б не коснулись этой темы.

– Получается, с помощью своих друзей он сможет общаться с Олегом и Сашей или дать такую возможность вам или кому-нибудь еще?

– Сможет, но относительно других надо будет с ним на месте решать.

– Вам бы не помешало лично подружиться с его приятелями из милиции и прокуратуры, – вкрадчивым голосом сказал Моисеенко.

– Зачем, он и так все, что надо, делает, – удивился Эди.

– Дорогой Эди, жизнь есть жизнь, – менторским тоном произнес Моисеенко. И видя, что Эди его внимательно слушает, продолжил: – Вот представьте себе на миг, что Юра куда-нибудь уехал или, не дай бог, с ним что-нибудь случилось, а нам необходимо срочно встретиться с Сашей.

– Представил, только надо подумать, как это согласовать с Юрой, – задумчиво ответил Эди, а затем после короткой паузы добавил: – Вы, конечно, правы, по научным делам, а то и просто для встреч с друзьями-однокурсниками он действительно выезжает то в Ленинград, то в Киев…

– Извините, а он не рассказывал вам о своих друзьях в Ленинграде? – прервал его Моисеенко.

– Рассказывал, и не только он, но и его друг-тюремщик, – уточнил Эди. – Только не пойму, зачем это вам?

– Дорогой Эди, в нашей жизни все взаимосвязано, поэтому хочется знать больше о своих потенциальных друзьях. Вы же сказали, что познакомите меня с Юрой, а он, в свою очередь, надеюсь, не откажется свести со своими друзьями. Это же реально?

– Вполне, – улыбнулся Эди, понявший, что неспроста резидент затеял разговор о Ленинграде. «Неужели хочет прояснить ситуацию с Глущенковым? – мелькнуло в его голове. – Возможно, ведь тот был связан с Иудой и имел выход на Моисеенко. В таком случае допустимо, что резидент изучает обстановку вокруг находящегося в ленинградской тюрьме Глущенкова и потому так быстро среагировал на мою информацию о друзьях Юры в Ленинграде. Ну что ж, будем пытаться помочь шпиону» – заключил он, слушая как Моисеенко, хохотнув, предложил:

– Тогда расскажите, а не тюремщики ли они, эти питерские друзья вашего Юрочки?

– Есть тюремщик и просто милиционер – это однокашники Карабанова. Они в свое время учились вместе с ним в минской школе милиции.

– А при чем здесь Юра? – удивился Моисеенко.

– Юра, как друг Карабанова, часто бывал вместе с ними, иногда организовывал им культурный досуг. В общем, помогал молодежи не скучать после занятий. Со временем, как говорится, стал для них своим парнем. И поэтому, когда он с Карабановым или без него приезжает в Ленинград по каким-нибудь делам, конечно, это не часто бывает, то они встречают его, как дорогого гостя. Снимают отдельную квартиру, хотя Юра вполне мог бы пожить у своих родственников.