Глава 4

По вере вашей.

Я находился в центре пустой площади. Если она где‑то и кончалась, то очень далеко, поскольку границ не было видно. Поверхность площади, выложенная строгой серой мозаикой, сливалась с горизонтом. Небо над головой затянули свинцовые тучи без единого просвета, такие же серые, как и площадь. Вокруг не оказалось ничего, кроме серого опустошающего пространства. Я сделал несколько неуверенных шагов вперед, только данность вокруг не изменилась. Сорвался на бег, ноги несли меня все дальше, но это было лишено всякого смысла. Почему‑то не покидало ощущение, что за мной наблюдают в ожидании разумных действий.

Остановившись и отметив отсутствие усталости, я таращился по сторонам, словно зверь, загнанный в клетку. Что теперь? Может, это именно то, о чем говорил Андрас? Та самая бесконечная одиночная пустота, в которой я оказался, как только погасла свеча? Пустота, в которой мне предстоит потерять рассудок?

«Эгей!» – прокричал я первое, что взбрело в голову.

Эхо тройной волной прокатилось по площади, а затем ее сотряс грохот. Потребовалось некоторое время, чтобы различить в нем звон множества колоколов. Что‑то начало происходить, но стоило ли радоваться?

Звон усиливался, раздаваясь откуда‑то сверху, однако плотные тучи скрывали колокола. Несмотря на то, что я пробежал внушительное расстояние, звук раздавался точно надо мной. Это могло означать то, что либо колокола были везде, либо возникали там, где я находился.

Облака понемногу рассеивались, освобождая свет. Он лился на меня, пронизывая насквозь. По сторонам различалось едва уловимое движение.

На площадь являлись тени.

Сначала их было немного, но количество возрастало в геометрической прогрессии. Тени не замечали меня и, появляясь из ниоткуда, продолжали неспешное движение неподалеку. Поклявшись самому себе не бояться неизведанного, я просто настороженно наблюдал.

Колокола продолжали угрожающе бить, еще немного – и звуковые вибрации обрушатся, сокрушив меня. Неужели так начинается Страшный суд? Неужели совсем скоро ждет расплата за все грехи, которых было так много! Колокола упорно гремели громче, и громче, и громче. Я стоял под лучами света, наблюдая, как площадь наполнилась тенями.

Их движение упорядочилось. Они образовывали нечто вроде длинного коридора. Часть теней занимала правую сторону, остальные – левую. Я не мог различить лица, но был уверен – сейчас их взор направлен только на меня. А еще ощущал, что знаю каждого из них, и все они знают меня.

В конце этого живого коридора где‑то на горизонте появился яркий свет. Он быстро направлялся ко мне, скользя над мозаикой площади, и вскоре я различил в нем седовласого старца. Я готовился увидеть в его глазах отягощенность, разочарование и боль за мою напрасно прожитую жизнь. Но когда старец приблизился, я не заметил напряженности в многочисленных глубоких морщинах. Я ощутил легкость во взгляде, почувствовал поддержку и понимание.

– Что бы ты мог показать мне? – спокойно спросил он.

И не было уверенности сильнее, чем в том, что он знал абсолютно все о каждом моем поступке, о каждом решении, о каждой случайной мысли.

Знал, что я самоубийца.

Я чувствовал: старец расстроен из-за того, что мне не хватило мужества пережить трудности. Я рано сдался и теперь догадывался, что когда‑нибудь еще встречусь лицом к лицу с уготованными сложностями, от которых попытался сбежать, прервав жизнь. Те же проблемы будут ждать меня, возможно, в следующем воплощении. Преждевременно сведя счеты с жизнью, я просто впустую ее потратил.

– Мне очень грустно из-за того, что ты сделал. Самая важная и главная обязанность человека – ценить жизнь, – тихо произнес старец. – Изменить отпущенную продолжительность жизни одним человеческим желанием невозможно, лишь милость свыше влияет на этот срок. Если же человек сам обрывает свою жизнь, это всегда не вовремя. Его миссия не выполнена, результаты перечеркиваются, и целая жизнь потрачена впустую. Кроме того, самовольный выпад из жизни вредит общему ритму и влечет нежелательные последствия во всех сферах.

– Если я верно понял, душа, где бы ни пребывала, несет в себе суммарный жизненный опыт во всех проявлениях, – начал я. – Но если мой результат перечеркнулся, почему я здесь? Разве я не должен начать сначала? Какой‑нибудь простой неразумной песчинкой в пустыне…

– Надеюсь, ты извлечешь урок: самоубийство – величайшая ошибка из всех возможных. Если впредь будешь бояться этой идеи, она никогда не овладеет твоим сознанием и не возьмет над ним верх. Ты ведь догадываешься, почему переродиться человеком так ценно?

Я подумал о том, что отличает человека от остальных созданий. Он осознает себя и свое место в мире, волен в выборе, а спектр действий так широк, что он вправе даже сменить континент, на котором будет жить. Кроме того, человек отличается различными эмоциями, полон чувств, восприимчив к искусству и может его создавать. Тянется к познанию и стремится к совершенству, движимый верой в светлое будущее. Проще говоря, человек живет не только инстинктами, в отличие от животных. Наша жизнь – яркая череда обстоятельств, которые никогда не повторяются, это наилучшая комбинация возможностей для воспитания души.

– Верно, – прочел мои мысли старец. – А еще в человеке заложено умение приспосабливаться. Он может сохранять самообладание вопреки любым внешним угрозам. В страданиях проявляется внутренняя борьба, благодаря которой нельзя остаться посредственностью. Самоубийца же придает физической жизни слишком большую важность, как бы это странно ни звучало. Именно поэтому ты с такой легкостью расстался с жизнью – слишком большой важностью наделил материальный мир.

Вдруг стало любопытно, все ли люди попадают в это место? Или оно существует именно на этом отрезке времени только для меня?

Я чувствовал, как старец, мирно глядя в мои глаза, видит всю мою необъятную сущность. Понимает ее целостность так явно, как никогда не понимал даже я сам. Между нами возникла связь, единение сознаний, и в этом единстве мы видели события всей моей жизни. Словно эпизоды биографического фильма в обратной перемотке, от смерти и дальше вглубь памяти, в самые ее недра.

Я видел успешного мужчину в деловом костюме, приходящего в пустой неуютный дом, где его никто не ждал. Видел первые переговоры с огромной компанией. Блестящее выступление. На лицах присутствующих – восторг и гордость. Я на взлете и кажется, передо мной открыты любые двери.

А вот и трудоголик, который каждый день задерживается в офисе до ночи и таскает начальству кофе. Работая, я провожу жизнь наиболее продуктивно, тем самым спасаясь от одиночества. Именно здесь мне еще предстоит раскрыть свои таланты и лидерские качества.

Ищу работу. Весьма унизительное время – копаться в объявлениях, обзванивать фирмы. Я с отличием закончил престижный институт не для того, чтобы предлагать свои услуги, как проститутка. Надеюсь, какая‑нибудь крупная компания скоро обратит внимание на мою кандидатуру, взглянув на безупречное резюме.

Выпускной. Все парни пришли с подружками и танцуют. Похоже, им весело, пока я сижу в стороне и жалею, что нагрубил сестре. Я запретил ей приходить, ведь про нас давно распускают слухи. Хотел оградить ее от грязных домыслов этих придурков. Но она так желала присутствовать в момент вручения диплома, ждала этого дня и теперь со слезами швыряет в меня заранее купленное платье…

Студенческие годы пролетают один за другим. Я – лучший ученик и староста группы, проводящий все время над учебниками и конспектами. У меня нет друзей, нет девушки, хотя желающих немало.

Университетский ивовый парк и очередная студентка, краснея, признается в чувствах. Я часто этим пользуюсь, и столь же часто по моей вине льются девичьи слезы. Что сказать – состою из сплошных недостатков. Самовлюблен, горд, тщеславен. Молчаливое сердце начинает трепетать только в моменты общения с сестрой. Каждую ночь мы созваниваемся и болтаем часами напролет. Она знает обо мне все, видит покрытую копотью душу и все равно продолжает любить. С ней легко, потому что не нужно притворяться. Никто больше не знает меня и никто не заслуживает.

Первый курс. Я худой прыщавый всезнайка. Девушки иногда хихикают, хотя это не сильно волнует. Запишусь в спортзал, чтобы однажды тоже посмеяться. Скучаю по сестре. Мы еще никогда не разлучались на такой долгий срок.

Вступительные экзамены, неопределенность и страх, что всю жизнь придется сидеть на родительской шее. Родители запретили нам с сестрой подавать заявки в один институт, намеренно желая нас разделить. Они, как и все, видят в наших чувствах угрозу. Почему мы так быстро выросли? Почему любить друг друга вдруг стало неправильно?

Детство – счастливейшая пора! Крепка вера в то, что в ящике письменного стола живут крошечные гномы, ожившие игрушки защищают сон по ночам, а в каждом шкафу по правде скрывается сказочный мир, населенный забавными добрыми троллями. Родители очень любят нас и радуются, что мы дружны. Мы понимаем друг друга с полуслова, заканчиваем друг за другом фразы, у нас общие игрушки, и мы никогда из-за них не воюем.

Вот мы играем в бабушкином саду в догонялки. Сестра прячется за деревьями, а я в самом деле боюсь ее не найти. Но всегда нахожу, и мы громко смеемся. Воздух детства пропитался нашим смехом и запахом бабушкиных булочек с корицей. Нам подарили новый мяч.

Мы с сестренкой в колыбельке. Ее слишком туго запеленали, ей неудобно, и она громко плачет. Я смотрю за прутья кроватки, в комнату забежала мама. Она проверяет, все ли у нас в порядке, и я хочу ей все объяснить, только язык не слушается. Злюсь, ведь мысли в голове четко сформированы. От этого я тоже срываюсь в плач. Мама дает нам теплое молоко в бутылочке, – очень вкусно. Мы успокаиваемся и засыпаем, глядя как потолок детской то чуть темнеет, то становится светлее из-за проплывающих за окном облаков.

Меня кладут на что‑то очень холодное, я громко плачу. Успокаиваюсь только на маминых руках. Принесли сестренку, мы снова вместе, нам тепло. Хорошо, что рядом мама и папа, я сразу узнал их любящие голоса. Они счастливы оттого, что нас двое.

Вокруг холодно. Свет слишком яркий. Сестренку куда‑то унесли. Разлука тянется вечность. Мне больно и страшно, воздух режет грудь, я плачу от смеси незнакомых ощущений.

Мы внутри мамы, счастливые и крохотные. Мы сами выбрали эту семью, стремились попасть именно к ним. К мудрым родителям, способным разбудить совесть и заложить верное понимание жизненных правил. Они даже не догадываются об этом, но уже так любят нас и ждут. Вот мама поет колыбельную. Мы хорошо слышим голоса, особенно мамин. И нам очень нравится, когда папа гладит ей животик. У него большие и горячие ладони. Совсем скоро он будет нас обнимать!

Жаль, что воспоминания со временем меркнут и рассеиваются. От этого жизнь кажется слишком быстротечной. И вот – я снова в центре серой площади, колокола стихли, наступила тишина. Старец молча глядит ясным взором.

У меня есть время подумать об увиденном, по-новому оценить произошедшее. Смешались воедино скорбь многих потерь, радость многих побед, от глубокого сна пробудились все былые переживания, обиды, восторги, все то, что я ощущал на протяжении долгих лет.

События жизни с этой, недоступной ранее высоты теперь оценивались иначе. Я постоянно ошибался насчет других. Там, где я считал, что требуется помощь, на самом деле царил праздник. Там, где я искал приюта, на самом деле оказалась выжженная степь. Там, где я думал, что все сложно, на самом деле все элементарно.

Сейчас я был одновременно и зрелым мужчиной, и младенцем. И вдруг понял все: что это за место, кто такие тени, кем мне приходился старец и что нужно сделать теперь.

Старец, почувствовав мое прозрение, отошел в сторону и указал рукой туда, куда я собирался пойти. Двинувшись вперед по коридору, образованному тенями, я отметил: стоило к ним приблизиться – проявлялись лица. Теперь это люди. Все те, кого я когда‑либо встречал в жизни.

По левую сторону стояли умершие, по правую – ныне живущие. Все они при жизни вызывали различные эмоции – хорошие и плохие. Теперь открылось иное понимание их действий, поскольку я видел суть их глубоких душ, едва взглянув в глаза. Некоторых я знал с незапамятных времен. Мы часто встречались в прошлых воплощениях.

Они окружали меня при жизни, потому что, так или иначе, я нуждался в них. Все, не сознавая, были моими учителями, а самыми полезными для развития являлись враги и недоброжелатели. Благодаря их колким словам и скверным поступкам я видел, каким быть нельзя. В то время как добрые искренние люди открывали те качества, которые необходимо в себе взращивать.

Они играли эти роли только для меня. Пока я злился на их резкие высказывания, суждения, доводы, наши души вели усердную работу. Не соглашаясь внутри себя или протестуя открыто, мы имели возможность совершенствоваться и стремиться вперед, избирая собственный уникальный путь, отличный от чужих запыленных дорог.