Глава II Пророк

Параграф 12.3 Слесарного наставления: щёчки броневика исполнены по средней точности чертежу 12-47-90-ртё, плотность материала не менее пятнадцати.

Усталость не чувствовалась даже в самом городе, где можно было расслабиться хоть ненадолго. Пусть кабаки и зазывали на короткий, но заслуженный отдых, ни я, ни Заш даже не заикнулись на эту тему. Мы шли к тому самому дядьке Григи, у которого помер мастеровой: я ходил к нему всего пару раз в жизни, но путь помнил хорошо.

После пригорода, по сути, беспорядочного нагромождения бараков да домов бедняков, мы пересекли первый земляной вал. Здесь всё было немногим лучше: к дешёвым домишкам добавились редкие лавочки и дрянные кабаки. Мастерская Григи находилась за вторыми стенами и, помимо прочего, имела своё ограждение. По сути, вся эта мнимая оборона осталась с давних пор и теперь была бесполезна против пушек – чего уж говорить о Молоте Баке… Тем жальче выглядели все патрули, роторные пулемёты на башточках. Что самое обидное, начни мы сейчас убеждать хоть кого-то, что враг уже у ворот, нас бы в лучшем случае послали куда подальше, а в худшем – определили в каземат как провокаторов.

Поэтому нам и нужен был Григи: во-первых, он был весьма уважаемым человеком, вхожим в княжеский круг, а во-вторых, если верить маме, он хотя бы выслушал нас. Конечно, виделся я с ним в последний раз, когда день рождения мой отмечали, и много что с тех пор могло поменяться, но сейчас последняя надежда была на него.

К счастью, и за вторые стены нас пропустили: потрепанная форма Заша, по всей видимости, вызывала доверие. Впрочем, с воротами мастерской удача нас покинула. Даже несмотря на уверения, что Григи знает меня лично, сторож дал нам от ворот поворот. Пришлось идти в кабак и брать одну кровать на двоих: на большее у Заша денег не хватило. Но мне всё равно спать не хотелось, то ли от чувства собственного бессилия (ведь сейчас я действительно не мог ничего сделать, без риска попасть за решётку), то ли от страха, что приснится семья.

В общем зале было тепло от камина. Я сидел, вдыхая табачный дым, и слушал пьяные разговоры. Мысли о семье лезли в голову сами по себе: я вспоминал маму и понимал, что больше не услышать мне её причитания, не увидеть улыбку Норы, не загнать мелких в школу. Перед глазами постоянно всплывал наш последний вечер: вот я стою, читаю стих ко дню святого Нюхи, а семья за столом хлопает. Наконец, воспоминания померкли, и я заметил чей-то плащ и услышал странный и необычный говор его обладателя:

Как дьявол Молот был не в духе

И посягнул на род людской.

Но отлизал он… Нюхе!

Обижен…

– Заткнись, блаженный! – раздался пьяный вопль откуда-то из глубины зала, и тогда говоривший, процедив сквозь зубы крепкое ругательство, плюхнулся на стул рядом со мной.

Признаться, то, что хоть кто-то здесь говорит о Молоте Баке, меня воодушевило. Возможно, этот господин выслушает меня. Он мне напоминал священника. Пусть кроме нашего дьякона и того, с которым спорил студент в детстве, других я не встречал, но схожая одежда – плащ с фибулой-змеёй, кусающей себя за хвост, чёрные сапоги, которые снабженцы Синода выдавали всем духовникам раз в год, и широкие шаровары – наводили на мысль о принадлежности незнакомца.

Однако его состояние, как говорится, немного не доводя до положения риз, не пристало служителю церкви. Впрочем, мне было всё равно, я просто хотел выговориться:

– Ваше преподобие… Молот Бак Заставницу сжёг… Это вот туда… – Я махнул на одну из стен кабака.

– Не закусывал, что ль? – ехидно перебил священник. – Ты такое не болтай: быстро загребёт наш батюшка-князь и втопчет в грязь да на коновязь. Будешь на сковородке, словно язь…

Собеседник явно бредил, но заливаться алкоголем не переставал.

– А ты непьющий? Или неимущий?

– Второе, – ответил я, раздражаясь от его попыток всё рифмовать.

– Это поправимо, – шепнул он, подмигнув, а затем продолжил криком: – Народу нужно пиво!

Тот же пьяный голос, что до этого осадил гостя, послал его куда-то во второй раз. Но вскоре неприглядного вида женщина всё же принесла пойло.

– Пей, юноша, пока не загребли хорунжие!

Я благодарно кивнул и пригубил. Должен сказать, что все разговоры о слабости пива – брехня. Нет, может, где-то и варят такое, но конкретно в этом кабаке оно било мощно и жёстко.

– А чего ты про Заставницу говорил?

– Молот Бак сжёг. Чертей, малых Молотов его своими глазами видел.

– Это тебе до князя надо, я сам пытался вразумить, да плетью будут бить – экая наклада!

– Никто не верит?

– И не поверят, пока самих не повесят… Я ведь давно о пришествии Молота Бака говорил, ещё полгода назад! Мне тогда дух сказал – придут искатели чудес! Вот и пришли! А до сих пор никто не верит!

Священник пошёл вразнос; он уже не пытался говорить со мной, а орал на весь кабак, вставляя условные рифмы. В другой ситуации, может, мы бы и сошлись с ним на любви к сочинительству, но…

– Молот снизойдёт с небес,

Будет алкать он чудес,

Свет убьёт его чертей,

Вот-те круг и вот-те змей!

Закончив декламировать, священник сорвал с себя фибулу и вознёс высоко над головой. Однако внимание окружающих уже было приковано к входной двери: там стояли два стражника при полном параде – в тёмно-зелёных шинелях, боевых кепках, широких штанах и кирзачах. За ремешок были заткнуты посеревшие перья с металлическими остриями; раньше их использовали то ли для кровопускания в полевых условиях, то ли для различия отрядов. Впрочем, сейчас думать о них времени не было: стражники, расчищая себе путь прикладами, прорвались к незадачливому рифмоплёту и жёстким ударом уложили того на пол.

– Имя?! Год рождения?! – взревел один из них.

– Пыля Яркокосмый… Ай, да не бейте! – завопил вмиг протрезвевший священник. – Родился в три тысячи шестом… Ай!

– Пыля Яркокосмый, вы обвиняетесь в умышленном очернении Гвардии Княжества и в распространении слухов тревожного характера!

Протараторив, видать, приевшуюся за последнее время фразу, стражник поднял обессилевшего Пылю и, связав ему руки бечёвкой, повёл на выход. Я остался сидеть один с двумя полупустыми пинтами и без слушателя. Когда я допил своё пиво, осознание всего ужаса ситуации наконец дошло до меня. Наверняка последней каплей было задержание Пыли, что было явной глупостью со стороны князя и бедой всего города. Они не хотели верить и делали всё, чтобы не услышать слов правды. На глаза навернулись слёзы, и внутри без того душного и сырого помещения стало совсем невозможно находиться. Я взял недопитую пинту Пыли и прислонил ещё холодное стекло ко лбу, а затем залпом осушил её. Слёзы всё не унимались, и тогда я, дабы не привлекать лишнего внимания, вышел на улицу.

Хоть здесь воздух и был свежее, лучше от этого не стало. Слегка пошатываясь, я побрёл во внутренний двор кабака, улёгся на мягкое сено и тихонько заскулил – сейчас это казалось мне лучшим выходом… Когда полегчало, я отправился спать, и, как я и боялся, мне снилась семья…

Наутро меня разбудил Заш, мы умылись и направились к Григи. На проходной пришлось немного подождать, но когда пришёл сам хозяин, дело пошло быстрее. Он сразу повёл нас в столовую, накормил, потом показал, где баня, и, наконец, пригласил в кабинет. Надо сказать, мама скромничала насчёт Григи, постоянно рассказывая, что он, мол, обслуживает транспорт, в небольшой мастерской – не более того. На деле у него в цехах собирали броневики!

Кабинет соответствовал серьёзности предприятия: узорчатые обои на стенах, трофеи хозяина – от хитиновых пластин собров до рыбьих чучел, деревянный приятно пахнущий стол с зелёным сукном, канцелярские принадлежности – в общем, все приметы богача, как его описывают в книгах. Сам Григи был весьма не молодым, жирным мужиком, но с лицом не холёного господина, а человека, который честно отработал всю жизнь. По всему было видно: «вес» тот заслужен.

– Итак, говоришь, Заставница сожжена?.. Да, слыхал, что видели какой-то дым, думали от посевных работ… В общем, вы на эту тему не распространяйтесь. Место я вам дам, ты, Йоха, будешь на штамповке стоять – там мастера всему научат, а Зашен за тележкой – заготовки между цехами возить… Платить будем, а сколько – об этом лучше в бухгалтерии… Та-ак. Вроде всё. Про Заставницу постараюсь князю сказать. И мать, говоришь, померла?

– Да.

– Жаль. – Григи мрачно уставился куда-то в угол, словно вспоминая что-то. – Очень жаль…

Разговор выдался настолько не понятным, что опомнился я уже в бухгалтерии. Там мне рассказали про доход, но мне было всё равно. Интереснее было в самом цеху; там меня сразу же отдали мастеру Маку. Он был грузным, всё время курил и, казалось, не обрадовался мне – мол, сбросили молокососа в свободные руки… Впрочем, он действительно учил. Показал станок, объяснил, куда надо жать, а куда – не стоит, словом – рассказал все, что требовалось, и под конец дня я уже отштамповал первую партию щёчек броневика.

На второй день мне никто не помогал; лишь иногда Мак подходил проверить партию. Признаться, работа была сложной, каждую заготовку приходилось сверять со стандартом, затем опять отправлять на станок, с силой жать на рычаги и опять сверять… Руки болели неимоверно, но думать о Молоте Баке и времени не было. Одно успокаивало: Григи пообещал разобраться. Лишь за обедом да ночью возвращались старые мысли. Шутка ли: за те шесть дней, что я работал в цеху, я ни разу не взглянул на звёзды! А мне их так не хватало! Так бы и продолжалось, если бы однажды к нам в цех не пришла стража. Работяги даже и ухом не повели: видимо, такие визиты были здесь обычным делом. Но я почему-то понял, что идут именно ко мне: может, потому, что я весь день не видел Заша.

– Йохан из Заставницы? – дежурным голосом осведомился один из них.

– Да. – Я внутренне сжался.

– Знаете Зашена?

– Конечно, – стараясь не выдавать тревоги, ответил я, – он мне заготовки возит.

– Мы знаем, что вы пришли вместе. Пройдёмте с нами: дадите показания.

Дворец княжеской стражи встретил меня душным, затхлым воздухом и множеством дверей, за которыми, надо полагать, сейчас сидела куча таких же людей, дающих показания. Следователь был ни грубым, ни доброжелательным, а ровно таким, каким надлежало. Вопросы он задавал и напрямую, и с подвохом, да так, что я не мог угадать, какой ответ будет правильным. Скоро я ему выложил всю правду, и тот, казалось, остался доволен, велел пять минут подождать и вышел. Вскоре ввалились два охранника и, не церемонясь, потащили меня в камеру. Я почему-то не удивился: за последние дни произошло слишком многое, чтобы удивляться такому пустяку. Даже напротив, увидев сокамерников, я обрадовался: с коек на меня смотрели Заш и Пыля.

Оказалось, Заша повязали в какой-то пивной. После рабочего дня он решил отдохнуть и, надравшись, принялся рассказывать о сожжённой деревне. Обо мне же соображений не было: не верилось, что меня сдал Заш, и тем более Пыля, который имени-то моего не знал. Впрочем, сейчас это не было важно. Мне уже ничего не казалось важным, и если бы прямо сейчас сюда ввалились бесы Молота Бака и принялись всех жечь живьём, мне бы и это важным не показалось! Видит Нюха, я старался донести, и да, я… нет, мы… были единственным шансом князя принять хоть какие-то меры до того, как станет слишком поздно! Однако было уже поздно, и теперь приходилось лишь злиться на собственное бессилие и окружавшую тупость. Получается, что целая деревня погибла зря.

– Эй, юноша… – начал было Пыля, но я, неожиданно грубо даже для себя, оборвал его:

– Если сейчас рифмовать попытаешься, язык оторву!

Пыля замахал толстыми руками, выпалив что-то вроде: «И не собирался», а Заш, не глядя на нас, задымил самокруткой.

– Чего хотел? – спросил я, чтобы разрядить обстановку.

– Всего лишь узнать, далеко ли Заставница находится.

– Часах в пяти ходьбы.

– Почему же бесы ещё не в городе?

– Не знаю…

– А-а… – протянул Пыля и махнул рукой. – Князь всё равно не поверит. Хотя, думаю, шанс был.

– Какой ещё шанс?! – огрызнулся я. – Что, я ночью бы к князю в спальню завалился?

– Не горячитесь, юноша. Я всего лишь говорю о том, что из тысячи дорог всегда хотя бы одна правильная. Всегда можно пойти по другой, но если выберешь верную, поверь – всё сложится так, что и одиночка сможет победить всех людей мира. Главное, по дороге не растерять себя самого.

– Нашёл время философствовать! Скажи лучше, по какой дороге сейчас идти.

– Есть, конечно, и точки невозврата, – озадаченно заключил священник, и на этом разговор заглох.

Надо сказать, я злился на него без какой-либо причины: просто нужно было на кого-то сорваться, а Заш для этого повода не давал. Он всё сидел и, шевеля бакенбардами, потягивал табак. Нет, не он меня сдал. Григи? Возможно. Узнал, что взяли Заша, и решил избежать проблем? Но что означал грустный взгляд Григи в кабинете? Почему-то он не выходил у меня из головы. Мне казалось, что я вот-вот разгадаю загадку, как вдруг в камеру ворвался охранник с выпученными глазами.

– Все! На выход! – гаркнул он и убежал, даже не думая нас сопровождать.

Мы недоуменно посмотрели друг на друга, но в коридор выбрались. Туда же повыходили и заключённые из других камер – но вскоре мы уже одним потоком неслись вперёд, подгоняемые криками охранников. Наконец нас построили в просторном помещении в две шеренги. Перед нами стоял какой-то офицер и по памяти толкал лишь отдалённо похожую на официальный приказ речь.

– Волею князя Всеслирского, Черноозёрского… Чёрт с ним… Приказываю раздать… Чёрт, приказываю произвести вас в кандидатов… В действительных рядовых… В связи с военным положением… Ура, бойцы!

Должно быть, от нас сейчас требовалось что-то выкрикнуть, и в подтверждение этому чин с секунду смотрел на ряды в ожидании, а затем опомнился и лишь крикнул кому-то:

– Грузите!

В образовавшейся суматохе я увязался за Пылей: благо, за его плащ было удобно уцепиться, и лишь когда мы расселись в душном грузовике, я отпустил его. Вместе с нами оказались Заш и ещё несколько сидельцев – все угрюмые, грязные, в наколках и шрамах. Наверняка убийцы, насильники, воры…

– Вот тебе ещё одна дорога, – произнёс Пыля и ехидно подмигнул мне.

Я лишь слабо улыбнулся в ответ и закрыл глаза. Наконец тряска прекратилась, и нам приказали «выгружаться». Когда мы оказались на земле, офицер, стоя в кузове, крикнул:

– Бесы там! – Он показал пальцем в сторону городской стены, выкинул рюкзак из машины и приказал водителю ехать.

Грузовик загрохотал, взвизгнул колёсами и, метнув в нас облака пыли, скрылся за поворотом.

Наконец до всех дошло: бесы приступили к штурму города. В рюкзаке оказалось оружие и патроны – шесть стволов для шести заключённых… Простите, действительных рядовых.

– Ну, чё? – Один из новых знакомых проверил затвор. – Наведаемся сначала к Шилину? Давно ему промеж глаз засадить хотел… Хе-хе. А потом валить надо. Канализацией уйдём.

– Да, – подхватил второй. – Только заглянем к Ройке. У него пива – до конца жизни хватит…

– Жизнь начинается, – подытожил третий.

– Надо только решить, чё с этими делать. – Первый ткнул в нашу сторону стволом винтовки.

– А очень просто, – ответил второй и обратился к нам: – Эй, вы! Если хотите с нами – то милости просим, а если отчаливаете – то оружие на землю! Нам конкуренты не нужны.

– Постойте! – встрял Пыля. – Может, будем действовать слаженно? Дело в том, что мне было видение…

– Угомонись, святоша. Если кто с кем и пойдёт, так это ты с нами, а свои пьяные бредни оставь другим.

Пыля молча, даже с некоторым отвращением, бросил винтовку на землю. Заш, невозмутимо дымя цигаркой, сделал то же самое.

– Ну что, юноша, – вновь, будто издеваясь, начал Пыля, – теперь у тебя опять есть выбор дороги.

Впрочем, он мог этого не говорить: выбор был очевиден. Я тоже бросил винтовку на землю, и с бывшими собратьями по несчастью мы расстались полюбовно.

– А теперь, стихоплёт, – наконец заявил до того молчавший Заш, – рассказывай, что тебе привиделось… Да пойдём куда-нибудь… Не дай бог, действительно бесы нагрянут.

Обрадованный наличием слушателя, Пыля рассказал следующее: в ночь празднования Нового года, во время ритуала очищения, Пыля во Всеслирском соборе принимал хоругвь из рук дьякона, дабы окурить стяг святым духом. Сам дух вдыхать воспрещалось: в Писании было сказано, что грешник, лишь вдохнув испарения, тут же заболеет и погибнет. Но так получилось, что Пыля в ту ночь страдал от икоты и, не сдержавшись, случайно вдохнул его. Однако дурно Пыле не стало. В Писании говорилось, что лишь пророки могут дышать духом; и действительно: через несколько часов после ритуала Пыля начал «пророчить». Как сказал дьякон, находившийся тогда рядом (сам священник этого позже вспомнить не мог), тот сел на пол и, обхватив голову руками, принялся твердить:

«Сойдёт малый Молот с небес,

В поисках неких неясных чудес,

Но свет уничтожит молчащих чертей!

Символом силы станет мой змей!»

Собственно, это был тот самый стишок, что декларировал Пыля в таверне – с поправкой на крепость пива. Я тогда, признаться, подумал на другое, а вон оно как обернулось! Пророчество…

– Это всё прекрасно, – поглаживая бакенбарды, говорил Заш. – А что нам делать-то?

Этого не знал никто. Для начала мы решили захватить из ближайшего магазина еды хотя бы на пару дней – благо жители разбежались – и уходить за город. Ко всему прочему, поторопили нас звуки взрывов: бесы Молота Бака входили в город.