– Какую машину лучше купить. Свистуну нравится «шевроле лачетти», а Исидор Исидорович предпочитает маленький «пежо». Скромненько, конечно, но не успеешь оглянуться, они уж к «мерседесам» начнут прицениваться.

– Может, дать им на первый взнос?

– Это, Хозяин, – ухмыльнулся Вундеркинд, – уже мне решать. Может, во мне еще зреет и талант нового Песталоцци или Макаренко.

– Значит, ты считаешь, что сделать новый компьютер можно?

– Всё можно, Хозяин. Надо только знать, за что уцепиться, чтобы не оторвать чего и не утащить для продажи налево. Это ведь наш национальный вид спорта. Может, если бы у нас народишко не тащил всё прямо на ходу, были бы мы впереди планеты всей не только в ракетах и балетах. Хотя говорят, что это по инерции мы так думаем. На самом деле и в том и в другом мы уже давно не безусловные лидеры. Но с мифами расставаться жалко, особенно когда ты вырос на них.

– Ладно, Вундеркинд, верю тебе. У тебя девушка есть?

– Если б одна, – тяжко вздохнул Яша, – а то с двумя бьюсь и никак не решу, какую выбрать.

– Одни плачут, что суп редкий, другие – что жемчуг мелкий. Главное, не давай им отвлекать тебя. А знаешь, Яш, может, тебе ислам принять?

– Ну, еврея могут и не принять. А для чего?

– Как для чего? Заведешь себе две-три жены, чем плохо…

– А что, очень здравая мысль, попробую поговорить с ними…

– Спасибо, Вундеркинд. Ты меня очень поддержал, а то, как я уже сказал, какой-то у меня появился зуд убегающего времени. Знаешь, почему я тебе сразу и безоговорочно поверил?

– Я не очень-то понимаю, почему я сам себе верю.

– Потому что глаза у тебя смешливые и непочтительные, но чертовски честные.

– Спасибо, Петр Григорьевич, можно, я эти слова выбью как скрижали на камне и повешу на стену?

– Можно, Яков Борисович.

Вундеркинд вдруг посерьезнел и внимательно посмотрел на Петра Григорьевича, но промолчал и встал.

– Можно идти, Хозяин, а то там меня мои малыши заждались?

– Иди, Яша. И спасибо тебе.

Вундеркинд еще раз вопросительно посмотрел на Петра Григорьевича. – Не за что. Во всяком случае, пока что не за что.

– Да, чуть не забыл. Не мог бы ты сделать какое-нибудь устройство, чтобы можно было проверить помещение или там машину на предмет нежелательных подслушивающих устройств?

– Проще пареного. Сделаю сегодня же.

– Спасибо. Говорить об этом, как ты понимаешь, не стоит. Когда сделаешь, отдашь моему Косте.

– Будет сделано, Хозяин.

* * *

В дверь позвонили. Степан, кряхтя, сполз с дивана и подошел к двери.

– Кто там?

– Юлий Юльевич.

– Заходите, ЮЮ, – промямлил он, открывая дверь.

– Ну, Степа, ты молодец, герой наш находчивый, – прямо с порога начал ЮЮ. – Не смог заказ выполнить, решил хоть девчонку ухлопать, а? Для отчета, что ли?

– Так она… она ж могла расколоться. Когда она мне позвонила, что бежит ко мне, чтобы отдать мне то, что я ей дал, я сразу понял, что она… ну, что неуправляема она. А что, сидеть и ждать, пока она нас всех сдаст?

– Это ты, Степа, тонко рассудил. Чистый Шерлок Холмс. Только вот заказ-то не выполнен. А заплатить-то нам должны не за какую-то там медсестру, кому она нужна. Ладно, не кручинься так. Что-нибудь придумаем. Машина-то в надежном месте?

– Вполне, в ракушке одной на другом конце Москвы. Да на ней, между прочим, и следов-то практически нет.

– Хорошо, Степа. Хоть одно сделал правильно.

– ЮЮ, я так понимаю, что аванс придется как-то отрабатывать…

– Конечно, пятьдесят тысяч рубликов на улице не валяются. Я сколько ни ходил, что-то их не видел. Не хотелось, скажу честно, тебе такой аванс давать. Сколько тебе на дозу нужно? А пятьдесят тысяч-то тебе на что?

– Не сердитесь, ЮЮ. Я думал Даше что-нибудь купить… А вон оно как получилось… Кто знать-то мог… Но я, ей-богу, отработаю.

– Ты уж отработаешь… Сегодня-то ширялся?

– Да нет, ЮЮ. Дома ничего нет, пусто, а идти… настроение какое-то поганое.

– Понимаю. Я тебе принес.

– Честно? – оживился Степан.

– Ну что я тебя обманывать буду? Держи шприц. – Юлий Юльевич осторожно, не касаясь завернутого в пластик шприца, протянул его Степану. – Перший сорт товар. Афган. Разведен в нужной дозе. Давай, а то мне самому шприц нужен.

Привычным движением Степан поднял рукав, покачал головой, глядя на многочисленные следы уколов, глубоко, с плотоядным присвистом вздохнул, ловко воткнул шприц в руку и надавил на плунжер. Тело его как-то сразу обмякло, он откинул голову на вытертое подголовье дивана и блаженно закрыл глаза.

ЮЮ молча смотрел на него. Тело Степана еще больше обмякло, отчего голова его уперлась подбородком в грудь, потом как-то странно дернулось несколько раз. Рот его приоткрылся, и из уголка побежала тоненькая струйка слюны. Юлий Юльевич вытащил из кармана белые нитяные перчатки, надел их на руки и взял руку Степана. Рука почему-то показалась тяжелой, как металлическая. Он попробовал нащупать пульс, но сквозь перчатки пульс не нащупывался, и он поднял веко Степана. Зрачок закатился, и глаз выглядел каким-то нелепым уродливым украшением на безжизненном лице.

Юлий Юльевич удовлетворенно кивнул, не торопясь, протер ручку двери – больше, кажется, ни к чему он не притрагивался, и начал методично искать деньги. Деньги лежали под телевизором. Он пересчитал их – по натуре он был человеком методичным и пунктуальным. Тридцать две тысячи. Это ж надо, за три дня спустить восемнадцать тысяч… Он покачал головой, положил деньги в карман своей куртки, снова подошел к Степану и наклонился над ним, прислушиваясь к дыханию. Дыхания не было. Да и не могло быть. Героин был неразбавленный, так сказать, концентрат, и такая доза не то что такого мозгляка, как Степан, и лошадь могла, наверное, убить. Ну, поправил он себя, лошадь не лошадь, а Степану достаточно. Тут уж не передозировка, а перепередозировка. Классический случай, даже у самого подозрительного скептика сомнений не появится.

Жалко ему Степу не было. Может, даже и одолжение ему сделал. Что его, бедолагу, ожидало… Он уже давно никого не жалел, разве что себя, да и то не слишком часто. Никчемное чувство, он давно это понял. Жить только мешает.

Он еще раз оглядел комнату, подошел к двери, прислушался и вышел. Машину он оставил в трех кварталах. Осторожность никогда не помешает. Лучше пере чем недо. Ничего не поделаешь, работа такая. Каждому свое. Как это по-немецки? На воротах концлагерей еще написано было. А, да, вспомнил: едэм дас зайне.

Завтра нужно будет связаться с заказчиком и получить новые инструкции. Самодеятельностью в таких вещах заниматься не стоит. Кто знает, может, он уже передумал или его планы как-то переменились.

Машина стояла там, где он оставил ее. Еще не подходя к своему старенькому «гольфу», он привычно оглянулся. Вроде всё спокойно. Он на расстоянии разблокировал брелоком сигнал тревоги. Открыл дверцу, сел, неторопливо закурил, завел мотор и поехал домой.

* * *

– Анна Николаевна, – сказал секретарю Петр Григорьевич, – попросите, пожалуйста, зайти ко мне Евгения Викторовича. Прямо сейчас, если он может.

Удивительные чувства вдруг начал он испытывать к своему аналитику. И почему-то хотелось как следует рассмотреть его, как будто за те полтора года, что он в фирме, он увидел его в первый раз. Особенно его чеховскую русую бородку и русые же волосы с косым пробором. Привлекательный парень, ничего не скажешь. И бабам, надо думать, нравится. Просто не могут такие не нравиться. Петр Григорьевич почесал ладонью свой голый подбородок и вдруг – словно занавес перед ним поднялся – понял, что именно тянет его к аналитику. Уж во всяком случае не анализы его и графики возможного спроса на продукцию ИТ в ближайшие годы. И не предложения о том, как увеличить продажи. И не потому, что в глубине души мог он – должен был – завидовать его молодости, здоровому телу. Нет, не в этом дело. А дело в том – страшно сказать даже самому себе – что помимо своей воли прикидывал, примерял на себя и русую бородку, и длинные артистические волосы с косым пробором, и хорошо скроенное молодое тело. Хотя так уж против своей воли? Словно костюм выбирал себе в хорошем бутике. М-да… На мгновенье он ужаснулся: неужели же мог он всерьез думать о бреднях сумасшедшего вонючего старика? Гнать, гнать от себя нелепый этот вздор! Забыть, выкинуть из головы раз и навсегда. Не было никакого Пушкина, никакой лиры, которой предстояло пережить прах и тленья убежать, никакого Заболоцкого, никаких разрядок и зарядок человеческих голов. Не было никакого мычащего старика, не было никакого разговора о новых телах. Вздор, вздор. Он, конечно, умирает от своей предательницы поджелудочной железы, но голова-то у него пока еще работает, слава богу.

Подожди, вдруг кольнула его живот и голову тоненькая, но какая-то остро торжествующая боль. Кольнула и словно оскалилась саркастически: ишь ты, добродетельный какой… Жить-то, поди, хочешь, старая обезьяна? Забыть о смерти, о черном поджидающем тебя совсем недалеко провале, откуда уже сейчас тянет промозглым холодом могилы? Только не юли, не крутись, как привычно крутился всю жизнь. Как все крутятся. Наберись мужества хоть на краю могилы…

– Разрешите, Петр Григорьевич? – просунул голову сквозь приоткрытую дверь кабинета Евгений Викторович. – Вы меня вызывали?

– Заходите, Евгений Викторович. Садитесь.

Главный аналитик как-то бочком, словно боясь чего-то, вполз в кабинет и, напряженно выпрямившись, присел на самый краешек кресла напротив стола Петра Григорьевича. В руках он нервно теребил целую кипу листочков. Надо его разговорить, подумал Петр Григорьевич, отвлечь, а то он словно аршин проглотил.

– Евгений Викторович, я хотел, чтобы вы мне вкратце обрисовали ситуацию на рынке. Я имею в виду продукцию ИТ. Чего можно ожидать в ближайший год-два? Цифр никаких не нужно, просто ваше понимание этого вопроса.

Напряжение прямо на глазах выходило из аналитика: он облегченно вздохнул и даже устроился в кресле поудобнее. Интересно, чего он так боялся, подумал Петр Григорьевич, не мог же он догадываться, что было в голове у начальника. Хотя, с другой стороны, найти такую работу, как здесь в компании, в Москве не так-то просто. Мало ли что может быть у начальства припасено за пазухой… Потому, видно, и боялся.

– Видите ли, Петр Григорьевич, – начал Евгений Викторович, и голос его звучал всё увереннее с каждым следующим словом, – мне кажется, что информационные технологии – это, так сказать, последний редут технического прогресса.

– В каком смысле?

– В том, что производство, по крайней мере в развитых странах, держится не на реальном спросе.

– А на чем же?

– Только на взбадривающих уколах рекламы. Ну какая, простите, разница между автомобилем модели пятилетней, скажем, давности и нынешней, если, конечно, отбросить всю рекламную болтовню? Я говорю, разумеется, не о годе выпуска, а о модели. Да никакой принципиальной разницы. И самолеты в сущности такие же, что были пять или десять, или пятнадцать лет назад. Ну, чуть экономичнее, но ведь и цена нового товара выше. Я уж не говорю об одежде, обуви и тому подобных вещах. Я вот, например, недавно новую электрическую бритву купил. «Филипс». Так верите, бреет похуже, чем та, которую я еще в Томске приобрел. Дизайн зато новый. Тут всё не на реальной потребности держится, а на моде, которая в сущности ничто иное, как наркотик, на который подсели десятки миллионов, прежде всего, конечно, женщины.

– Гм… А информационные технологии?

– Строго говоря, и они уже давно достигли и даже превзошли уровень реально потребного. Ну, может, для каких-то строго научных или военных целей еще более чудовищное быстродействие компьютеров и нужно, но это ничтожно малая толика рынка. А основному рынку все эти новшества, сыплющиеся из рога изобилия Гугла и Эппла, Самсунга и Нокиа и многих других, вовсе и не нужны. Я, например, считаю себя более или менее квалифицированным пользователем своего компьютера. На жаргоне, продвинутым юзером. А использую я его возможности – я недавно прикинул – процентов на десять самое большее. Больше мне и не нужно. Предложи мне какой-нибудь необыкновенный суперкомпьютер по той же цене, что стоит обычный ноутбук, так я и одного процента его возможностей не смогу использовать.

– Почему же все эти новинки все-таки находят спрос?

– Я, знаете, давно думал об этом. И пришел к неожиданному, может быть, выводу, – Евгений Викторович несмело улыбнулся, – что тут дело в том, что потребитель ровным счетом ничего не понимает в устройствах всех этих смартфонов, ноут – и нетбуков, коммуникаторов, электронных книг для чтения, навигаторов, планшетов и тому подобных гаджетов. А раз не понимает, может, как дикарь восхищаться ими и желать себе всё новых божков, хвастаться ими и молиться на них. Главное, конечно, хвастаться. Первый парень на деревне. Ну, и доступность, конечно, свою роль играет. Может, и в самолетах массовый потребитель тоже не очень разбирается, но не станет ведь он покупать себе каждый год по новому Боингу? – Аналитик как-то испуганно улыбнулся и посмотрел на Петра Григорьевича. – Я, может быть, не очень внятно говорю…

– Господь с вами, очень даже внятно и очень интересно. – И совсем неглупый парень, подумал Петр Григорьевич. Вот так работаешь с людьми в одной фирме и понятия не имеешь, что они из себя представляют. Впрочем, он не то что работает, под одной крышей с женой живет, и всё равно остается она для него полной загадкой…

– И вы считаете, что эта тенденция сохранится еще какое-то время?

– Безусловно. Потребление ведь давно уже стало религией куда более эффективной, чем религии традиционные. Там святые и пророки тысячелетиями остаются теми же, а в потреблении каждый год тебе новые объекты потребления-поклонения подсовывают. Новизна и доступность – это, знаете, непобедимое оружие. И никому не хочется отставать от ближнего своего, боже упаси! Наоборот, каждый норовит похвастаться новинкой. Как, у вас нет АйПода от Эппла? А у меня новейший: ткнул пальцем в экран и он что угодно тебе тут же покажет, от биржевых курсов до адресов бутиков, Одноклассников или Твиттера… – Аналитик робко взглянул на шефа, словно сам поражался собственной смелости. – И не дай бог, чтобы потребитель вдруг спохватился и перестал потреблять во много раз больше, чем ему нужно. Я говорю, конечно, о развитых странах.

– Почему же?

– Потому что вся цивилизация начнет тогда рушиться, как карточный домик. Спрос меньше – производство падает. Число безработных катастрофически растет. Заработки, наоборот, падают. Уровень жизни снижается. Потому что человечество расплодилось в десятки раз больше, чем предписано ему природой, и давно живет, так сказать, не по средствам. В долг. Так что мы все попали в ловушку искусственно поддерживаемого излишнего спроса… И, как ни парадоксально, чтобы современная экономика выжила, она должна всё глубже залезать в ею же расставленные ловушки. – Аналитик испуганно посмотрел на Петра Григорьевича. – Простите меня, разболтался. Я, знаете, иногда так всеми этими вещами увлекаюсь, что никак не могу вовремя остановиться.