Иезуит поклонился и продолжал спокойно чтение.

– Вы слышали, отец Котон? Я вам говорю, что хочу говорить с Бассомпьером.

– Я слышал, государь.

– Ну?

– Вы имели честь сказать мне, что желаете говорить с господином Бассомпьером.

– Говорить с ним с глазу на глаз… с глазу на глаз… с глазу на глаз… Довольно ли ясно теперь?

Отец Котон закусил губу, закрыл свой служебник и вышел с видом негодования.

– Большое счастье, что он наконец понял…

– Уверяю вас, государь, что, если бы вас тут не было, я схватил бы его за плечо…

– Но мы от него освободились… Будем говорить…

– Я слушаю вас с глубочайшим вниманием, государь…

Король казался в большом замешательстве, как начать разговор; он кашлял, сморкался, наконец после большой нерешимости начал:

– Как тебе нравится девица д’Омаль?

Вопрос этот удивил Бассомпьера.

– Девица д’Омаль? – повторил он.

– Да, она…

– Я нахожу ее…

Шелест заставил его повернуть голову и избавил от труда придумать слово достаточно вежливое. Отец Котон стоял посреди комнаты, навострив оба уха, с видом тревоги и любопытства.

Несмотря на свой гнев, король не мог удержаться от смеха.

– Вам, верно, очень хочется узнать, о чем мы говорим?

– Государь, можете ли вы предположить…

– Как же это вы все входите, что вас не слыхать? Ведь вы, однако, знаете, что я желаю остаться один. Я этого не люблю.

– Государь, я не помню, чтоб вы дали мне ответ насчет монастыря, в котором живут бедные монахи…

– Черт побери! – сказал Генрих, приподнимаясь.

Но иезуит вернулся не за тем, чтоб уйти так скоро. Не обращая внимания на гнев короля, он спокойно сел на стул, который занимал прежде, и, скрестив руки на коленях, начал тоном проповеди:

– Государь, простите меня, но как духовник вашего величества я счел бы пренебрежением самой священной своей обязанностью, если б не заметил вам, что вы имеете пагубную привычку призывать беспрестанно имя духа зла и что это грех…

– Но я не монах… Вы запретили мне клясться Богом, а теперь запрещаете клясться чертом!

– Государь, – лицемерно сказал Бассомпьер, – можно было бы заменить чем-нибудь равносильным…

– Придумал, придумал! – вскричал Генрих с движением торжества. – Теперь я уже не буду говорить «черт меня возьми», а «Котон меня возьми».

Отец Котон выскочил на середину комнаты; из красного он сделался багровым, из багрового – зеленым; он надвинул на уши свою четырехугольную шапку, бросил бешеный взгляд и вышел поспешными шагами, шумно захлопнув за собою дверь.

Генрих катался от смеха на постели. Когда прошел первый припадок веселости, он сказал:

– Славно же он ретировался! Я так хохотал, что забыл боль. Кажется, на этот раз он не придет.

– Кто знает? Может быть, его пришлет королева.

– Ты прав. Запри дверь на замок.

– Уже сделано… Теперь, если только он не вылезет из трубы…

– Во всяком случае, не скоро решится он на это, и мы будем иметь время поговорить. На чем мы остановились? Ты, кажется, хотел мне сказать твое мнение о девице д’Омаль.

– Ваше величество непременно этого желаете?

– Непременно. Это, кажется, удивляет тебя?

– Немножко. Я не понимаю этого интереса, потому что, государь, вы знаток.

– Как ты разборчив, господин Бассомпьер! Девица д’Омаль недурна и притом, знаешь, что это одна из самых богатых невест при дворе.

– Я не опровергаю.

– Что прекрасное герцогство перейдет в женский род и исчезнет.

– Это жаль: герцог д’Омаль – имя, приятное для слуха.

– Не правда ли, что приятно?.. Скажи, Бассомпьер, у тебя никогда не было охоты называться герцогом д’Омалем?

– Нет, мои предки всегда оставались довольны именем Бассомпьера, я не знаю, зачем мне быть разборчивее их…

– Конечно, Бассомпьер – имя недурное… Но ты сейчас говорил, что д’Омаль звучит очень хорошо. Бассомпьер, герцог д’Омаль, герцог и пэр, потому что для тебя я сделаю герцогство пэрством.

– Для меня? Но я не имею на это никакого права.

– Теперь нет, но если ты женишься на девице д’Омаль… Я много об этом думал во время моей болезни… Мое величайшее желание видеть тебя женатым на девице д’Омаль!

Бассомпьер посмотрел на короля с тревожным видом и принял осанку серьезную, голос его стал торжественным.

– Вашему величеству, вероятно, небезызвестно, что за двоеженство вешают…

Король, без сомнения, понял, что хотел сказать Бассомпьер, потому что сделал гримасу, но все-таки ответил самым естественным тоном:

– Ну конечно… Но с какой стати ты делаешь это замечание?

– Оттого, что ваше величество желаете, чтобы я женился два раза.

– Извини, один раз, если только ты не женат секретно.

– Нет, но я помолвлен с девицей де Монморанси.

– А! Этот план все остается?

– Остается! Он остается до такой степени, что, если бы коннетабль не был в эту минуту, так же как ваше величество, пригвожден к постели подагрой, свадьба была бы уже отпразднована.

Генрих не отвечал. Наступило минутное молчание. Бассомпьер, который казался очень взволнованным, наконец заговорил с чрезвычайной живостью:

– Государь, я угадываю… Вы видели де Бульона в эти дни. Он говорил вам против моего брака… Я это знаю. Он хвалился Роклору, что расстроит этот брак, он сердится на меня, потому что у него не спросили согласия, он ведь дядя… Как будто недостаточно согласия отца!.. Ах! Мой сон не обманул меня, я знал, что, когда моя ложка потеряется, со мною случится несчастье…

– Что ты мне поешь с твоим сном, ложкой и де Бульоном!.. Я ничего не понимаю.

– Для чего же, государь, хотите вы помешать мне жениться на девице де Монморанси?

– Я ничему не мешаю.

– Но в таком случае я не так понял… Вы, мне кажется, говорили о девице д’Омаль?

– Я просто советовал тебе лучше жениться на ней…

– Но я торжественно обручен с девицей де Монморанси с вашего согласия.

– Но с моего согласия можно тебя и разобручить.

– Но я влюблен.

– Я сделаю для тебя герцогство царством.

– Девица де Монморанси чудо красоты…

Король слегка покраснел и, не отвечая, начал чесать бороду со странной настойчивостью. Эта поза, должно быть, имела что-то страшно тревожное, потому что Бассомпьер вдруг совершенно растерялся.

– Вы ничего не говорите, государь… О чем вы думаете?

– О чем я думаю?.. Я тебе объясню. Размышлял ты когда-нибудь, Бассомпьер, об опасности иметь слишком хорошенькую жену?

– Мне этого не кажется…

– О! Это очень опасно, Бассомпьер, очень опасно; поверь моей строгой опытности… Двор теперь очень развращен, жена очень молоденькая, почти ребенок, неопытная, подвергается большой опасности… особенно когда она так хороша, как Шарлотта де Монморанси.

– Разве я не могу защитить ее?

– Мужья всегда защищают дурно… Притом, повторяю тебе, двор очень развращен…

– Есть средство очень простое – я увезу ее подальше от двора…

Он остановился посмотреть, какое действие произведут его слова, и потупил голову, как будто ожидал, что разразится громовой удар. Действительно, король подпрыгнул при этих словах и запальчиво схватил его за руку.

– Я запрещаю тебе увозить ее… Запрещаю, слышишь ли ты меня?

– Увы, государь, теперь я понимаю все…

Он имел такой покорный вид, что Генрих после минутной нерешимости пожал ему руку.

– Тем лучше… потому что ты мне друг, Бассомпьер…

– Вы очень добры, государь… но…

– Что такое?.. Говори.

– Простите мне, государь, откровенность моего вопроса… Вы твердо решились?..

– Совершенно… Я влюблен, как не был никогда…

– И тогда, если бы я женился… решительно не было бы надежды избегнуть?..

– И не помышляй… Поставь себя на мое место.

– Поставьте себя на мое, государь…

Король смутился и думал с минуту.

– Это для твоей пользы, поверь…

– Для моей пользы!.. Если вы так понимаете это, государь, то я предпочел бы, чтобы вы менее заботились обо мне…

– Ты нерассудителен…

– Мне кажется, напротив…

– Я предупреждаю тебя заранее, я говорю тебе: не женись… когда я ведь мог ничего тебе не сказать…

– И вы думаете, что это должно доставить мне большое удовольствие?

– Не совсем. Но ты все-таки свободен жениться…

– Очень благодарен, государь… Пусть другим достается эта роль… Я хочу жениться для самого себя… Но, впрочем, ведь вы только даете мне предостережение, а не приказание, государь?

– Как приказание?

– То есть вы предоставляете мне свободу защищаться и не намерены насиловать госпожу де Бассомпьер.

– Да, конечно…

– Ну! Когда так, я рискну…

– Стало быть, ты очень уверен, что тебя любят?

Бассомпьер ответил только улыбкой торжества и начал гладить свои усы с победоносным видом. Это раздражило короля, лицо его подернулось, и он ответил тоном почти строгим:

– Выслушай внимательно, что я тебе скажу, Бассомпьер… Ты знаешь, как горячо я к тебе привязан, ты участвуешь во всех моих удовольствиях, я сделал тебя полковником моих швейцарцев… Но я чувствую, что если ты отнимешь у меня любовь Шарлотты де Монморанси, то я возненавижу тебя.

– Увы! Государь, это очень печально для меня, но ни для какой женщины на свете не соглашусь я подвергнуться неудовольствию вашего величества… Однако, если вы позволите сделать вам почтительное замечание…

– Сделай.

– Ваше величество, уверены ли вы, что это я похищаю у вас любовь Шарлотты де Монморанси, а не сама ли она?

– Она тебя не любит…

– Однако все говорят противное.

– Все ошибаются.

– Это вопрос…

V

Бассомпьер принял вид оскорбленного достоинства. Он хотел ответить – без сомнения, жестоко, – и спор становился колким. Стук в дверь прервал его.

– Что там такое?

Голос дежурного камер-лакея отвечал:

– Герцогиня Ангулемская спрашивает о здоровье вашего величества.

– Скажите, что ночь я провел лучше… Почему она не приходит сама, по обыкновению?

– Она извиняется, что не может нанести визит вашему величеству, потому что она со своей племянницей, которую ведет к королеве.

– Со своей племянницей!

Генрих взглянул на Бассомпьера и, ударив себя по лбу, как будто ему пришла чудесная мысль, закричал:

– Скажите герцогине Ангулемской, чтобы она пришла сюда со своей племянницей. Слышите ли, с племянницей! Я хочу говорить с ними обеими. Ступайте скорее.

Камер-лакей бегом кинулся исполнять приказ.

Бассомпьер не говорил ничего – он смотрел на короля испуганными глазами.

– Ты онемел… Это тебя ошеломило?

– Я не понимаю…

– А, ты уверяешь, что ты любим… Ну, мы увидим.

– Как! Вы хотите спросить этого ребенка?..

– Для чего ты принимаешь такой испуганный вид? Разве ты теперь боишься?

– Нет, не боюсь… Но мне кажется, что приличия…

– Будь спокоен… Ведь я король, ведь моего согласия спрашивали? Вопрос такого рода от меня не заключает в себе ничего нескромного…

– Это правда, но…

– Ты на попятный, красавец Бассомпьер?

– К чему послужить?..

– А вот к чему. Слушай. Она не предупреждена, она не знает ничего. Если она ответит откровенно, наивно: «Да, я его люблю»…

– Тогда?

– Тогда я откажусь от всех моих надежд и предоставлю тебе полную свободу…

– В самом деле?

– Я делаю это только для тебя, потому что ты мне истинный друг… Но ты, если ответ будет неблагоприятен для тебя…

– Я даю клятву уступить место вашему величеству.

– Чему ты смеешься?

– Я уверен, что выиграю…

– Я слышу, отворяется дверь… Это они… Скорее отвори дверь, накинь на меня этот плащ и спрячься.

– Где?

– Здесь, за кроватью… Присядь хорошенько… чтобы тебя не видели.

Не прошло и пяти минут, как герцогиня Ангулемская в сопровождении девицы де Монморанси вошла, высоко подняв голову, и, подходя к кровати короля, останавливалась каждые три шага и низко приседала.

Благородная дама очень гордилась оказанной ей честью. А ее юная племянница совершенно смутилась от этой августейшей кротости, и воспоминание о сцене, вызванной ее легкомыслием на репетиции балета, заставляло ее еще дрожать. Она шла, спотыкаясь о длинный шлейф герцогини Ангулемской, и та каждые три шага, чтобы заставить девушку делать реверансы, предписываемые этикетом, хватала ее за руку и шептала с грозными взглядами:

– Кланяйтесь… кланяйтесь… О чем это вы думаете?.. Будто вы не знаете придворных правил…

Король, не желая показать даме своих мыслей в том беспорядке, в который привела его болезнь, опустил в ногах кровати большие толстые занавески, совершенно закрывающие свет. Эта темнота была полезна его кокетству, но значительно стесняла благородную герцогиню Ангулемскую, которая, ничего не видя в темноте, низко приседала перед одеялом и любезно улыбалась ему.

Голос короля, раздавшийся с противоположной стороны, возвратил ей понимание происходящего.

– Что это вы там делаете, какие любезности оказываете вы моему одеялу?

– Простите, государь, темнота… поспешность, с какой я явилась по приказанию вашего величества… Вы изволили изъявить желание, чтобы я пришла к вам с моей племянницей.

– Поймем друг друга хорошенько, вы не хотели сделать мне вашего обычного визита под предлогом, что она с вами… Я предположил, что вы не желаете ее оставить, и сказал: пусть она придет с племянницей.

Шарлотта де Монморанси, услышав эти слова, которые Генрих, несмотря на свое волнение, смог произнести легкомысленным и насмешливым тоном, изобразила гримасу, показывавшую обманутое ожидание. По волнению короля она предположила, что это свидание будет иметь влияние на всю ее жизнь.

На что она надеялась? Она сама затруднилась бы сказать. Наверное, на что-нибудь великое, неожиданное, немножко страшное… А вместо этого ее просто привели сюда, как девочку.

Но тетка не дала ей времени предаваться горьким размышлениям.

– Девица де Монморанси, государь, знает очень хорошо свои обязанности и будет всегда очень рада находиться в присутствии вашего величества… Кланяйтесь, племянница!

Шарлотта приметила сквозь темноту глаза короля, устремленные на нее, и кокетство одержало верх над досадой. Она сделала хорошенький реверанс, такой хорошенький, что Генрих онемел от восторга.

Он заговорил только тогда, когда услыхал, что Бассомпьер, которого тревожило это молчание, завертелся в своем убежище.

– Я призвал вас, чтобы узнать о здоровье коннетабля.

– О! Государь, он очень страдает, и единственное утешение его страданий составляет мысль, что он болен в одно время и одной болезнью с вашим величеством.

– А! Это утешает его… Это странно, а меня вовсе не утешает то, что у коннетабля подагра.

– Государь, это оттого, что вы король, а он подданный и что, возвышаясь до вас… через… Словом, при мысли, что боль заставляет его подниматься, между тем как она заставляет спускаться…

– Не кончайте – вам трудно будет выпутаться. Намерение зачтется вам.

– Все мои намерения стремятся к услуге и славе…

– Не начинайте, а то мы не кончим никогда…

– Однако, государь, я была бы рада дать вашему величеству доказательство чувств…

– Я знаю всю вашу лесть…

– О! Государь, я в отчаянии, что ваше величество считаете лестью слова…

– Ну хорошо… Я беру назад свое слово.

– Я узнаю справедливость вашего величества.

– Черт… Котон меня возьми! Довольно!!!

Благородная дама остановилась в изумлении, а король, ловко воспользовавшись той минутой, когда она закрыла рот, обратил разговор на предмет, нужный для него.

– Я узнал только сегодня утром, что коннетабль серьезно болен. Это известие принес мне Бассомпьер…

Он остановился, чтобы посмотреть, какое действие произведет на девицу де Монморанси имя ее жениха. Но она не пошевелилась, а герцогиня Ангулемская как будто онемела от испуга, и, кроме необыкновенного треска, который раздался за кроватью, никто не ответил королю. Генрих был принужден пойти далее.

– Бассомпьер был очень печален. Он говорил, что если бы не это нездоровье, то свадьба его уже совершилась бы.

То же молчание.

– Это замедление неприятно для него, потому что меня стараются отговорить от этого союза… Вы знаете, герцогиня, что меня стараются отговорить?

На этот прямой вопрос герцогиня сочла своей обязанностью отвечать:

– Действительно, государь, де Бульон очень против этого…

– Он и еще другие… Не далее как вчера Сюлли представлял мне, что принц – единственный жених во Франции, приличный для девицы де Монморанси.

Шарлотта де Монморанси слушала очень внимательно, но ни словом, ни движением не обнаруживала другого чувства, кроме любопытства.

– Принц Конде! – воскликнула тетка, пораженная этой мыслью.

– Да… Но вы понимаете, что я не намерен мешаться в это… Коннетабль выбрал зятя, который ему нравится, и я счел бы преступлением пойти наперекор наклонности девицы де Монморанси.

Девушка покраснела, опустила глаза и не отвечала ничего.

Герцогиня Ангулемская заговорила вместо нее:

– Коннетабль, государь, выбрал Бассомпьера, но я не сомневаюсь: если бы он знал, что другой выбор может быть приятен вашему величеству…

– Я не этого хочу… Я полагаю, что ваша племянница любит Бассомпьера…

Король, задав этот вопрос самым равнодушным тоном, ударил кулаком по кровати, предупреждая Бассомпьера, что критическая минута настала и что надо слушать внимательно.

– Моя племянница, государь, знает слишком хорошо свои обязанности к вашему величеству…

– Довольно комплиментов… Притом я спрашиваю не вас, позвольте отвечать вашей племяннице… Скажите мне откровенно: приятно вам выйти за Бассомпьера?

Шарлотта де Монморанси казалась в большом смущении. Она со странным видом смотрела то на короля, то на тетку и наконец прошептала вполголоса:

– Это воля моего отца, и если он назначил мне господина де Бассомпьера, то, значит, я должна быть счастлива.

– И… – спросил Генрих, голос которого дрожал от волнения. – Вы не имеете другого чувства?

– Какого чувства, государь?

– Чувства, которое… Словом, вы не будете печальны, если узнаете, что другой должен заменить Бассомпьера?..

– Я сделаю все, что мне прикажет мой отец.

Король до того был восхищен этим ответом и равнодушным тоном дочери коннетабля, что начал под одеялом колотить кулаками и ногами. Герцогиня Ангулемская вдруг вскочила.

– Боже мой! Государь, слышите ли вы, пушечная стрельба?.. Это гугеноты берут Париж.

– Где это пушечная стрельба?

– Сию минуту… Вдали…

– Вам пригрезилось.

– Совсем нет, я в этом уверена… Боже Всемогущий, сжалься надо мною!

– Повторяю, вам пригрезилось…

– Извините меня, государь, я очень хорошо слышала. Это пушка…

– Я знаю, что это не пушка!..

– Если ваше величество уверяете, я должна верить…

– Верьте и не бойтесь…

Благородная дама, рассердившись, что король смеется над ее испугом, приняла самый величественный вид.

– Ваше величество, позволите мне напомнить, что нас ждет королева…

– Ступайте, герцогиня, я вас не удерживаю… Скажите коннетаблю, чтобы он спешил выздоравливать, потому что, как только он встанет, я буду с ним говорить о некоторых планах…

Герцогиня Ангулемская сделала глубокий реверанс, три шага назад, опять присела, опять сделала три шага и, приседая и делая все по три шага, вышла задом из комнаты.

Когда дверь затворилась за нею, король услыхал, что она бранила племянницу и упрекала ее колким и визгливым голосом, что та пропустила два реверанса и своей небрежностью к правилам этикета чуть не обесславила имя Монморанси.

Бассомпьер не шевелился.

– Ты умер, Бассомпьер? – закричал король.

Ответа не было.

– Ты сегодня выйдешь или завтра?

Занавес приподнялся, и полковник швейцарцев вышел с таким пристыженным и расстроенным видом, что король не мог удержаться от смеха.

Они глядели друг на друга несколько минут, не говоря ни слова.

– Ты слышал?

– Слышал…

– Твое мнение?