Глеб сидел, погрузившись в раздумья. Кофе он допил, однако не спешил отставлять в сторону опустевшую чашку – любовался акантовым орнаментом, довольно редким в современном дизайне, хотя в античные времена акант считался символом триумфа и преодоления жизненных испытаний. Посему было очень приятно увидеть его заострённые лепестки в таком неожиданном месте – на кофейной чашке в придорожной гостинице. Глеб не был любителем кофе, пил его редко, по необходимости. Зато любил античность – историю, культуру, сам эллинский дух, такой разумный и одновременно наивный. Лет с двенадцати он стал заучивать наизусть сентенции античных мудрецов. И частенько мысленно сравнивал знакомых людей с известными мифическими персонажами. Маруся ассоциировалась у него с верной Пенелопой, которая двадцать лет ждала своего Одиссея. А брат виделся юным Икаром, которому страстно хотелось летать. Глеб даже крыльями его снабдил – пусть порадуется дитя. Сам он, считай, так и не вкусил прелестей юности: кто-то же должен был кормить их маленькую семью. И не только кормить. Родиона следовало обеспечить всем необходимым, чтобы строгие тётки из опеки не сдали его в детдом…

Лишённый родителей, малой рос, ни в чём остальном не зная нужды. И, как часто водится в таких случаях, особо не задумываясь, откуда вообще берутся деньги. Одиннадцать лет Глеб возился с братом, лишив себя личной жизни, – если бы Маруся сама не проявила инициативу, до сих пор ходил бы бобылём, – а в результате воспитал безответственного лодыря. Ну какой из Родьки композитор – блажь, да и только! Как говорил Платон, не прибавляй огонь к огню. Хватит тащить парня на себе. Денег не жалко, теперь он потянул бы целый полк юных оболтусов, но брату пора становиться взрослым…

Глеб с трудом подавил зевок, потом второй. Странный кофе у этой царственной Вероники: вместо ожидаемой бодрости вдруг потянуло в сон. И Родька, балбес, пропал куда-то, пошёл чужого пса выгуливать, а ты тут сиди, жди!

Хотя в последнее время так редко выпадают минуты передышки. Как там говаривал Цицерон? «Я никогда не бываю так занят, как в часы своего досуга» – да, именно так. Глубоко вздохнув, Глеб поудобнее устроился в кресле и закрыл глаза…

***

Его разбудил запах – терпкий, резкий, с примесью ароматов сырой земли, палой листвы и ещё чего-то горького. Он открыл глаза. Оказалось, это был запах дыма. Сизый дымок лениво вился над костерком из полусырого валежника, уходя в низкое, уже совсем зимнее небо. Последняя листва трепыхалась на ветках вяза над головой, почти не заслоняя солнца, которое ещё радовало, но уже не грело. Глеб, вернее, Джейкоб – да, теперь его звали Джейкоб Блум – полулежал, привалившись спиной к стволу дерева, глядел на раскинувшуюся впереди унылую вересковую пустошь и думал о том, что через неделю-две выпадет первый снег, а значит, утки наконец покинут своё излюбленное болото и улетят далеко-далеко. И это очень хорошо, потому что нет ничего глупее охоты, в особенности на уток. И плевать, что об этом думает Эдвард Стэнхоуп!

Костёр хищно затрещал: это Эдвард подкинул сухого хвороста, не поленился поискать. Роща, отделявшая болотистое озерцо от пустоши, была совсем редкой. Хороший строительный лес вырубил ещё дед Эдварда, отец же распродал плодородные земли, так что бедняга, считай, почти ничего не получит в наследство, кроме старого дома, утиного болота да титула. Баронет – тоже неплохо, но не для Милтонов: другие претенденты на руку и сердце мисс Глэдис куда более знатны и состоятельны.

Джейкоб знал о терзаниях влюблённого друга, в меру сочувствовал, однако ничем помочь не мог. До сего дня. Эд только что поведал ему свой план, специально ради этого выманив на охоту. Как будто нельзя было всё рассказать в тепле и сухости Экворт-холла, куда Джейкоб приехал по приглашению школьного товарища, надеясь воспользоваться богатой библиотекой его предков. Без пяти минут баронету наука была ни к чему, он грезил лишь о прелестной дочери владельца соседнего поместья, а вот Джейкоб мечтал получить в будущем место профессора античной литературы в Оксфорде.

– Итак, что скажешь, друг? – Эдвард опустилс на жухлую траву. Собаки – два спаниеля и красный ирландский сеттер, любимчик всего Экворт-холла – тут же пристроились рядом, готовые в любую минуту вскочить и нестись, куда прикажет хозяин.

– Скажу, что твоя затея весьма рискованна…

– Не рискуя, мы рискуем в сто раз больше! Разве не так говорил твой любимый Марк Аврелий?

– Говорил, не спорю. Но ты уверен, что вы с мисс Милтон успеете добраться до Шотландии и обвенчаться, прежде чем её отец и братья вас догонят? Ты представляешь, что вас ждёт в противном случае? Допустим, непослушную барышню просто по-быстрому выдадут замуж – за достойного кандидата… – тут Эдвард презрительно фыркнул, но Джейкоб продолжал, не обращая внимания на его гримасы: – А что они сделают с тобой, ты подумал? Ведь вполне могут и пристрелить: братья Милтоны – горячие парни!

– Пусть, мне без Глэдис всё равно не жить! – пылко заявил влюблённый, затем добавил поспокойнее: – Чтобы этого не произошло, я и прошу тебя отвлечь Милтонов.

– И каким же образом, скажи на милость?

– Ты явишься к ним в усадьбу поздно вечером и скажешь, что только что видел на пустоши двух волков, терзавших остатки овцы. Эта серая парочка с лета орудует в округе, уже с полдюжины овец зарезала. Милтоны со своими людьми помчатся, куда ты укажешь, и будут рыскать по окрестностям до первых петухов. А когда вернутся, уставшие и злые, завалятся спать. И до полудня никто в доме не хватится мисс Глэдис, ручаюсь. А мы с ней к тому времени будем уже на половине пути к Гретна-Грин! У меня всё готово для побега: лошади, кучер, экипаж. Нужен только помощник…

– Соучастник, ты хочешь сказать? Ладно-ладно, шучу! – быстро сказал Джейкоб, увидев, как вытянулось лицо друга. – Конечно, я помогу. Хотя и считаю твою идею с женитьбой неразумной…

– Это ещё почему? – ощетинился Эдвард.

– На что вы жить будете, если Милтоны вдруг возьмут и отрекутся от своей непокорной дочери?

– Отрекутся от Глэдис? Брось! Они в ней души не чают.

– Ну, или просто лишат её приданого…

– Пусть! Проживём как-нибудь, – отмахнулся Эдвард. – Главное обвенчаться, а там видно будет.

Джейкоб с сомнением покачал головой, но переубеждать приятеля было заведомо бессмысленно.

– Ладно. Когда?

– Этой ночью.

– Уже сегодня?!

– А чего ждать? – горячность молодого Стэнхоупа могла сравниться только с его упрямством.

– Тогда пора возвращаться: я намеревался сегодня ещё поработать над переводом одного малоизвестного трактата Цицерона. Ты в курсе, что в вашей семейной библиотеке собраны все его труды?

– В том шкафу, где самый толстый слой пыли? – вскакивая на ноги, рассмеялся будущий владелец сокровищницы, к которой не испытывал и десятой доли той страсти, что питал к лошадям и собакам.

Джейкоб тоже поднялся с травы, кряхтя и пыхтя – он был раза в два тяжелее товарища, да ещё ныли ноги, непривычные к высоким охотничьим сапогам. Эдвард свистнул собак, и охотники отправились назад в поместье обедать. Правда, не дичью – до неё дело так и не дошло. Разочарованные псы уныло поплелись следом.

После трапезы приятели разошлись: Эдвард в наёмном ландо покатил к Милтонам, в объезд, чтобы его никто не заметил, а Джейкоб остался в библиотеке ждать назначенного часа, когда, согласно плану, должен был скакать во весь опор туда же, но по прямой.

Речь великого римского оратора была настолько искусной и убедительной, а предыдущий перевод настолько дрянным, что время летело незаметно. И пролетело. Когда Джейкоб опомнился, было уже далеко за полночь. Сгорая от стыда, он ещё тешил себя мыслью, что Эдвард, не дождавшись переполоха, вернётся домой, и они провернут намеченное завтра. Однако утром в Экворт-холл доставили записку с сообщением, что молодой Стэнхоуп пойман при попытке похитить дочь соседей, и старый больной баронет был вынужден ехать к Милтонам вызволять сына, опозорившего его имя.

Как сложилась дальнейшая судьба приятеля, теперь уже бывшего – надо ли говорить, что Эдвард не смог его простить? – Джейкоб узнал уже в Оксфорде из письма общего знакомого. Как он и предвидел, прелестная Глэдис Милтон стала супругой знатного дворянина, третьей по счёту. Старый баронет скончался вскоре после того, как его единственный сын отправился в Китай на «опиумную» войну, чтобы доблестью смыть позор со своего имени. И смыл, надо полагать. Однако унаследованный титул носил недолго: не прошло и полгода, как Эдвард Стэнхоуп погиб в Шанхае. Как потом выяснилось, в тот же день скоропостижно скончалась и Глэдис – от внезапно проявившегося сердечного недуга.

Джейкоб Блум всю жизнь прожил один. Он стал самым молодым профессором в Оксфорде, однако его молодость никого не смущала, поскольку в тридцать с небольшим он был уже совершенно сед. Его уважали за бесспорный вклад в науку, но не любили – ни коллеги, ни студенты. А за что было его любить, если он живых людей ценил куда меньше, чем давно умерших, а то и вообще не существовавших…

***

Он очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо, и открыл глаза. Лицо молодого Стэнхоупа маячило перед затуманенным взором.

– Эдвард…?

– Ты что, Глеб? Это я, очнись! – прозвучал взволнованный голос брата.

– Родион? Чёрт-те что, – Глеб помотал головой, прогоняя остатки сна. – Нечаянно задремал – и такой ужас приснился!

– Прости, брат, я не заметил, сколько времени прошло…

– Да ладно, – прервал Глеб его извинения. – Но нам действительно пора ехать: негоже опаздывать на собственную свадьбу.

– И зачем надо было устраивать её где-то в провинции? – уже не в первый раз возмутился Родион. – Почему не у нас в городе?

– У Маруси там полно родни, а нас с тобой всего двое…

– Целых двое! – уточнил Родион.

– К тому же это весьма приятно – исполнять мечты тех, кого любишь, – назидательно продолжил Глеб. – Повзрослеешь, поймёшь.

– Помнится, кто-то всего полчаса назад твердил мне, что я уже взрослый…

Глеб выпучил глаза:

– Кто мог сморозить такую чушь? Не-е, пока не женишься, ты ещё пацан. Или пока не выучишься на кого ты там хочешь.

– Как скажешь, падре… – пробормотал Родион, не веря своим ушам. – Ой, прости, вырвалось! Я постараюсь больше так тебя не называть.

– Да ладно, мне даже лестно… – неожиданно улыбнулся Глеб. – Родька, давай ты снова сядешь за руль. У меня что-то голова тяжёлая.

– Конечно! Ты отдыхай, а то явишься к невесте выжатый как лимон…

Подойдя к стойке, Глеб расплатился с хозяевами.

– Береника, Марк, спасибо вам за всё! – сказал он, слегка поклонился

обоим и направился к выходу. Цепкий взгляд делового человека скользнул по надписи над дверью, на губах мелькнула улыбка.

Младший брат вышел следом, ничего не заметив.

Когда ровный гул отъезжающего автомобиля затих вдалеке, Марк повернулся к жене:

– Береника?! Ну надо же…

– Ты тоже чуть не спалился… Аврелий! – невозмутимо парировала хозяйка, заправляя за ухо прядь светло-пепельных волос.

– Что-то я засуетился, – признался Марк. – Может, прогуляемся до озера?

– С непоседой сеттером? – усомнилась Вероника. – Чтобы он всех уток перепугал до смерти?

Она повернулась к двери на кухню, где оставался Рекс, и ахнула: огромный дог смотрел на хозяев с лёгкой укоризной.