О да, взбалмошный характер Бастет ему был известен и без подсказки трактирщика: то она весела и ласкова, как Хатхор-Луна, богиня плодородия, то агрессивна, как богиня-львица Сехмет. О статуэтках в виде кошки, глиняных, деревянных, бронзовых и даже золотых, Прист знал всё. В Древнем Египте – или на Чёрной Земле, как называли свою страну ее жители, имея в виду плодородную почву долины Нила – ни один дом, богатый или бедный, не обходился без Бастет. Ее изображали то женщиной с кошачьей головой, то кошкой, просто сидящей или кормящей четырех котят. Ее почитали как богиню плодородия, любви, веселья, врачевания и, конечно же, как покровительницу женщин – египтянки даже глаза подводили так, чтобы они походили на кошачьи, и подражали кошачьей походке. Обычно статуэтки Бастет стояли на домашних алтарях и в большинстве своем были полыми. Но далеко не в каждой такой фигурке хранились мумифицированные останки кошки-пророчицы или кошки-целительницы. Зачастую в них помещали целебные травы или благовония, запах которых оберегал обитателей дома от злых духов и заразных болезней.

Однако душа Приста откликнулась именно на этот облик Бастет – изящную черную кошку с золотым ожерельем на шее, со знаком Солнца на лбу и знаком Луны на груди. Помнит душа, помнит, что было для нее свято!

Прист растерянно глянул на пустой бокал в руке: надо же, и не заметил, как все выпил. Отставив бокал в сторону, откинулся на спинку кресла и сомкнул веки. В голове было легко и ясно, а тело, наоборот, налилось приятной тяжестью. Ничего, у него нет необходимости куда-то торопиться. Достигшему гармонии чужда суета. Сейчас посидит чуток, отдохнет и поедет дальше…

… Пустой стакан вновь до краев наполнился виски – настоящим, ирландским, тройной перегонки. Отец Салливан уже и не помнил, когда в последний раз пробовал сей эликсир. Семь лет, семь бесконечно долгих лет он торчит в адской дыре, именуемой Египтом! Но ничего, недолго терпеть осталось…

Капитан Джилрой щедро плеснул и себе в стакан, затем снова обратился к понурому священнику, до того загоревшему под беспощадным местным солнцем, что от бедуина не отличить:

– Что ж, святой отец, за вашу миссию мы уже выпили, теперь выпьем же за мою! Благосклонность фортуны, знаете ли, мне сейчас не помешает. Скоро домой возвращаться, а в моих трюмах пусто, не считая прорвы полудохлых крыс, дьявол бы их побрал!

– Не произносите в доме Божьем имя врага человеческого, сын мой! – миссионер погрозил костлявым пальцем красному от виски и злости ирландцу, капитану и владельцу небольшого торгового судна. – Так говорите, ничего не удалось откопать?

Капитан вздохнул так тяжело, что чуть не погасил ржавую масляную лампу, единственную в лачуге, именуемой католической миссией.

– Ничего, кроме огромного каменного погреба, битком набитого кошачьими мумиями, чтоб им пусто стало… Хотя они и так пустые – одна шкура да кости! – с омерзением сплюнул мореход. – Если в проклятом языческом храме и были какие-то ценности, то их давно растащили местные грабители. А в мумиях какой прок? Никакого…

– Я бы не стал утверждать столь категорично, – святой отец хитро прищурил глазки, и без того маленькие, особенно в сравнении с носом-клювом. Из-за столь выдающегося носа местные уважали отца Салливана больше других миссионеров: уж больно он походил на их древнего бога Ра, того, что с головой сокола. – Забыли, дорогой мой соотечественник, что у нас на родине делают из костей на скотобойнях?

– Мыло варят, что ли? – озадаченно поскреб рыжую макушку капитан Джилрой.

– И мыло тоже. Но в основном перемалывают на удобрения: если почву не подкармливать, ни ячмень, ни картофель не уродятся. Это здесь Нил, разливаясь, каждый год обильно покрывает землю жирным слоем ила. А наша многострадальная родина, увы, небогата плодородными почвами.

– Зато народ наш куда смекалистее! – капитан стукнул кулаком по столу, аж стаканы задребезжали. – Ишь что придумали, кости на удобрение!

– Вот и я говорю, – многозначительно протянул отец Салливан, – кости в порошок перемалывают, останки, значит…

Тут до капитана наконец дошло. Он выпучил блеклые водянистые глаза, икнул и вдруг выпалил, захлебываясь от восторга:

– То есть мумии можно пустить на удобрение?! Ну точно, чего добру пропадать? Там же их тысячи тысяч, бери не хочу…

– Ну-ну, сын мой, так просто их не возьмешь, – осадил морехода священник. – Местные, хоть и приняли веру в Бога Единого – кто христианство, кто ислам, в душе так и остались язычниками. Уж поверьте мне, сэр, я знаю, о чем говорю. Они почитают своих предков и не позволят осквернить святыню…

– Это сушеные-то кошки – святыня? – пьяно ухмыльнулся капитан Джилрой. – Мои матросы живо набьют чучелами мешки – столько, сколько влезет в трюмы. Эх, жаль, нельзя на месте перемолоть всю эту гадость в муку, больше бы вместилось!

– Вы не о том сейчас думаете, капитан. Даже бравым ирландским матросам несдобровать, если аборигены поднимут шум. Поймите же, они фанатики! Чего доброго, еще корабль ваш подожгут.

Капитан икнул и озадаченно насупился.

– Так что же мне делать? Посоветуйте, святой отец, раз уж вы так хорошо изучили нравы этих дикарей.

Священник сделал вид, что задумался. Затем сказал, понизив голос до шепота, хотя в убогой глинобитной хижине некому было их подслушать:

– Предлагаю действовать так. Я отвлеку местных: устрою шествие с хоругвями – народ непременно сбежится, поскольку жаден до зрелищ. А вы со своими молодцами тем временем быстренько погрузите мешки в… Так, а повозки? Вы же не можете арендовать повозки и вьючных животных у здешних жителей – тогда они всё поймут… Ладно, дам вам кое-кого в помощь. У этих ребят свои верблюды имеются.

– Вы о ком? – насторожился капитан Джилрой.

– Так, археологи… Нет-нет, не беспокойтесь – они не из наших, ученых. Зато куда более опытные.

– Я понял! – капитан хлопнул себя по лбу широкой ладонью. – Черные копатели!

– Тише! – цыкнул на него отец Салливан. – Кроме этих прохиндеев, никто из местных вам не поможет. Только сразу предупреждаю: не пытайтесь их надуть. Заплатите сколько потребуют, не торгуясь, иначе, сэр, я и полпенса не дам за вашу голову.

– Ладно-ладно, святой отец, я понял. Ну а сколько вы сами-то хотите за дельный совет да за посредничество, так сказать?

– Господь с вами, капитан! Зачем мне, священнослужителю, деньги? – отец Салливан закатил глаза к потолку: сквозь прохудившуюся камышовую крышу заглядывали любопытные южные звезды. – Ну разве что для миссии. Сами видите, как мы тут бедствуем.

– Десять процентов! – предложил мореход, поражаясь собственной щедрости. Хотя следовало признать, идея-то целиком принадлежала святому отцу.

Святой отец наверняка подумал о том же, поскольку в недоумении воззрился на собеседника глазами-бусинами:

– Помилуйте, сэр! Мы школу для местных детишек хотим построить…

– Школу, говорите? – мореход понимающе усмехнулся. – Ну-ну… Ладно, для благого дела не жалко: пятнадцать процентов!

На том и порешили. Пропустили еще по стаканчику за успех предприятия, которое следовало провернуть завтра же вечером: зачем откладывать благое дело? Однако уходя, капитан все же спросил священника:

– Я-то загружусь и отчалю, а вам здесь оставаться. Не боитесь мести древних богов, а, святой отец?

– Со мной Господь Истинный! – священник привычно возвел взор к небу. – Так говорил мой дед, тогда еще молодой батрак, опустошая могилы кельтских вождей. Его тоже предупреждали, что древние друиды будут мстить. Но дед купил землю, построил дом, ферму и жил безбедно до глубокой старости. Так что, сэр, вам меня не запугать!

Когда капитан, пошатываясь, удалился по спящей улочке в сторону портовой гостиницы, отец Салливан запер дверь лачуги на засов. Затем приподнял циновку, закрывающую узкий лаз, и нырнул в подполье, не забыв прихватить с собой лампу.

Мигающий язычок пламени многократно отразился на гладких металлических поверхностях, бронзовых, серебряных и золотых, украшенных инкрустацией и резьбой. Кругом на земляном полу и на грубо сколоченных полках стояли кубки, вазы, треноги, светильники, статуэтки – всё из захоронений древних египтян. Отец Салливан скупал награбленное черными копателями, чтобы затем продать в Европе, только в сто раз дороже. Богатые аристократы совсем помешались от любви к древности и платили огромные деньги даже за глиняные черепки, не говоря уже о золоте и слоновой кости. А тут добра хватит, чтобы купить себе сан епископа, причем в цивилизованной стране с умеренным климатом!

Он высветил на верхней полке любимую вещицу – статуэтку кошки из черного дерева, с золотым ожерельем на шее и редчайшими огненными опалами в глазницах. То была не просто кошка – сама богиня Бастет! И нашли ее как раз в том храме, подземелья которого собирался опустошить предприимчивый капитан Джилрой.

– Ну и что ты мне сделаешь, киска? А ни-че-го! Пожалуй, я не буду тебя продавать, оставлю себе на память…

***

Когда Марк вернулся в зал, посетителя, назвавшегося Пристом, там уже не было. Лишь на столике рядом с пустым бокалом лежали несколько мятых купюр.

– Рекса можно выпускать, Герман, – сказал он вошедшему следом сыну. – Гость уехал, даже не попрощавшись. А казался таким порядочным человеком…

– Ой ли! Я видел, отец, как он драпал – как… как не знаю кто!

– Как черт, окропленный святой водой, – подсказал Марк, невозмутимо убирая со стола.

– Может, нам стоит почистить пространство от остатков темной энергии? – Герман помахал руками, изображая магические пассы.

– Зачем? Рыжий уже всё собрал. Теперь два-три дня дома не появится, – Марк указал на пустующее кресло: кот исчез вслед за посетителем.

– Но почему ты не вышел? – не унимался Герман. – Неужели было совсем не интересно взглянуть ему в лицо?

– Зачем? Этот Прист достаточно сведущ в принципах реинкарнации, чтобы сделать верные выводы. Полагаю, промышлять чисткой кармы он больше не будет… – Марк повернулся к изящной черной кошке на каминной полке. – Ты довольна, премудрая Бастет?

Огненные опалы в глазах статуэтки торжествующе вспыхнули.