Глава четвертая

Людей в электричке было немного. Я старалась, честно старалась, не вертеть головой по сторонам, привлекая к нам излишнее внимание. Бергер еле сдерживал себя, чтобы не расхохотаться в голос.

Ну а что такого? Да, я впервые в жизни оказалась в электричке.

Финляндский вокзал разительно отличался от Московского, не столько архитектурой, сколько самой атмосферой. Весьма запущенный зал ожидания был полон аккуратных старушек с сумками, спешащих на дачу, молодых людей с походными рюкзаками, пытающихся поймать за хвост стремительно уходящую теплую погоду. Тут и там попадались семьи с детьми и даже с собаками, решившие провести последние теплые выходные на взморье.

О том, что мы едем в Комарово, я узнала у пригородных касс, когда, крепко удерживая меня за руку, Бергер покупал билеты. Туда-обратно. Это вселяло в меня некую надежду. В целом, наскоро оценив ситуацию еще в машине, я поняла, что наш импровизированный побег есть ни что иное, как месть Петра Евгеньевича Бергера Георгию Алексеевичу Демидову. Вероятно, за вчерашний автомобиль на набережной реки Фонтанки и абсолютно прозрачную просьбу "так больше не делать". Но Питер не был бы Питером, если бы позволил легко отодвинуть себя в сторону.

Я знала наверняка, что, не обнаружив меня в отеле, охрана немедленно свяжется с Егором. А тот – с Бергером. И последний вряд ли станет держать интригу до конца. Более того, я была уверена, что стоило нам только сесть в электричку, как Питер сам отправил сообщение Демидову.

– Думаешь, тебя будут искать? – словно прочитав мои мысли, тихо спросил Бергер.

– Прекрати копаться в моей голове! – возмутилась я и, подумав, добавила: – А что? Не будут?

– Будут, – подтвердил мои догадки Питер. – И даже найдут.

– Они тебя убьют! – воскликнула я и тут же прикрыла рот рукой, краснея под заинтересованными взглядами соседей по вагону.

– Не переживайте, Елисавета Александровна! – беспечно произнес мой спутник. – Даже если и найдут, но так, проучат немного. Но для этого нас еще надо поймать. Выходим на следующей!

– Так Репино же?! – удивилась я.

Ответом меня не удостоили.

Спустя всего пару минут мы стояли на небольшом, абсолютно пустом полустанке. Телефон Бергера так и остался лежать на сиденье в вагоне электрички, следующей до Выборга.

– Ну что, Елисавета Александровна! Готовы попрощаться с прежней жизнью? – спросил Питер, едва мы покинули небольшую привокзальную площадь и, перейдя Приморское шоссе, оказались среди осеннего леса. Пахло морем. И еще чем-то приторным, возможно прелой листвой. И от этого снова кружилась голова. От запаха, и еще немного от счастья.

Я застыла на месте, глядя на небо, необычно светлое и высокое для первого дня октября. А потом засмеялась, обнимая себя за плечи, и побежала вперед.

Но Питер не дал мне далеко уйти, легко нагнал, обхватил обеими руками поперек живота и приподнял над землей, заставив взвизгнуть от неожиданности.

– Вы не ответили мне, Елисавета Александровна… – напомнил он, проведя носом по моей шее, отчего кожа покрылась предательскими мурашками.

– Я не знаю ответа, Петр Евгеньевич, – прошептала я и, развернувшись, положила руки ему на плечи.

– Не знаешь?

– Нет…

В этот раз его губы были сладкими. А еще нежными. И я таяла от этих поцелуев, рискуя потерять себя.

– Давно не была на море? – спросил Питер, когда спустя примерно полчаса мы все-таки достигли поросшей соснами дюны.

– Давно, – выдохнула я, замирая от восторга.

День был ясным. Синяя гладь Финского залива, словно зеркало, отражала солнечные лучи, заставляя щуриться от нестерпимо яркого света. Вдоль прибоя бродили люди. Кто-то выгуливал собак, кто-то просто бесцельно шел вперед вдоль кромки воды, рискуя промочить ноги. Странно, но ветра не было. Слева вдали чернела громада Санкт-Петербурга, и контраст этот столь бросался в глаза, что город казался иллюзией, неуместным среди курортной тишины фантомом.

А впереди сквозь сизую дымку проступали очертания покрытого деревьями острова.

– Что там? – спросила я, указывая рукой направление.

– Котлин, – ответил Бергер. – Кронштадт. Ты была там?

– Никогда.

– Придется это исправить, Елисавета Александровна. Вы имеете что-то против заброшенных фортов?

– Никак нет, Петр Евгеньевич!

– Это прекрасно! Я ценю в девушках отвагу.

Было что-то уютное в этих немного странных, но таких значимых диалогах. Словно за каждым словом скрывался десяток других, куда более важных, слов.

Некоторое время мы молчали. Просто шли вперёд вдоль моря.

– Ты не хочешь рассказать мне, что все-таки случилось? – вдруг спросил Бергер.

– В смысле?

– Ну я похищаю тебя, рискуя здоровьем, и даже жизнью, спасаю из-под опеки Демидова, а ты в благодарность не хочешь рассказать мне хотя бы немного? Хоть чуточку? – Питер сложил руки в умоляющем жесте и теперь смотрел на меня преданным щенячьим взглядом.

Но я ему не верила. За всем этим интересом скрывалось что-то еще. Я не знала, что именно. И, возможно, хотела бы прожить без этого знания всю жизнь. Но увы.

– Что ты хочешь услышать? – спросила я устало, всем своим видом демонстрируя, что не хочу об этом говорить.

– Как что? – удивился Бергер, заметно оживившись. – Смотри! Демидов-младший в бешенстве. Впервые, хочу заметить. Никогда прежде он не позволял себе демонстрировать подобные эмоции. Одновременно с этим, буквально за пару часов он поднимает практически всех своих людей в Питере с приказом не спускать глаз с некой девицы Аракчеевой-Головиной, которая вот уже много лет приходится ему невестой. Девица эта заметно раздражена, раз позволяет себе глупые игры с охраной. А Демидов-старший просто осуждающе качает головой, мол молодежь, милые бранятся – только тешатся. И все!!! Так что происходит, Елисавета Александровна? Почему вы здесь?

– Потому что захотелось? – Я остановилась, вынуждая его остановиться тоже.

Рядом с нами возвышался полуразрушенный корпус старого, еще советской постройки, санатория: серые обшарпанные стены, лоджии с облупившейся штукатуркой и старая бетонная набережная – променад. Питер легко подхватил меня под бедра и усадил на парапет спиной к морю.

– Не скажешь по-хорошему? – спросил он, слегка потянув меня за одну из косичек. Мужчина задумчиво расстегнул молнию на моей куртке и скользнул рукой под тонкий трикотажный джемпер, касаясь прохладными пальцами кожи на пояснице. Я прижалась к мужчине теснее, подставляя губы для поцелуя.

– Ты всегда поступаешь так, как хочется, Лисса?

Кажется, я застонала. От глухого разочарования, конечно. Потому что Питер вдруг рассмеялся, притянув меня к себе. Я обхватила его ногами за талию и попыталась обнять его за шею. Но Бергер не позволил, перехватил за запястья и мягко завел мне руки за спину, заставляя прогнуться ему на встречу. Его губы скользнули в обжигающем поцелуе по подбородку и спустились на шею.

– Я жду ответов, Елисавета Александровна! – напомнил он, слегка укусив меня за нижнюю губу. Я чувствовала все нарастающее напряжение его бедер, слышала, как глухо, с перебоями стучит его сердце. Потянулась к его рту, снова требуя поцелуя, но он легко увернулся. Наконец отпустил мои руки и положил ладонь на бедро, скользящим движением провел вниз, до колена, и вернулся вверх. Даже сквозь плотную ткань джинсов я чувствовала идущий от его пальцев жар.

Он столкнул нас лбами, и, удерживая меня за затылок, произнес:

– Что случилось в Москве, Лисса? Это важно.

И я рассказала ему все.

Это оказалось так просто. Стоило только начать, как слова сами полились наружу. Я сидела на каменном парапете посреди пустынного пляжа и, захлебываясь слезами, рассказывала едва знакомому мужчине, как мой жених у меня на глазах занимался любовью с другой.

– Он ее трахал, Лисса. Это называется именно так, – произнес Бергер, ухватив меня за подбородок и заставляя посмотреть ему в глаза. – Демидову почти тридцатник. Неужели ты думала, что он, ожидая, когда ты повзрослеешь, будет блюсти целибат?

Я всхлипнула.

– И ты решила отомстить?

Я кивнула, мокрые от слез щеки залил непрошенный румянец.

– Все не так просто, Лисса. И все зашло слишком далеко. Ведь я просто не смогу тебя отпустить, даже если очень захочу, и на это есть причины. Демидов совершил ошибку, но он сделает все, чтобы ее исправить. Ты его, Лисса. Пока еще его.

– Поцелуй меня! – попросила я, внутренне сжимаясь от того, как жалко прозвучали эти слова.

– Только если ты пообещаешь мне кое-что, хорошо?

– Что?

– Не касаться татуировки на шее. Обещаешь?

– Да… – выдохнула я, обмирая от собственной храбрости.

Нежности не было. Питер Бергер больше не жалел меня. Он напирал, ломая и круша все преграды, которые я столь тщательно выстраивала последние годы. Доказывал, что может быть грубым, даже безжалостным. Уверял, что он не ангел. Отнюдь. И может быть мерзавцем. Он пугал меня. Он сводил меня с ума. Он терзал мои губы, кусал за шею и до боли стискивал руками бедра, оставляя на них синяки. Мы по-прежнему были на заброшенном променаде, и внизу, у кромки воды, стыдливо отводя от нас взгляды, прогуливались люди.

А потом я сдалась. Протянула руку и коснулась его затылка. Чешуя под моими пальцами мгновенно ожила, и в то же мгновение голову разорвало осознанием чужого присутствия.

Глава пятая

Я летела. Я летела высоко над облаками. Я парила в бескрайней пустоте голубого неба. Мои крылья, словно горный хрусталь, мириадами огней отражали солнечный свет, радугой рассыпая вокруг бесплотные кристаллы… Счастье, безграничное счастье – вот что заполнило меня всю. Сложив крылья, я ринулась в пике, стремясь поймать легкое воздушное облачко, что казалось мне сахарной ватой. Оно было уже совсем близко, и я даже приоткрыла пасть, выпуская тонкую струйку дыма, когда огромная тень загородила собой солнце. Я запаниковала, почувствовав чужую необузданную ярость, кувыркнулась пару раз, потеряв на несколько мгновений способность ориентироваться в пространстве, и, нелепо расправив крылья, попыталась уйти от преследователя. Куда там… Огромная тень накрыла меня сверху, а потом я почувствовала, как острые зубы впиваются мне в холку…

– Лисса! Лисса! Давайте-ка, Елисавета Александровна, пошутили и хватит!

Я проснулась от того, что кто-то весьма ощутимо хлопал меня по щекам. Все тело ныло, а у основания шеи пульсировала резкая боль. Где это я так приложилась? Упала? Я коснулась затылка рукой, ожидая нащупать как минимум шишку…

– Лисса!!! Ты узнаешь меня?

– Что?

Конечно, я его узнала.

Питер Бергер склонился надо мной и теперь смотрел в упор с таким неудовольствием, словно раздумывал: надавать мне еще пощёчин, или уже достаточно…

Достаточно!

Щеки горели. А взгляд моего то ли похитителя, то ли телохранителя сверкал холодными изумрудами в окружающем нас сумраке. Я приподнялась на локтях и оглянулась. Спросила, переведя на Бергера встревоженный взгляд:

– Где мы?

– В надежном месте, – ответил он устало и, бесцеремонно отодвинув мои ноги в сторону, уселся рядом. Старая пыльная кушетка жалобно скрипнула под его весом.

– А если точнее?

– В Комарово, как и планировали.

– Ты планировал! – напомнила я.

– Я! Конечно, я, Елисавета Александровна! А как иначе!

– И?

– Что?

– Петр Евгеньевич… – простонала я, закрывая лицо руками. – Хватит шутки шутить. Что с моей головой?

Он оказался рядом за десятую долю секунды. Я не успела даже моргнуть, как почувствовала его дыхание на своей щеке. Почему-то захотелось зажмуриться. Я вспомнила свой недавний сон, и острая боль снова пронзила затылок.

– Оххх…

– Лисса! – И столько было возмущения в этом возгласе, что я невольно улыбнулась. Коснулась рукой его щеки и спросила:

– Что со мной случилось?

– Ты ударилась затылком, Лисса. Неудачно поскользнулась на мокрых камнях.

– Но я ничего не помню… Только как… Мы…

– При ударах головой такое случается, Елисавета Александровна. Вам нужно отдохнуть, – проговорил он ровно.

– Мне нужно вернуться в отель! – спохватилась я, отлично понимая, насколько глупо это звучит.

– Завтра утром, обещаю. Сегодня уже поздно, Елисавета Александровна.

– Поздно?

В небольшой комнатушке, где мы находились, было всего одно окно. И шторы на нем не было. Я ясно видела, что вечер еще не наступил.

– Еще светло. И можно заказать такси…

– Я потерял телефон, – сообщил Бергер, слегка пожав плечами.

– В электричке?

– В электричке! – Питер радостно кивнул.

– Не смешно, Петр Евгеньевич!

– Вы так думаете? А зря!

– Меня будут искать! – напомнила я.

– Почему будут? – удивился Бергер. – Уже ищут. Причем давно.

– И?

– Что?

– Издеваешься?

– Я? – воскликнул Питер, а я прикрыла глаза, сдаваясь.

– Только не спи, Лисса! Не время…

Я не знала, что целовать можно так нежно. Я никогда не думала, что столько внутренней боли можно передать всего лишь через легкое касание губ. Я снова кружилась в бездонной пустоте, а невозможный Питер Бергер покрывал мое лицо легкими поцелуями, нежно гладил ладони мозолистыми кончиками пальцев и бормотал почти бессвязно:

– Лисса! Моя Лисса… Только моя…. Не отдам. Не смогу… я первый тебя нашел…

– Питер…

– Помолчи! Я прошу тебя, не нужно ничего говорить, Лисса! Просто позволь поверить, хотя бы на мгновение, что ты моя…

– Петр Евгеньевич, вы тоже ударились головой? – Его напор смущал, и я из последних сил пыталась все перевести в шутку, вот только зря.

– Не верите мне, Елисавета Александровна? – Он резко отстранился, и сразу стало холодно и одиноко. Спросил: – Действительно, с чего бы? Только со мной все ясно, а чего хотите вы? Лисса, почему ты здесь?

Я не знала. А потому села, свесив ноги с кушетки. И сдавив руками виски, прикрыла глаза. Кажется, я сходила с ума.

– Почему? – прошептала еле слышно.

– А ты не знаешь? – раздалось в ответ.

Я не знала.

– Что ты чувствуешь, Лисса?

Я задумалась. Сильнее сжала ладонями голову, надеясь, что смогу сосредоточиться, отвлечься от пульсирующей боли.

– Безнадежность, – проговорила негромко. – Тоску. Боль потери…

– А еще?

Я услышала, как Бергер вскочил на ноги и принялся мерить комнату шагами.

– Я не знаю… Правда не знаю. Я словно потерялась и не могу найти выход в темноте.

Глаза я все-таки открыла.

– Как и есть, Лисса, – проговорил Питер и замер у окна, через минуту продолжив совсем другим тоном: – А знаете, Елисавета Александровна, не пора ли нам отужинать?

– Серьезно?

– А вы думаете, что я буду морить вас голодом? – спросил он немного обиженно.

– Это не продуктивно, Петр Евгеньевич.

– Что именно? Морить голодом или развлекать беседой?

– Так что с ужином? – напомнила я и поднялась, разминая мышцы.

– Придется пройтись до ближайшего отеля.

– Я за!

С улицы дом оказался резным, потемневшим от времени теремом. Старая дача в Комарово, явно дореволюционной постройки, стоящая на первой линии от залива. Когда-то безумно богатая, покрытая неуловимым финским флером, а сейчас обветшавшая, заброшенная и никому не нужная.