Глава первая

Стремительно темнело. Припарковавшись у обочины, я выбрался из машины и с хрустом потянулся. Оглянулся – вокруг ни души. Ни голосов, ни чужого дыхания, ни машин. Совершенно точно, я был совсем один.

Стоял непривычный для ноября крепкий морозец, хотя даже здесь, севернее родного Зарайска, еще не выпал снег.

Я скинул пальто и ботинки, поежился, коснувшись холодной земли голыми ступнями, принюхался, пытаясь уловить незнакомые запахи. Пахло осенним лесом – прелой листвой и падалью. До города было еще далеко, а дорога, ведущая к старой крепости, уходила чуть в сторону, и я все никак не мог решить, стоит ли мне сразу отправиться за девчонкой, или сначала наведаться в Печоры, разузнать, что да как.

От Тихона, правой руки дядьки Еремея, я узнал, что Ясна Изборская такая же сирота, как и я. Что стаю ее вырезали волколаки больше десяти лет назад, восьмилетняя девочка уцелела только чудом, а потом ее среди развалин крепости нашел вовремя подоспевший Еремей. Хитрый волчара принял, как водится, сироту в свой род, навел в твердыне порядок, что уцелело после набега – прибрал к рукам, приставил к девчонке стражу и пару нянек и был таков.

Больше от Тихона я ничего добиться не смог.

Тяжело вздохнув, я в сотый раз посетовал на судьбу, на быстро разделся, перекинулся и легкой рысью направился к Изборску. В теле волка бежать было легко, только думать – гораздо сложнее.

Старая твердыня выглядела внушительно. На высоком, поросшем жухлой травой холме высилась мощная каменная стена, за которой виднелись красные крыши усадьбы. У подножья холма друг к другу жались крошечные, жалкие на вид, полуразрушенные домишки. Где-то недалеко из-под земли били ключи, застыло под тонкой коркой льда озеро.

Потянув носом воздух, я потрусил вдоль стены, надеясь найти в ней прореху. Но не тут-то было. Крошечный Изборск оказался неприступным для волка. Даже такого мелкого, как я. Пришлось возвращаться к машине.

К тому моменту, когда я подъехал к массивным воротам, совсем стемнело. Внизу в деревне только в одном доме горел свет. Я даже подумал напроситься туда на ночлег, но потом решил, что лучше сразу представиться девчонке. Тогда у нее будет целая ночь, чтобы переварить новость. А то, кто знает, что в голове у этих девиц?

Однако увидеть Ясну мне не позволили. Худая как жердь, высохшая старуха встретила меня в сумрачной стражницкой, смерила презрительным взглядом, недовольно поцокала языком и прокаркала:

– Объявился-таки ирод проклятый, прислал волчонка за моей девонькой.

Я хмыкнул. Дядька Еремей явно подкинул мне непростую задачку.

Широко улыбнувшись, я шагнул вперед и отвесил шутовской поклон, за который дома тотчас бы огреб по шее. Отросшая темная челка упала мне на глаза, скрывая голодный блеск, полы черного шерстяного пальто разошлись, обнажая набедренные ножны и узкий стилет со знаком стаи на рукояти.

– Позволь переночевать, добрая женщина, – как можно мягче проговорил я и словно бы невзначай прошелся языком по выпирающим клыкам. – Уже стемнело, и я такой же верный слуга нашего хозяина, как и ты.

Старуха недовольно зафыркала. Из-за ее спины выступил парень, совсем мальчишка, высокий и неуклюжий, но уже раздавшийся в плечах. Он смешно склонил голову на бок и уставился на меня янтарными глазами. Я тихо зарычал, выпуская зверя, и парень склонился, попятился, признавая силу старшего.

– А ну хорош мне здесь молодняк пугать! – возмутилась старуха и даже рукой махнула, будто хотела отходить меня полотенцем, да вовремя вспомнила, кто перед ней. – Вижу, что не враг. Да не уверена, что друг.

– Не враг, – согласился я. – И зла на тебя не держу. А в том, что не пускаешь к девице чужих, вижу только верную службу.

– Иди уже, друже. Негоже в полночь волку за порогом оказаться.

Я не заставил себя упрашивать и пошел следом за старухой. Молодой стражник тщательно проверил замки на низко вырубленной прямо в воротах двери и в два широких шага догнал нас.

Усадьба была еще меньше, чем казалось снаружи. Узкий, усыпанный щебнем двор, несколько хозяйственных построек – погреб, банька, дровяной сарай, покосившийся пустой навес для автомобилей да колодец. Сам княжеский дом с толстыми каменными стенами и узкими окнами-бойницами больше походил на небольшой рыцарский замок. Крошечный, но хорошо укрепленный.

Пока я осматривался, пытаясь понять, как волкодлакам удалось взять крепость, старуха заговорила:

– Ясна рано ложится. В сумерках еще. Прикажешь поднять, барин?

– Поздно, пускай спит, – смилостивился я. – Только если завтра утром не будет ее в усадьбе, пеняй на себя. Никого не пощажу, услышала меня?

– Услышала, как не услышать, – недовольно прошелестела старуха. – Злой ты волчонок, не будет ей с тобой счастья.

– А она и не для меня, добрая женщина, – ответил я, про себя позабавившись такому предположению.

– Вижу, что для тебя! – запричитала старая ведьма. – Много боли ты ей принесешь, волчонок!

– Не для меня! – упрямо повторил я, а сам против воли сжал в кармане пальто дядькино письмо.

– Как знаешь, барин! В бане тебе постелю.

– В бане так в бане, – согласился я.

– И еды велю подать. Голодный же, по глазам вижу.

Я сердито обнажил клыки. Но старуха только рукой махнула и бодро заковыляла в сторону небольшого рубленного пятистенка.

Я решил не торопиться. Спрятав руки в обширных карманах пальто, я привычно потянул носом воздух и шумно выдохнул. До полной луны оставалось меньше недели. Бесконечный черный небосвод был усеян яркими ледяными звездами. Вдруг до боли в груди захотелось поймать хотя бы одну, сжать в ладони, чтобы почувствовать острые словно лезвия грани и пробирающий до костей холод иномирного кристалла… Я вспомнил, как когда-то давно, еще в прошлой жизни, мы с отцом ловили звезды в пруду, и я, будучи совсем еще несмышленым щенком, никак не мог понять, почему нельзя зачерпнуть их простым ведром.

Отец тихо посмеивался в бороду, но ничем не мог мне помочь.

– Иди, барин. Продрог ведь… – раздались из баньки причитания старушки.

– Мстислав я, добрая женщина, – зачем-то сказал я.

– Имя твое мне без надобности, волчонок. И свое тебе не скажу.

– Дело хозяйское, – усмехнулся я и, пригнув голову, переступил через высокий порог.

В баньке было тепло и сухо. Пахло сеном и цветочным мылом. А еще молоком и свежим хлебом. Пахло так сильно, что в животе заурчало, а рот наполнился слюной.

Старуха скрипуче рассмеялась, поставила на пол масляную лампу и, пробормотав что-то неразборчивое, ушла.

Я огляделся. Тесный предбанник с узким окошком под самым потолком вел в парную. В печи тихо потрескивали березовые поленья. Не для жара – для тепла. В дальнем углу я заметил две деревянные кадки, в любой из которых легко мог поместиться крупный мужчина.

На широкой лавке стояла накрытая накрахмаленной салфеткой плетеная корзина. Рядом высилась стопка тонких шерстяных одеял и жесткое даже на вид полотенце.

Я скинул пальто, стянул через голову колючий свитер. Закатал длинные рукава сорочки и зачерпнул из кадки пригоршню воды. Умылся и недовольно зафыркал, когда холодные капли попали за воротник. Подхватил полотенце, промокнул грубой тканью лицо и почти рухнул на лавку, вытянув вперед ноги в тяжелых ботинках. Хотя ступни отчаянно ныли, разуваться не хотелось. Кто знает, в чем именно заключается гостеприимство Изборской крепости, но убегать из нее в личине волка, трусливо поджав хвост, мне совершенно не хотелось.

В корзине обнаружился глиняный кувшин парного козьего молока, головка сыра и еще теплый ржаной хлеб. Забыв об осторожности, я вонзил зубы в добычу и даже застонал от удовольствия. Я нормально не ел уже почти двое суток. Так, безвкусные перекусы на редких заправках. А прошлой ночью, недалеко от Торжка, я позволил поохотится волку. Это придало мне сил, но сытым так и не сделало.

Хлеб оказался удивительно душистым, молоко – чересчур прозрачным, а сыр – немного пресным. Изборская крепость, если и не жила впроголодь, но явно испытывала проблемы с продовольствием. Вряд ли дядька Еремей всерьез опасался девчонки-сиротки, скорее просто лишний раз не хотел прикармливать остатки ее стаи.

От незатейливого, но сытного ужина, да и просто от усталости, меня разморило. Я поставил корзину на пол, расстелил на лавке одеяло, второе положил под голову и лег. Глаза слипались, я отчаянно боролся со сном.

И проигрывал.

Природа все-таки взяла свое.

Разбудил меня тихий шорох. И следом в нос ударил запах чужака – удивительно нежный, весенний, совсем не подходящий полуразрушенной крепости на краю земли. И следом пришло любопытство зверя. Я открыл глаза и медленно сел, стараясь не спугнуть незваного гостя.

Точнее, гостью.

Девчонка застыла в дверях.

Босая и простоволосая.

Тонкую фигуру скрывала белая рубаха до пят с обережной вышивкой на подоле. Темные пряди обрамляли бледное лицо, на котором янтарным пламенем горели волчьи глаза.

Я спрятал когти и поднял вверх руки, позвал, добавив голосу силы вожака:

– Ясна…

Девчонка зарычала по-звериному, оскалилась, обнажив клыки, и подалась назад. Но не ушла, только слегка пригнулась, против воли уступая.

Я протянул руку вперед и приказал:

– Подойди.

Она недовольно мотнула головой и попятилась, споткнулась о высокий порог, пошатнулась.

Я подался вперед и перехватил ее за запястье, дернул на себя, заставляя подчиниться. Кожу закололо искрами протеста.

Сильная.

Я позволил зверю вести, и девчонка задрожала. Волчья сила затопила тесное помещение, спертый воздух загудел, в оконцах под низким потолком зазвенели стекла. Ясна отчаянно зарычала, дернулась и поникла, принимая мое право.

Я прижал ее к себе, зарылся носом в темные пряди, почти до хруста стиснул хрупкие кости.

Позвал:

– Ясна…

И услышал в ответ сдавленное:

– Отпусти…

– Отпущу, если обещаешь не делать глупости, – ответил я и, не удержавшись, скользнул клыком по ее щеке.

Черт… Черт! Черт!!!

Девчонка обещана Ярославу!

Я не имел права ставить на ней свои метки.

Ясна испуганно замерла. Я слышал, как бешено стучит ее сердце, как несется по венам кровь.

Она пахла так, что мой волк сходил с ума от желания повалить ее на пол и сделать своей.

Навсегда…

Неимоверным усилием воли я подавил возбужденного зверя. Напоследок втянул носом ее запах и отпустил. Оттолкнул почти грубо, и девчонка упала на лавку, подобрала ноги, обняла колени и подняла на меня перепуганные человеческие серые глаза.

Я шумно выдохнул, пытаясь унять дыхание, сердито рыкнул на зверя и наконец заговорил:

– У меня письмо от твоего опекуна. Еремей велел доставить тебя в Козельск к ближайшему полнолунию.

– Козельск? – облизав губы, переспросила Ясна, и от этого простого действия у меня заныло в паху.

– Это земля его сына. Ярослава.

– Ясно… – выдохнула девчонка и забрала из моих рук письмо. – Ты меня сейчас отпустишь…

– Иди, – я посторонился, открывая путь к двери. – Будь готова к полудню. И не вздумай бежать, слышишь? Я тебя легко найду.

– Я знаю…

Она спустила ноги на пол, и в темноте парной мелькнули и тут же исчезли под рубахой округлые коленки. Девчонка тряхнула волосами, расправила плечи и медленно, словно ступая по осколкам, направилась к двери, но вдруг обернулась и всё-таки спросила:

– Кто ты?

– Мстислав Боровский, – ответил я. – Второй по крови наследник Еремея.