Глава 3. Маргарита

      Что же я знаю о художественной религии в раннем немецком романтизме, Матвей Александрович? Дайте подумать.

      Ни черта я не знаю, вот мой ответ! Даже не уверена, что под моей короткой юбкой есть этот ваш чертов ранний романтизм. Вот же демон, ну ведь выбрал же! Почему именно ранний?

      Как там Юлька говорила, листая конспекты перед тем, как мы уменьшили их на ксероксе? «– Так, вот это ранний романтизм, он его точно не даст, давай лучше поздний как следует проверим!»

      Стрельнула в Мефистофеля глазами, а он в телефон втыкает. Вот кому хорошо. Так хорошо, что Матвей Александрович даже улыбнулся.

      А смотрите-ка, у него ведь совсем другое лицо, когда он улыбается. Даже ямочки есть.

      Черт, это я сейчас серьезно? Ранний романтизм подействовал?

      Думай, Марго, думай. Ладно, посмотрим, что там с поздним. Вроде не смотрит? Точно, втыкает в телефон, даже щеку рукой подпер. Скроллит, видимо, ленту, ищет кого бы еще оттрахать из «Серебра» или кого посвежее.

      Короче, Матвей Александрович занят, и это самое подходящее время, чтобы задрать юбку. Хотя стоило подумать об этом раньше: если мы будем в кабинете вдвоем, то, конечно, он не позволит мне садиться на задние ряды.

      Вот только задирать юбку сейчас… Фактически наедине с ним… Это то еще испытание.

      Один кривой взгляд, и все мои шпоры будут как на виду. И не только шпоры.

      А! Как же они шуршат в тишине кабинета, эти шпоры, мамочки! Ну их, эти нервы, проще выучить. Вот только поздно строить из себя святую невинность.

      Давай, Маргарита, на журфак с хвостами не принимают, а Мефистофель вряд ли даст еще один шанс.

      Нет, ну как улыбается! Кто там у него? Не видео же с котятами смотрит? И где он вообще прятал эту улыбку раньше? Так и не скажешь, что он пылью уже на кафедре покрылся. Даже понятно, что эти с «Серебра» в нем нашли. И это не только ум.

      В нем чувствуется харизма. И опасность. Улыбка вот изменилась, стала порочней, мимолетней. Точно не котята, зуб даю, что подружек листает.

      Так, Маргарита. Глаза на лист. Мозги в кучку.

      Операция «Снимаем юбку» и ищем ранний немецкий романтизм. Что это? «Фауст»? Уже теплее, цитата какая-то…

– Что это такое, Левицкая?

      Я не заметила, как он встал из-за стола и сел рядом. Вот же увлекательное чтиво в чулках! Давно он тут сидит интересно? Видел, похоже, более чем достаточно. Я вся окаменела. Забыла, как дышать. Еще и юбка эта, короче некуда, вон даже кусочек шпоры выглядывает!

      И тут его рука легла мне на бедро, обжигая своим прикосновением.

      Тело отреагировало как-то уж очень неправильно. Вместо того чтобы стиснуть бедра, я чуть развела их в стороны. Зачем, Марго? Чтобы ему лучше было видно шпоры?!

      А впрочем… Поздно.

      Его пальцы скользнули выше, подцепив юбку… И шпоры больше не были секретом только для моих трусиков.

      Его рука при этом осталась лежать на моем бедре. Хотела бы я сказать «колене», но нет. Это было очень близко к моему святому Граалю, а Матвей Александрович почему-то не источал гнев, ярость, скорее что-то иное.

      На губах снова заиграла та улыбка, которая неуловимо его меняла, когда подцепив пальцем кружевную резинку, он провел по коже внутренней стороны бедра.

– А я думал, наряд в мою честь. Оказывается, он просто функциональный. Да, Маргарита?

      Скажи «Нет!», скажи «Нет!»

      О боже да-а-а-а!… Как он поглаживает кожу большим пальцем. Это как он умудряется вызывать такое цунами ощущений одним только пальцем?

– Вы не меня обманываете, дорогая, а себя в первую очередь.

      С кем он разговаривает? Со мной?

      Мы все еще сдаем лектуру, Матвей Александрович? Переходите на язык Гете, все равно я половину слов не понимаю. Дышать и то удается с трудом. Ох, мамочки… Он только что провел пальцем по моим трусикам.

      И повторил то самое движение большим пальцем.

– Неужели выучить материал так сложно?

      Он погладил влажную ткань, которая причиняла адский дискомфорт. Никогда в жизни не думала, что желание избавиться от трусиков в здании университета на пересдаче по зарубежной литературе может быть настолько сильным.

– Так сложно?– повторил он вопрос.

– Кто ищет – вынужден блуждать, Матвей Александрович.

      Вот кто не забыл, что мы все-таки здесь делом заняты. Мозги. Горжусь.

      Мой мозг выдал Мефистофелю «Фауста» легко и непринужденно. Еще бы. Тойфель уже полгода ассоциируется у меня исключительно с этой книгой. Только не вовремя! Ой, как не вовремя я решила блеснуть интеллектом.

      Матвей Александрович аж в лице изменился. Посмотрел на меня потемневшим взглядом, как Фауст, наверное, смотрел на Маргариту. Или Вронский пожирал глазами Каренину, пока она крутилась перед ним на балу.

      А потом отодвинул трусики в сторону и медленно провел большим пальцем сверху вниз. При этом с его губ сорвался хриплый стон.

      Этот хриплый мужской стон пробудил во мне что-то глубинное, первозданное. Что-то, что заставило шевельнуть бедрами навстречу его руке и шире развести ноги. Он все еще гипнотизировал мои губы взглядом, пока палец двигался медленно и нежно.

      Мне больше не было холодно. Я горела изнутри, и снова подалась к нему навстречу, а после почувствовала, как он положил руку мне на плечи, притягивая к себе.

      Коснулся моих губ нерешительно, словно это не его рука вовсю хозяйничала у меня между ног. Затылком я коснулась его плеча и тогда же почувствовала, как его язык скользнул по моей нижней губе, очертил верхнюю.

      И тогда же его палец скользнул в меня.

      Меня выгнуло дугой от противоречивого коктейля из чувств: легкой боли, неожиданности и удовольствия. Матвей Александрович наклонился и наконец-то поцеловал меня.

      Нежность куда-то пропала. Я отдалась его власти, и он с радостью перенял бразды правления. Его палец входил в меня медленно, аккуратно, тогда как язык просто трахал мой рот, проникая глубоко и страстно, переплетаясь с моим.

      Бедра задрожали, истома родилась внутри, захлестывая меня с головой. Я всхлипнула, инстинктивно сжимая бедра. Громко вскрикнула, и Матвей Александрович тут же закрыл мне рот поцелуем, не давая произнести ни звука, только переключив все свое внимание на клитор, которое тот требовал прямо сейчас и прямо здесь.

      Я задрожала, перестала дышать и кончила. В руках преподавателя. На пересдаче. В кабинете кафедры зарубежной литературы.

      Матвей Александрович тоже словно одумался, мигом убрал руки, подхватил меня за талию и посадил перед собой на стол.

      Или все-таки нет?

      Он развел мои ноги и встал между них, коснувшись пряжки ремня.

      О боже.

      Я уперлась обеими руками ему в грудь, все еще слишком тяжело дыша, чтобы выдавить из себя хоть слово.

      Мой профессор нахмурился. Стояк угадывался безошибочно. Его нетерпение тоже было очевидным.

      Я качнула головой, отталкивая его от себя. Сползла со стола и встала на ноги, удалось, кстати, не сразу. Колени подрагивали.

– Тебе нужен зачет? – процедил он, пожирая меня темными глазами. – Сейчас-то не строй из себя невинную девицу…

– Мне и не придется. Я еще ни разу… ни с кем… Ну вы поняли, – все, что я могла из себя выдавить.

      А поскольку земля так и не разверзлась подо мной, ничего не оставалось, как подхватить рюкзак и выбежать вон.

Глава 4. Матвей

      Вот же вляпался!

      Едва Маргарита умчалась, я рухнул на стул и уронил голову на парту. Это же надо было додуматься, целовать студентку, а потом потребовать секса вроде как в обмен за зачет по лектуре. То ли сценарий для порно, то ли набросок для заявки в полицию.

      Хорошо, хоть у Левицкой включились мозги. Или ноги? Хоть что-то. Она спасла нас обоих.

      Еще и девственница! Полный комплект для просветления, ага.

      Я дышал в парту, заставляя себя успокоиться. Кровь постепенно отливала от южных широт, возвращаясь в голову.

      Я пытался анализировать ситуацию, чтобы понять природу своего наваждения. Первая причина, конечно, воздержание. Или все-таки моя любимая цитата из «Фауста»? Вспоминая, как она произнесла это, я снова возбудился. Дожил, блин. Это что, профдеформация уже настигла? Ужас какой-то, ей-богу! У меня стоит на Гёте!

      Подняв голову, провел по лицу рукой, словно надеялся смыть с себя безумие волшебным образом. Не очень помогло. Я почувствовал ее запах на своих пальцах и снова завелся. Нужно было бежать в туалет, вымыть руки, но вместо этого я прижал пальцы ко рту, едва сдерживаясь, чтобы не облизать.

      Застонал вслух, по-быстрому закрыл кабинет и рванул к машине. По дороге я высматривал ее, одновременно стараясь успокоиться. Нужно просто извиниться. Если до завтра она не наломает дров со страха, то все еще можно исправить. Мы поговорим, я извинюсь. Она ведь была не против. Ни слова не сказала, пока я не начал звенеть пряжкой, напугав малявку до паники.

      Это же надо, как накрыло. Где были мозги?

      Приехав домой, проверил свое расписание. Да, завтра у них две лекции подряд. Последние. У меня – тоже. Будет несложно пообщаться тет-а-тет.

      Не потрудившись проверить материал лекции, я, наконец, исполнил свои мечты о душе, постели и тишине. Удивительно, но почти сразу уснул. Правда, покоя отдых мне не принес. Я видел себя словно со стороны с перекошенным лицом и безумными глазами.

      Я нависал над Маргаритой, а она тряслась и пыталась выползти из-под меня. «Невинная, – шепнул мне кто-то голосом Андрея. – У тебя нет над ней власти. Оставь ее. Работай! Ты должен мне синопсис, Тойфель».

      Мое имя отдалось эхом.

      Мефистофель, Мефистофель, Мефистофель.

      Я дернул ремень и прижал Маргариту. К столу? К полу? Она перестала трепыхаться, раскинула руки, отдавая себя то ли в дар, то ли в жертву.

      А мне было плевать. Я просто хотел ее. Взять себе, сделать своей, совратить, опорочить, научить, дать попробовать удовольствие на вкус.

– Так вот он в чем, твой труд почтенный!

Не сладив в целом со вселенной,

Ты ей вредишь по мелочам?

      Поговорила она мне в губы и потянулась к брюкам, обхватила член ладошкой.

– Гретхен… – выдохнул я, прикрыл глаза, позволяя ей доставить мне удовольствие, но адский звук выдрал из блаженного забытья.

      Будильник, черт подери!

      Я очнулся с собственным членом в руке и на грани оргазма. Несколько движений рукой, и я опять упал на подушки, тяжело дыша. Словно стометровку пробежал.

      Потрясающее начало дня.

      Продолжение тоже было так себе. Я снова читал лекции, ненавидел своих студентов, валил на семинаре, смотрел волком, когда кто-то опаздывал на пару или подходил задать вопрос после.

      Да, я мерзкий тип, но у таких обычно учат, а не халяву ловят.

      Маргариту я увидел сразу. Она прошмыгнула в аудиторию одной из последних, когда я уже раскладывал план лекции, готовясь начать. Едва ли буркнув что-то вроде приветствия, она забилась на последней парте в углу. Я ее и не видел почти. Сразу стало очень жаль.

      Почему? Черт знает.

      Не замечал ее раньше и не следовало придавать значения вчерашнему инциденту, но что-то шевельнулось, задергалось и подкатило к горлу горечью. Совесть, что ли?

      Я начал лекцию, как обычно, но в этот раз не мог просто стоять за кафедрой. Отложив листы с планом, я вышел и двинулся вперед между рядами парт.

– Настоящая духовная столица Германии – Веймар, собравший в своих стенах классиков немецкой литературы Гете, Шиллера, Гердера, Виланда, многих других, менее знаменитых авторов… – говорил я по памяти, одновременно посматривая на студентов, которые усердно конспектировали.

      Все, кроме Левицкой. Что за человек? Она сидела и рисовала в тетради. Просто выводила узоры, подперев кулаком щеку. Словно и не слышала мой приближающийся голос или же напрочь его игнорировала.

      Я бесцеремонно заглянул за ее плечо. Супер. Ни слова – одни рисуночки. Даже какой-то паук-клякса с подписью – Мефистохер.

      Подняла на меня глаза. Огромные, перепуганные, полные ужаса, словно я и был тем самым пауком двух метров роста. Переводя дыхание между предложениями, я вздернул брови, без слов интересуясь: «Будем записывать или опять дурака валять?»

      Она поспешила перевернуть страницу и с чистого листа начала конспектировать лекцию.

      Так себе победа, но на первый раз сойдет.

      Я встал позади нее и до конца пары вещал с галерки, буквально нависая над Маргаритой грозовой тучей.

      Она больше не смотрела на меня. Даже не двигалась, только писала и писала, как заведенная. Едва звонок оповестил об окончании занятия, она вскочила, но я закрыл дорогу к бегству. В суете сборов никто и не придал значения, что я попросил ее:

– Нам нужно обсудить вашу вчерашнюю лектуру. Можем встретиться у третьего корпуса через двадцать минут?

      Я там оставил машину сегодня. Возможно, это было ошибкой, но обсуждать вчерашнее в стенах универа я совсем не хотел. Это наше личное недоразумение. Нужно уладить его на нейтральной территории. Ну или в моей машине, если она согласится в нее сесть.

      Она обречённо вздохнула.

– Хорошо, Матвей Александрович. Я подойду.

– Одна, – добавил я, видя, как на нас глазеет ее подружка и долговязый пацан.

– Ладно.

      Она накинула на плечо лямку рюкзака и вышла из аудитории вместе с друзьями. Я поспешил собрать свои вещи. Нужно было еще заскочить на кафедру.

      Ровно через двадцать минут я стоял у машины и смотрел, как Левицкая приближается. Она была сегодня в обычных джинсах, ветровке, конверсах, почти без макияжа. Обычная девчонка без этого маскарада. Милая. Весьма… Не замечал раньше. Собственно, я и не разглядывал студенток, чтобы не было соблазна.

– Что вам надо, Матвей Александрович? – спросила она почти дерзко, но тут же словно испугалась саму себя, опустила глаза вниз.

– Домой тебя хочу отвезти.

– Не надо.

      О, ну, конечно, как неожиданно.

– Садись в машину, Маргарита. У меня нет ни времени, ни желания с тобой спорить.

      Она сжала губы, качнулась на пятках. Я уже думал, уйдет, но она вдруг усмехнулась.

– И дверь даме не откроете? Где ваши манеры?

      Я обреченно вздохнул и дёрнул ручку.

– Соблаговолите?

      Довольная Маргарита уселась в объятия кожаного сидения. Я захлопнул дверцу, обошел авто, сел за руль. Сложив руки на колени, Левицкая притихла, видимо, побаиваясь. Все-таки режим самосохранения у нее активируется время от времени.

      Я завел машину и выехал с парковки.

– Я просмотрел то, что ты написала вчера. Всю ту чушь вперемешку с тем, что удалось скатать со шпор.

– Мы перешли на «ты»? – спросила она, вздернув одну бровь.

– Очевидно, – буркнул я себе под нос.

– Окей, значит, я могу называть тебя…

– Нет, – рявкнул я. – Не можешь!

      Она вжалась в кресло, и я выругался себе под нос, проклиная несдержанность.

– Ладно, Маргарита, твоя взяла. Давай, не будем утрировать и усугублять случившееся вчера, хорошо?

– Так это я усугубляю? Это вы взялись мне тыкать с какой-то стати.

– Извини. Скажи адрес. Куда сейчас свернуть?

– Налево, – буркнула она. – Третья улица Свободы.

– А, знаю. Район ботанического сада?

– Да.

      Я перестроился, свернул на светофоре, вдохнул поглубже и выдал речь, снова возвращаясь к уважительному тону и форме.

– Я должен извиниться перед вами за вчерашнее, Маргарита. Это было непозволительно. Думаю, мы оба погорячились. Не перекладываю на вас ответственность, ни в коем разе. Это, конечно, моя вина. Я был зол, несдержан. Все время, что преподаю, студенты словно испытывают меня на прочность. Неужели так сложно выучить материал? Я плохо объясняю?

– Нет, – пискнула она. – Кажется.

– Быстро говорю? Вы не успеваете записывать? Ах да, вы же вообще не конспектируете!

– Простите, я…

– Пообещайте, что выучите мои лекции и прочтите уже хоть что-то по курсу. Летом будет экзамен, плюс вам нужно уже выбрать тему курсовой. Соберитесь, Маргарита! Еще есть возможность взяться за ум и втянуться в учебу.

– Моя учеба для вас так важна?

– Разумеется, – истово соврал я, пытаясь убедить в этом скорее самого себя. – Маргарита, ваша вчерашняя писанина – это нечто несуразное, уж простите. Я просмотрел, но, так и быть, зачту. Скажем, авансом. Идет?

      Поджала губы.

– Взамен на мое молчание, что ли?

– Да. Все останется между нами. Мне не нужны проблемы. Да и вам тоже вряд ли пойдет такое на пользу. Давайте просто забудем это маленькое недоразумение.

      Она аж подпрыгнула.