Ничего не понимая, она накинула халатик и вышла в коридор. Обрушившийся на нее запах чуть не лишил ее чувств. Закрыв нос платком и дойдя до комнаты Зои, Софья поняла, что и звуки, и запах исходят отсюда. За дверью то блевали, то выли.

– Что это, Господи? – в нерешительности остановилась она у двери соседки.

Тут кто-то тронул ее за локоть, и испугавшаяся Софья вскрикнула.

Оказалось, что это Елена, которая тоже не спала всю ночь и, услышав что-то подозрительное, решила проверить, все ли в порядке.

– Что там? – спросила она Софью.

– Не знаю, – ответила та. – Но эти звуки, эти запахи невыносимы.

Елена решительно толкнула дверь комнаты, и перед женщинами предстала неприглядная картина.

– Что с тобой? – спросила Елена Анатольевна.

Зойка замотала головой и замычала, не в силах оторваться от ведра.

– По-моему, у нее сотрясение мозга, – тут же определила состояние соседки Софья.

Вспомнив, как она ударила вчера шваброй по голове эту прелюбодейку, Елена с ужасом в глазах обратилась к Софье.

– Что же делать?

– Вызывать скорую помощь, – ответила та.

Телефона в квартире не было, пришлось бежать в дежурку к сторожу.

Приехавшая карета скорой помощи забрала несчастную Зою в больницу. Проводить ее поехали Софья и Володя, ее верный ученик и любящий ее мальчик. Правда, мальчику уже стукнуло 27 лет, и он работал в музыкальном театре, жил в общежитии, но по выходным дням возвращался к родителям. Воротниковы всегда с нетерпением ожидали свидания с сыном.

Елена осталась дома, чтобы убрать и привести в порядок квартиру. Помогала Нина.

А в полдень вся квартира узнала о начале Второй мировой войны.

Все внутренние неприятности и несчастья отошли в сторону. Всех объединила одна огромная общая Беда.

Из квартиры уходили на фронт трое мужчин: Иван Рябов и отец и сын Воротниковы.

Когда Софья собрала соседей на кухне, было решено искать Ивана.

Как и рассчитывали Семен Васильевич и Володя, в военкомате, куда они отправились сразу после того, как узнали о начале войны, они встретили Ивана Рябова. Стоя в очереди, мужчины и сообщили Ивану, что его ждут дома, чтобы по-людски проводить на фронт.

Получив документы, домой вернулись все вместе.

Нина встретила мужа без упреков и разговоров о его предательстве.

Вместе собрали чемодан и вышли к столу, который уже приготовили им женщины.

Расставание было печальным, но мужчины уверяли, что непременно вернуться живыми и здоровыми.

Софья вспомнила, как провожала своего жениха на фронт и как он точно так же просил за него не волноваться, но обязательно его дождаться.

Эта картина встала перед ее глазами, и она, удерживая слезы, просила уходящих на фронт мужчин беречь себя и писать как можно чаще.

Иван был даже рад такому повороту событий. Прощаясь, он поцеловал руку Софье Сергеевне и просил не оставлять его женщин без присмотра.

– Я на вас надеюсь, как на Бога, – сказал он. – И еще, простите меня великодушно, потому что вел я себя глупо, хотя, признаюсь честно, всегда мечтал, что мои женщины будут такими же, как Вы.

Софья лишь грустно улыбнулась в ответ и поцеловала Ивана в голову.

Она всех троих перекрестила со словами: «Храни вас Господь!».

На вокзале матери Владимира – Вере Ивановне – стало плохо с сердцем, и Софья, распрощавшись с отправляющимися на фронт мужчинами, увезла ее домой.

Ночью Софью вызвали в Смольный. Ее назначили руководителем группы стенографисток.

Теперь она уходила на работу с рассветом, а возвращалась поздно ночью.

7 сентября немцы взяли город в кольцо. Начались тяжелейшие для города 900 дней блокады.

Глава 4

Софья, пропадая целыми днями, а порой и ночами на работе, все же не могла заставить себя не думать о Зое.

Та находилась в больнице уже больше месяца, и Софья понимала, что с соседкой что-то не так.

Подстегивала ее к этим постоянным тревогам и Елена, не находившаяся себе места из-за чувства вины перед соседкой. Дважды она ездила с передачами к Зое в больницу, но та от встречи с ней отказывалась.

– Хоть бы с ребенком ничего не случилась! – со слезами на глазах делилась своими переживаниями Елена с Софьей. – Не поверишь. Я с утра до вечера молюсь, чтобы она скорее поправилась и ребенок родился здоровым!

В конце концов, отпросившись в обед со службы, Софья сама поехала в больницу.

Зоя вышла к ней вся отекшая, убитая и молчаливая. Живот ее был уже хорошо заметен.

На вопрос о здоровье сказала, что головные боли стали меньше, но врачи отказались сделать ей аборт, сославшись на большой срок беременности.

– И какой же срок? – поинтересовалась Софья.

– Около шести месяцев, – ответила Зоя. – Но я все равно освобожусь от него! – с невероятным упрямством заявила она.

– Не боишься стать убийцей своего сына? – с горечью спросила Софья.

– Не боюсь, потому что и сама жить не буду!

От ее слов у Софьи мурашки пошли по всему телу.

– Зоинька, одумайся, что ты говоришь! Это такое счастье – родить сына!

– Почему сына? – вяло поинтересовалась Зоя.

– Я вижу по тебе, – ответила Софья.

– Впрочем, мне это безразлично, я все равно не буду его рожать, – категорически заявила Зоя. – Мне рассчитывать на помощь нельзя. Отцу он не нужен, мне тем более.

– А кто отец, Зоя? – не удержалась от вопроса Софья.

– Честно скажу, не знаю.

– Но ты так конкретно обвинила в причастности к этому Ивана, даже не подумав о том, что у него семья.

– У всех семья, – зло сказала Зоя. – Только у меня ее нет и не будет.

– У меня тоже нет семьи, но я всех вас считаю своей семьей, – заметила Софья. – А у тебя она уже есть, ты не одна, вы с сыном вдвоем, значит, у вас уже есть семья.

– Не старайтесь, Софья Сергеевна! Я устала, пойду в палату, лягу, – и она, не попрощавшись с Софьей, повернулась, чтобы уйти, но Софья схватила ее за руку.

– Зоинька, роди его, – попросила она. – Все вместе мы его поднимем, вот увидишь!

– И не надейтесь! – вырвав руку, женщина устремилась в палату.

Софья не спала всю ночь. Вместе с Еленой они думали, как спасти Зою от греха и сберечь ее ребенка. Но так ничего и не придумали.

А через три дня Софье позвонили из больницы и попросили прийти кого-нибудь из родственников. Софья не могла уйти с работы, и поехала Елена.

Врач, лечащий Зою, сообщила, что больная пыталась ночью повеситься в туалете. Слава Богу, соседка по кровати, зная о желании Зои уйти из жизни, следила за ней и сообщила дежурной сестре, что Зоя давненько вышла из палаты и не появляется. Стали искать. Хорошо, вовремя сняли и отходили. С ребенком вроде тоже все в порядке.

– Ее лучше пока оставить у нас в больнице, – посоветовала она Елене. – За ней необходимо постоянно следить, у нее затянувшаяся депрессия. У нас все-таки всегда есть дежурные.

Елена согласилась с доктором, а что она могла поделать?

Софья выхлопотала для Зои дополнительный паек, как для беременной, и его доставляли в больницу. Главврач была очень признательна за это Софье.

В городе тем временем все больше людей умирало с голоду. Доктор даже намекнула Софье, что в создавшейся ситуации еще один едок городу не подарок. Что, может быть, и лучше бы сделать больной аборт.

– Но сроки слишком большие для этого, – удрученно посетовала она.

Пришлось Софье вновь обратиться к знакомому ювелиру.

На этот раз она отнесла ему старинный перстень с крупным изумрудом.

Борис Абрамович выслушал Софью и лишь головой покачал.

– Фамильное сокровище хотите ради такой женщины навсегда утратить. Подумайте, голубушка, зачем вам это?

– Я вас очень прошу, Борис Абрамович, достаньте мне за это кольцо все необходимое для младенца, включая кроватку, ванночку и питание.

И старый ювелир не подвел. Все это богатство было доставлено в комнату Зое уже через день.

– Только бы Зоя не подкачала! – как заклинание твердили Софья и Елена.

Когда через месяц Зою выписали из больницы, приехав домой и увидев приданное для младенца, она вроде бы смирилась со своей участью. Но тем не менее за ней нужен был глаз да глаз. Софья работала чуть ли не сутками и обеспечить присмотр не могла. Нину забрали рыть окопы за городом. Мария тушила снаряды, попадавшие в их дом.

Елене пришлось приглядывать за Зоей. Но на помощь приходила Вера Ивановна, которая из-за болезни сердца редко выходила из своей комнаты, особенно после получения похоронки на мужа – Семена Васильевича. Но видя, как трудно приходится Софье и Елене, она стала даже ночевать в комнате Зои, рассказывая той, как она ожидала появления своего сыночка, с какой радостью кормила его грудью, следила за его развитием.

Постепенно между этими женщинами установились очень доверительные отношения, несмотря на разницу в возрасте, образе жизни и образовании.

Зоя успокоилась, прекратила свои попытки покончить с собой и даже стала проявлять интерес к приготовлению вещей для младенца. Они, беседуя с Верой Ивановой, вязали малышу шапочки, пинетки и кофточки, распуская свои старые вещи. Даже Елена Анатольевна была допущена в этот кружок.

Однако доносить ребенка до положенного срока Зоя не сумела. Вешая белье, она упала со стула, и у нее начались преждевременные роды. Сын родился семимесячным.

Начались жуткие морозы, отопление в доме отсутствовало, и водопровод тоже уже не работал.

Когда Зою с младенцем привезли домой, стало понятно, что в таком холоде семимесячный ребенок долго не протянет.

Софья, не задумываясь, отдала Зое свою буржуйку. Но печурку еще и надо было чем-то топить.

Борис Абрамович достал Софье двенадцать поленьев дров, но их хватило совсем ненадолго.

В ход пошла старая мебель, книги и все, что могло гореть.

Вера Ивановна и Елена практически переселились в комнату Зои. Тем более что той пришлось выйти на работу до окончания декретного отпуска.

В связи с уходом на фронт почти всех мужчин на заводе работали женщины, старики и дети по 12–14 часов в сутки.

У Зои и так почти не было молока, но после выхода на работу оно совсем пропало.

С ребенком сидели соседки, поочередно ходившие на реку за водой, чтобы накормить и выкупать малыша, у которого до сих пор не было имени.

– Пора зарегистрировать сына, – как-то находясь дома, сказала Софья Зое.

– Как ты его хочешь назвать? – спросила она.

Все притихли, ожидая ответа.

– Валерой! – ответила Зоя.

– Ну вот и чудесно, – с облегчением сказала Софья. – Завтра же следует сходить и получить на Валерика документы. Ему тоже паек полагается.

Голодные и промерзшие женщины дружно поддержали ее.

И тут раздался звонок в дверь. Софья пошла открывать.

В квартиру вошел офицер с вещмешком за плечами и небольшой печуркой в руках. Он обнял и прижал к себе Софью, и они прошли в ее комнаты.

Все завороженно и с любопытством смотрели друг на друга, не решаясь спросить: «Кто это?».

Гость пробыл у Софьи до полуночи, все что-то мастеря и прилаживая, судя по ударам молотка и оживленным перемещениям Софьи из комнаты в чулан и обратно.

Потом она готовила на кухне чай, и они долго беседовали с гостем. В полночь Софья пошла проводить его до машины.

Все женщины тут же выскочили из комнаты Зои с вопросом:

– Кто это?

Софья с усмешкой смотрела на женщин.

– Угадайте! – смеясь, сказала она.

Но видя, что задачка им не под силу, обратилась к Елене.

– Но ты-то ведь прекрасно знаешь этого человека! – сказала она с укоризной.

– Я? – удивилась та. – Первый раз вижу! – заверила она соседей. – Но кто он? Не мучай, скажи, – обратилась она к подруге.

– Аркадий! – сообщила та. – Неужели не узнала? – с обидой спросила она Елену.

– Вот те крест! – перекрестилась та.

А Вера Ивановна улыбалась.

– Что, тот Аркадий, который все добивался вашей руки, Софья Сергеевна?

– Да, это он и есть. Он сегодня уезжает на фронт, – с гордостью за своего друга сказала Софья. – Вот привез и установил мне печурку. Теперь, Елена, ты сможешь спать у меня. Ну и подарочек нам привез, – радуясь и гордясь его добротой, сообщила она. – Прошу всех к столу, – и она широким жестом, которым всегда раньше приглашала гостей, обратилась к соседям.

В ее гостиной тлела остывающая печурка, и было намного теплее, чем на кухне. На столе стояли чайник и чашки, а на тарелках лежало по кусочку хлеба с маслом и по кусочку шоколада. До полночи пили чай, растягивая удовольствие, затем попросили Софью поиграть им на рояле. Вместе пели песни, угощались распечатанной пачкой печенья и были счастливы этим мгновением, хоть ненадолго возвратившим их к нормальной человеческой жизни.

Когда Вера Ивановна и Зоя ушли, Елена спросила:

– Аркадий опять просил стать его женой?

– Просил ждать его и писать ему!

– Ты обещала?

– Безусловно! – как само собой разумеющееся сообщила Софья.

Прошло еще два тяжелейших месяца. Зима никак не хотела сдавать свои позиции.

Как-то ночью, возвращаясь с работы, Софья подобрала двух детей, которым было по три-четыре года. Ни своего адреса, ни своей фамилии они не знали. Кое-как добились от них, что мама умерла, и они замерзли и ушли гулять одни, и что им очень страшно.

Елена растерла детей водкой, оставшейся у Софьи с лучших времен, согрела их, накормила пустым, из картофельной кожуры сваренным супчиком и уложила спать.

Разобрали они с Софьей, что одного зовут Сашенькой, а другого Виталиком.

Где искать их родных, женщины не знали. Решили, что Софья даст объявление на радио и в газету, может, кто откликнется.

– А пока нужно их приютить, – сказала Софья.

В квартире стало трое детей, не считая внучки Елены, которой исполнилось одиннадцать лет.

Весь свой паек, состоявший из хлеба и соленой воблы, Софья отдавала Елене, которая готовила суп из этой рыбы на всех обитателей квартиры.

Нина все еще работала на рытье окопов, и сердце Елены разрывалось от жалости и невозможности помочь ей хоть чем-то.

Раз в неделю Нина приезжала домой помыться и переодеть белье. Она никогда не ела дома, понимая, как голодно сейчас и взрослым, и детям. Но Елена постоянно старалась не съесть свою порцию и отложить ее для дочери. Раз в пару недель она добиралась к фронтовой полосе, чтобы принести дочери что-то из теплых вещей и немного еды.

Но однажды ночью Нину привезли домой на подводе. Одна рука перебинтована и висит на перевязи, в другой ведро с картошкой, которую она еле дотащила до подъезда.

Войдя в квартиру, Нина опустилась на пол, не в силах стоять, и потеряла сознание.

Софья, вышедшая на звуки открываемой двери, бросилась к ней. Она привела Нину в чувства с помощью нашатыря и стала разбинтовывать ей руку, расспрашивая, что случилось.

Елена тоже выскочила в коридор и, увидев раненую Нину, разрыдалась.

Софья на нее прикрикнула.

– Прекрати истерику! Дай лучше воды промыть рану и приготовь крепкий чай и хлеб.

Она умело занялась ее раной, усадила за стол, и пришедшая в себя Нина поведала им свою историю.

Оказалось, что вчера, копая окопы почти под носом у немцев, девушки обнаружили огороды дачников. Некоторые так и не были убраны осенью. Картошка на них, конечно, замерзла, но мороженная картошка лучше голода.

Поэтому Нина и еще одна девушка, Валя, решили ночью попробовать расковырять замерзшую землю и добраться до урожая, чтобы подкормить своих родственников.

Им повезло, на нескольких грядках земля оттаяла от сгоревшего рядом танка, и они выкопали картошку, набрав ее по целому ведру. Но немцы их засекли и стали стрелять.

Нине прострелили руку, а Валю убили. Сказав это, Нина заплакала.

– Меня подобрал местный дедушка, промыл рану и довез на телеге до дома. Валину картошку он забрал себе. Ему нужно было вернуться в артель на работу, поэтому донести до квартиры он не успевал.

Нина никак не могла успокоиться. Она очень боялась, что в полку хватятся ее и отдадут под суд за самовольный уход из части.

– Мне нужно до утра успеть вернуться, – повторяла она.

Рука у нее распухла и болела ужасно. Температура поднялась до 39,5 градусов.

Софья всю ночь звонила своему начальству, рассказывая, что ее дочь ранили, когда она копала траншеи, и необходимо срочно положить ее в больницу и освободить ее от этой работы из-за контузии, сообщив ее командованию о случившемся.

Только к пяти часам утра ей удалось получить добро и указание, в какую больницу везти Нину и к кому обратиться.

У Нины к этому времени температура перешагнула 40-градусную отметку, и началось заражение крови, как оказалось позже. Проводив Нину в больницу, Софья, так и не отдохнув, пошла на работу.

К счастью, Нину удалось спасти и ее руку тоже.

Вообще, несмотря на ужасный холод и голод, жильцы коммунальной квартиры все-таки бывали счастливы и оттого, что удавалось выжить, спасти детей, получать письма с фронта.

Последнее радовало особенно.

Чаще всех писал письма домой Владимир. Он писал матери и Софье.

Поскольку он служил вместе с Иваном Рябовым, тот был его комбатом, то он рассказывал о фронтовых новостях и за себя, и за командира.

Командира он расхваливал взахлеб, рассказывая о героических подвигах Ивана с гордостью и восхищением.

По его словам, Иван был самым выдающимся разведчиком на их фронте. Иван уже был старшим лейтенантом, и командование очень ценило его.

Сам Рябов о себе ничего такого не писал. Он больше интересовался, как себя чувствуют все домочадцы, постоянно просил Нину простить ему его грехи и всегда передавал привет Софье Сергеевна и теще.

Как-то, прочитав его письмо, Елена сказала Софье:

– Больше всего я рада, что Иван не отец Валерика.

– Ты посмотри на его мордашку. Он же вылитый грузинчик. Помнишь, к Зойке ходил одно время какой-то Ашот, кажется?

– Неважно, Валерик наш общий ребенок, и Сашенька с Виталиком тоже наши дети, – ответила Софья. – Ведь на мои бесконечные объявления о них так никто и не откликнулся.

– Конечно! – согласилась Елена. – Но мне жаль Нину. А так она хорошо относится к сыну Зои. В доме мир и понимание.

– Да и Зоя очень изменилась. Где что ни раздобудет, все отдает в общий котел.

– Вот и чудесно! – обрадовалась Софья. – Я тоже вчера письмо от Аркадия получила. Он передал его через своего товарища. Тот вчера был у нас в Смольном, принес две банки тушенки и буханку хлеба. Да еще три плитки шоколада. Но это для детей. Ну и так кое-что по мелочам. Я пока молчу, хочу нас всех порадовать на Восьмое марта.

Елена обняла Софью и спросила:

– Выйдешь за него замуж, если он вернется?

– Поживем – увидим, – ответила Софья. – Я ведь уже совсем старушка!

– Ты лучше всех молодых, и красивее, и добрее. Такого бриллианта, как ты, не найти! – заверила ее совершенно искренне подруга.

Глава 5

Шла вторая зима тяжелейшей блокады Ленинграда. Подчас казалось, что город вымер полностью. Но ленинградцы держались из последних сил. И не просто держались, а вели неустанную борьбу с потерявшим человеческое обличье противником.

После назначения на должность руководителя группы стенографистов у Софьи Сергеевны на квартире был установлен служебный телефон, и Софья выезжала на секретные совещания, часто проходившие на линии фронта, в любое время дня и ночи.

Как и все ленинградцы, она была так худа, что кроме прекрасных синих глаз от нее, казалось, ничего не осталось. Но сила духа этой женщины вызывала восхищение всех, кто ее знал.

Со стороны можно было подумать, что она слыхом не слышала, что такое голод и холод.

Приходя после суток изматывающей работы домой, Софья не укладывалась отдыхать, а старалась вникнуть в проблемы домочадцев и помочь им, чем только можно.

Вот и сегодня, не успев рано утром войти в квартиру и поздоровавшись с Ниной, спешащей до работы принести домой воду с реки, Софья, не раздеваясь, прихватила еще два ведра и санки и отправилась с ней вместе.

Когда женщины добрались до источника, там уже стояла большая очередь.

Впереди них стоял молодой, но совершенно изможденный мужчина с костылем вместо ноги.

Чувствовалось, что сил стоять на одной замерзшей ноге у него больше нет.

Софья тут же обратилась к нему:

– Вы бы присели где-нибудь, мы наберем вам воду и поможем довезти. Вот у нас и санки есть.

Нина недовольно толкнула ее под локоть, давая понять, что они не справятся с этой задачей.