12

Кабинет был буквально вылизан до блеска. Там царил такой же нарочитый порядок, что и на набережной Орфевр. Интересно, Лора или сам Люк все здесь прибрали? Я закрыл дверь, снял пиджак, отстегнул свой «хольстер». Вряд ли здесь удастся что-нибудь найти. Но чего не бывает, всем свойственно ошибаться, и потом, у меня полно времени.

Я обогнул письменный стол и ноутбук, чтобы взглянуть на фотографии на низком столике у окна. Амандина и Камилла на пони, в бассейне, за изготовлением масок… Открытка из Рима, подписанная мной: «Мы знали только фабрику, а я нашел завод!» Под «фабрикой священников» подразумевался Сен-Мишель-де-Сез, а под «заводом» – Папская семинария. На другой фотографии был запечатлен человек в комбинезоне, на голове – каска с налобным фонарем. Он стоял перед входом в пещеру и радостно потрясал крюками и веревками. Это, несомненно, был Николя Субейра, спелеолог, отец Люка. Люк всегда отзывался о нем с восхищением. Он погиб в 1978 году в Пиренеях на дне пещеры Жандре около двух тысяч метров глубиной. В те годы я завидовал Люку оттого, что у него был такой героический отец, завидовал даже самой его гибели. Мой отец был лишь видимостью, рекламным родителем, и умер он несколько лет спустя от инфаркта, в Венеции, в «Харриc баре», после обеда, за которым было слишком много выпито. Что посеешь, то и пожнешь. Я наклонился над рифлеными шторками, закрывавшими стенной шкаф, – заперто на ключ, попытался открыть дверцу шкафчика – то же самое. Тогда я сел за письменный стол и включил компьютер.

Я пробежал пальцами по клавишам и обнаружил, что для того, чтобы проникнуть в память компьютера, пароль не нужен. Там не было ничего интересного. Обычный домашний компьютер, забитый счетами, долговыми расписками, фотографиями путешествий, играми. Я открыл почту. Мейлы тоже не представляли никакого интереса: заказы, реклама, анекдоты…

Однако несколько сообщений привлекли мое внимание. Все они были отправлены по одному и тому же адресу и сразу же стерты. В памяти осталась только одна строчка, подтверждающая отсылку. Последнее такое письмо было отправлено накануне самоубийства Люка. Там был адрес: unital6.com.

Я прокачал этот адрес в «Гугле». Такой сайт действительно существовал: www.unital6.com. Двойной щелчок. Логотип. На фоне лурдского пейзажа появился силуэт Бернадетты Субиру^[6] с голубым поясом. Изображение сопровождалось текстом на итальянском языке. Я прекрасно говорил на нем еще со времен семинарии.

Unital6 была добровольной ассоциацией, которая организовывала паломничества в Лурд. Почему Люк искал с нею контактов? У меня снова возникли подозрения о смертельной болезни… Однако Лора казалась такой уверенной, да и врачи в Отель-Дье сразу обнаружили бы рак или инфекцию. Был ли этот сайт связан с расследованием? Зачем выходить на него прямо перед самоубийством?

Я пропустил вступительную страницу и проглядел статьи. Оказалось, Unital6 занималась и другой деятельностью: семинары, приют в итальянских аббатствах. Я прочитал перечень семинаров. Единственное, что могло заинтересовать Люка, – коллоквиум о «возвращении дьявола», назначенный на 5 ноября в Падуе. Я пообещал себе проконсультироваться у полицейских-компьютерщиков. Может, они сумеют восстановить тексты электронных писем.

Я оставил компьютер и занялся письменным столом. В ящиках были только фрагменты официальной стороны его жизни: банковские счета, страховые квитанции, бланки социальной безопасности… Я мог бы разобраться во всех этих документах, но у меня не было сейчас никакого желания копаться в цифрах. В последнем ящике – записная книжка с фамилиями, телефонные номера, инициалы. Некоторые были мне известны, другие нет, а кое-какие невозможно было разобрать. Я положил записную книжку в карман. Продолжая поиски, я нашел связку маленьких ключей. Огляделся: встроенный шкаф с рифлеными дверцами…

Дверцы из тонких пластинок легко открылись. На полках плотно стояли серые папки с документами, завязанные тесемками, на каждом корешке была проставлена буква «Д» и даты: 1990–1999, 1980–1989, 1970–1979… И так до начала века. Я вынул крайнее правое досье, на котором значилось «2000…», положил его на пол и развязал тесемки.

Две папки с датами 2000 и 2001. Я открыл папку за 2001 год и обнаружил снимки теракта 11 сентября. Башни, из которых валит дым, падающие вниз тела, охваченные паникой запыленные люди, бегущие по мосту. Ниже оказались другие фотографии: трупы с выколотыми глазами, растерзанные тела детей, заваленные строительным мусором. И комментарий: «Грозный, Чечня». Я продолжал листать досье: части скелетов, череп, сжимающий в челюстях женские трусики. Читать сопроводительный текст не было никакой необходимости: это была эксгумация жертв Эмиля Луи в районе Огзера.

Зачем Люк хранил эти ужасы? Я поставил папку на место, открыл другую, за 90-е годы, и стал перебирать листы наугад. 1993. Жертвы резни на улочке алжирского села. 1995. Разорванные взрывами тела в лужах крови, обгоревшие железные листы. «Теракт, совершенный смертником. Рамат-Эшколь, Иерусалим, август 1995». У меня дрожали руки. Я уже понял, что одна из папок будет посвящена моему собственному кошмару. Черные тела в красной от крови грязи, изрезанные лица и груды трупов насколько хватало взгляда: «Руанда, 1994».

Я закрыл досье, не дожидаясь, когда снова увижу все это. Мне даже не удалось с первого раза завязать тесемки. По лицу лился холодный пот. И снова, как в самые худшие дни, вернулся страх. Я встал, раздвинул шторы на окне и выглянул во двор, погруженный в ночную тьму. Через несколько секунд стало легче, но я чувствовал себя разбитым и униженным, в очередной раз ощутив, что так и не избавился от Руанды, она по-прежнему здесь, со мной, под самой кожей.

Я мысленно вернулся к Люку. Так вот о чем он думал вечерами и в выходные. Искал, вырезал, регистрировал самые ужасные проявления человеческой жестокости. Я наклонился над полками и вынул папку, датированную 1940–1944 годами. Я ожидал увидеть описания нацистских злодеяний, но сверху лежали материалы по Азии. Вивисекция, совершаемая японцами в масках и хирургических халатах. Подпись гласила: «Женщина была изнасилована и оплодотворена исследователем группы 731 Коябачи, который в данный момент извлекает зародыш». Руки вивисектора в перчатках, окровавленное тело, на заднем плане люди в гражданской одежде и тоже в масках. Картина запредельного ужаса.

Следующая папка содержала то, что я и ожидал найти: нацизм и его зверства. Концлагеря. Изголодавшиеся люди, изможденные, сломленные. Трупы, сваленные экскаватором в кучу. Мой взгляд задержался на одной фотографии. Ежедневная сцена в блоке 10, Освенцим, 1943 г.: расстрел очередной партии заключенных, обнаженных, стоящих лицом к кафельной стене в ожидании, когда офицер всадит им пулю в затылок; большинство – женщины и дети. Меня потрясла одна деталь: подчеркнутые зерном фотографии черные косички, выделявшиеся на белой и хрупкой спине одной из девочек.

Я поставил папки на место: свою дозу я уже получил. На других полках в хронологическом порядке были расставлены папки, относящиеся к другим векам: XIX, XVIII… Я мог купаться в этом кошмаре до самой зари. Гравюры, картины, описания, и все на ту же тему: войны, пытки, казни, убийства… Антология зла, таксономия жестокости. Но что означала эта буква «Д», написанная на корешке каждой из папок?

И вдруг меня осенило: «Д» – это дьявол, или демон.

Я вспомнил «Танцы с мистером Д» группы «Rolling Stones».

Полное собрание сочинений дьявола, или почти…

Звонок мобильного телефона заставил меня подскочить на месте.

– Это Фуко. Я только что обедал с Дуду.

Было около одиннадцати вечера.

Жуткие картины все еще стояли у меня перед глазами.

– Как все прошло?

– Голова до сих пор раскалывается, но я узнал, что хотел. Люк в последнее время проводил собственное расследование.

Он еле ворочал языком – похоже, все еще не протрезвел.

– Что за расследование?

– Убийство Массина Ларфауи.

– Торговца пивом?

– Точно.

Я знавал кабила, когда еще работал в Отделе нравов. Один из крупнейших поставщиков парижских баров, ресторанов и ночных клубов. Слухи о его смерти до меня не дошли.

– Когда его завалили?

– В начале сентября. Одна пуля в голову, две в сердце. Работа профессионала.

– А почему дело не у нас?

– Наркотдел давно следил за Ларфауи. Он занимался наркотрафиком: конопля, кокаин, героин. Они и договорились с Судебной полицией, чтобы те отдали убийство им.

– Как идет расследование?

– Да никак. Ни улик, ни свидетелей, ни мотива. Ничего нет. Судебный следователь собирается закрыть дело, но Люк за него держался.

Само по себе это убийство еще не снимало подозрения в коррупции. Даже наоборот. Ларфауи всегда что-то затевал, добиваясь для своих клиентов – владельцев питейных заведений – кое-каких поблажек со стороны полиции. Выдать лицензию IV категории, закрыть глаза на какой-нибудь притон, защитить бар от рэкетиров. Полицейские всегда были лучшими телохранителями. Удалось ли Люку что-то разнюхать в связи с этим убийством? Или, напротив, он что-то покрывал?

– У тебя есть какие-нибудь подробности об убийстве Ларфауи? Где его подстрелили?

– У него. В его загородном доме в Олне-су-Буа 8 сентября около 23 часов.

– Пуля, оружие?

– Этого я из Дуду так и не вытянул. Но все очень походило на настоящую казнь. Сведение счетов или месть. В принципе, это мог сделать любой профи. – Фуко помолчал. – В том числе и полицейский.

– А что об этом думал сам Люк?

– Вот этого никто и не знает.

– А о поездках Люка в последнее время Дуду ничего не говорил?

– Нет.

– Кто судебный следователь по делу Ларфауи?

– Годье-Мартиг.

Скверно. Узколобый придурок с аккуратно подстриженными мыслями. От него никакой левой информации не добьешься. И тем более не удастся ознакомиться с досье.

– Иди-ка проспись, – подытожил я. – Завтра я поручу тебе кое-что еще.

Фуко расхохотался. Видно, допился до чертиков. Я отключил телефон. Не таких новостей я ждал. Быть не может, чтобы расправа над торговцем спиртным и наркотиками довела Люка до отчаяния.

Я повернулся к встроенному шкафу. Нижняя полка была в алфавитном порядке заставлена папками, помеченными, помимо литеры «Д», строчными буквами. Открыв первое досье, я понял: здесь собраны серийные убийцы. В этих папках были они все, из всех времен, со всех континентов. От Жиля де Рэ до Теда Банди, от Жозефа Ваше до Фрица Хаарманна, от Джека-потрошителя до Джеффри Дэймера. Я не стал просматривать эти материалы: большинство было мне известно, к тому же совсем не хотелось вновь вываляться в этой грязи. Да и разглядывать самый нижний ряд, по-видимому, посвященный порнографии и всем извращениям, какие только способна изобрести похоть, у меня не было никакого желания.

Я протер глаза и поднялся. Пора было приступать к большому шкафу. Открыв обе дверцы, я обнаружил новые архивы, все так же отмеченные литерой «Д». Но на этот раз кое-что изменилось: здесь была представлена обширная иконография дьявола. Его изображения во все времена.

Я вынул папки с левой стороны и разложил их на письменном столе. Первые в истории человечества демоны Древнего мира, порожденные шумерской и вавилонской традицией. Я задержался на главном из них – Пазузу, демоне ассирийского происхождения, насылавшем чуму.

В студенческие годы я изучал демонологию. Мне было знакомо это четырехкрылое чудище с головой летучей мыши и хвостом скорпиона. Он олицетворял злые ветры, те, что приносят недуги и увечья. Я всматривался в его вздернутую морду, торчащие как попало зубы. Он сам по себе веками вдохновлял дьявольскую традицию. И когда снимался выдающийся фильм о дьявольских кознях, такой, как «Изгоняющий дьявола» Уильяма Фредкина, – перед нами представал все тот же Пазузу, черный ангел четырех ветров, откопанный в песках Ирака.

Перелистываю страницы: Сет, древнеегипетский демон; Пан – древнегреческое божество плотского вожделения с козлиной головой и волосатым телом; Лотан, «Тот, что извивается», – прообраз Левиафана.

Другие папки. Раннехристианское искусство, в котором зло, согласно Книге Бытия, представлено в виде змеи. Затем Средневековье, золотой век Сатаны. Иногда это было трехглавое чудище, пожирающее грешников на Страшном суде, или же черный ангел с перебитыми крыльями, а также горгульи, скульптуры и барельефы с выставленными напоказ отвратительными культяпками, безобразными пастями, заостренными зубами.

В дверь тихо постучали. Лора, стараясь не шуметь, вошла в комнату. Была полночь. Она взглянула на папки, сваленные у моих ног.

– Я все уберу, – поспешно пообещал я.

Она устало отмахнулась: какая разница! Очевидно, она плакала, у нее потекла тушь, так что глаза казались подбитыми. У меня мелькнула нелепая и жестокая мысль: моя мать ни в коем случае такого бы не допустила. Я вспомнил, как, когда хоронили отца, она по дороге на кладбище, в машине, подкрашивала ресницы водостойкой тушью на случай несвоевременных слез.

– Я ложусь спать, – сказала Лора. – Тебе что-нибудь нужно?

У меня пересохло во рту, но я отрицательно покачал головой. Я и так чувствовал себя неловко, оказавшись наедине с Лорой в столь позднее время.

– Ничего, если поработаю здесь всю ночь?

Она снова взглянула на разбросанные по полу фотографии. Ее опечаленный взгляд застыл на маске тибетского демона, торчащей из коробки.

– Он проводил здесь все выходные, собирая эти мерзкие штуки.

В ее голосе прозвучало скрытое неодобрение. Повернувшись к двери, она уже взялась за ручку, но передумала:

– Я хотела тебе кое-что сказать. Мне тут вспомнилась одна деталь.

– Что именно?

Машинально я вскочил со стула, вытирая ладони о брюки: я был весь в пыли.

– Я как-то спросила, зачем он в этом копается. Он только и сказал: «Я нашел жерло».

– Жерло? Больше он ничего не говорил?

– Нет, он был как безумный, словно видел галлюцинации. – Она умолкла, вдруг погрузившись в воспоминания. – Если соберешься ехать ночью, захлопни за собой дверь. И послезавтра не забудь про мессу.

«Я нашел жерло». О каком жерле шла речь? Имел ли Люк в виду технический или географический термин? Могло это быть что-то живое или, напротив, нечто вещественное?

Прошло несколько часов. В обществе дьявольских фресок Фра Анджелико и Джотто, зловещих картин Матиса Грюневальда и Брейгеля Старшего, дьявола с крысиным хвостом Иеронимуса Босха, свиноподобного дьявола Дюрера, ведьм Гойи, Левиафана Уильяма Блейка.

К трем часам утра я добрался до последнего ряда. На ощупь определил, что в папках были уже не фотографии, а медицинские снимки, рентгенограммы, результаты сканирования мозга. Я прочитал подписи. Речь шла о больных в стадии обострения, в частности о буйных шизофрениках.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, до чего додумался Люк. В его представлении, современными изображениями дьявола могли служить эти мозговые спазмы, снятые вживую, прямо внутри самого органа. Все это вполне укладывалось в логическую цепочку: опознать зло во всех его формах…

Я быстро просмотрел эти материалы, кое-что отобрал для своего досье, кое-что отложил для Свендсена. Снова уселся за стол, совершенно измученный, – уезжать отсюда так поздно у меня не было сил. Мысли стали путаться, я чувствовал себя все хуже и хуже. Дело не только в усталости. С самого начала этого обыска меня терзало страшное воспоминание: Руанда. То, что я вновь увидел картины резни, уже выбило меня из колеи на всю ночь. Осознав, насколько я измотан, я понял, что мне с этим не совладать.

Я был готов к сошествию в ад. В глубокий колодец собственных воспоминаний.