Цитаты из книги «Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы»

если один тиран покажется, выдьте десять человек и, уничтожив одного, спасите двести». Даже то, что он «курил с солдатами», – и то припомнили. Ему вполне грозила за всё это… смертная казнь.

…Этот роковой час 12-й решил участь всей остальной жизни моей. Мне был 27-й год». Всё самое страшное зачастую происходит совершенно обыденно: от этой мысли Раевский потом не мог отделаться целую жизнь. Вот Пушкин зашёл, гадалка погадала, адъютант генеральский явился, дрожки предложил: «Не хотите ль в ад, а то вам, поди, не на чем». В качестве свидетелей по его делу было привлечено пятьдесят офицеров и более шестисот солдат. И в ходе расследования всплыли: крамольные работы Раевского «Рассуждение о солдате» и «Рассуждение о рабстве крестьян» (где в числе прочего упоминается о том, что известные автору помещики торгуют людьми и содержат собственные гаремы), разнообразные возмутительные стихи, непрестанные разговоры с офицерами о деспотии, страшные слова, сказанные однажды солдатам: «…должно защищать свою свободу и честь, и

Пушкина посвятили в степень ученика. Вообще связь с масонами у Пушкина была в прямом смысле семейной. Отец поэта, Сергей Львович Пушкин, ещё в 1814 году вступил в Варшаве в масонскую ложу «Северного Щита», в 1817-м оказался в шотландской ложе «Александра», затем перешёл в ложу «Сфинкса», в 1818-м исполнял должность второго стуарта в ложе «Северных друзей». Дядя поэта – Василий Львович Пушкин – попал к масонам и того раньше: вступил в 1810-м в ложу «Соединённые друзья», следом была петербургская ложа «Елисаветы к Добродетели», а в 1819 году он состоял секретарём и первым стуартом в ложе «Ищущих Манны». Вообразите себе эту паутину.

«4 мая я был принят в масоны», – запишет Пушкин в дневнике; то есть всё произошло достаточно стремительно: в марте познакомились, в апреле почти ежедневно встречались, спорили, острили, размышляли, – и вот уже решили создать свою ложу.

В марте 1821 года в гостях у Орлова состоялось знакомство Раевского с одним молодым человеком – Александром Сергеевичем Пушкиным. Здесь имеет место своеобразный исторический анекдот: высланный на юг для излечения от заразы чрезмерного свободомыслия, Пушкин попал ровно в логово к заговорщикам: с одной стороны к будущим декабристам, с другой – к местным масонам; впрочем, чаще всего это были одни и те же люди. (Забавно применение самого слова «ссылка» к пушкинскому, по большому счёту, путешествию. Государь передал ему тысячу рублей в дорогу – и поэт поехал: Кишинёв, затем Кавказ, Одесса… «Ссыльный».) Кишинёвским обществом Пушкин был некоторое время очарован: умнейшие офицеры! бывалые вояки! Раевский не стал в полном смысле другом Пушкина – сказывалась не только разница в опыте и возрасте, но и какие-то другие вещи, о которых скажем ниже; однако они очень близко приятельствовали.

От Петра Великого до наших времён ни один закон не разрешал того, что противно и религии, и природе. Уставом воинским Александра именно воспрещается всякое наказание рекрутов во время ученья. Но наши офицеры, большею частью взросшие в невежестве и не получа хороших начал, – презрели все уставы и порядок».

Задолго до рассказов на эту тему Льва Толстого и Гаршина Раевский жёстко утверждал: «…Первое зло, которое вкралось в русскую армию, есть несоразмерно жестокие телесные наказания, которые употребляют офицеры вопреки всем законам для усовершенствования солдат». И далее: «Ни один беспорядок в армии не возник собственно от солдат – либо жестокость, и корыстолюбие, и неразумие начальников были тому поводом. Русский солдат с каким-то благоговением видит власть, повинуется ей безмолвно, но любит видеть власть законную и справедливую». «Ни в одной статье строгого устава Петра Великого не разрешается самоуправие… Строго под изгнанием из службы запрещается жестоко и часто наказывать солдат без важных причин, а так как за важные причины определён суд и законы, следственно, всякое наказание самовластно есть противу уставу.

Слово «Родина», заметим, в русской поэзии впервые ввёл в употребление Державин – имея в виду «малую родину» (страну именовали Отчизной); и вот оно уже начинает обживаться в стихах, и в случае Раевского один смысл – родное поместье – понемногу наплывает на второй: вся Россия.

…По окончании войны Владимир Раевский остался в действующей армии. В 1815 году находящийся на отличном счету и обладающий обширным военным опытом Раевский получает должность корпусного адъютанта по артиллерии при 7-м пехотном корпусе, располагавшемся в городе Каменец-Подольский в низовье реки Смотрич, левого притока Днестра. (Военный губернатор города – генерал Алексей Бахметев, спасённый, напомним, поэтом Вяземским под Бородином, и вернувшийся – после ампутации ноги! – в строй; адъютантом при Бахметеве в Каменце-Подольском состоит поэт Батюшков.)

Ещё это означает, что Раевский в числе русских войск гнал наполеоновскую армию к границе, и ежедневно видел вдоль дорог не сотни, а тысячи замерзающих и умирающих людей, и, как мы убедились, не спешил их спасти, отогреть или накормить…