Не один Нега был такой, все «союзники» походили друг на друга в одном: и в четырнадцать, и в семнадцать, и в девятнадцать лет почти любой из них обладал чувством своего достоинства, внятным и лишенным всякой нарочитости.
В тамбуре Саша вдруг понял, что революция неизбежна. Смотрел в свое лицо и видел, как приближается она, несущая жуть и ярость, – и никуда не деться уже.
Тихо раздел ее в темноте, долго гладил, с закрытыми глазами, видя не ее, конечно. Поворачивал ее потом, послушную, покрикивающую иногда почти жалобно. Вс
Олег неожиданно опустил ствол и выстрелил в центр клубка – одна из крыс, показалось Саше, распалась чуть ли не надвое, раскрыв грязные, бестолково перемешанные внутренности. Саша не успел выругаться на Олега, как он выстрелил еще раз и угодил, похоже, прямо в клубок сросшихся хвостов. Несколько крыс, нежданно освободившихся друг от друга, стали расползаться – таща за собой задние лапы, хвосты – у некоторых короткие, у других – напротив – чрезмерно длинные.
Хвосты их представляли собой единый клубок, величиной с кулак, – и на этот клубок налипла всякая грязь, сукровица, грязный пух. Передние лапы у крыс работали, но уползти они не могли никуда, мешая друг другу.
Поначалу этому парню не доверяли, но ему явно было плевать – доверяют или нет. Он и сам никому не верил. Невысокий, но очень крепкий, с почти круглыми плечами, с шеей прокаченной, весь, казалось, сотканный из звериных мышц. Смотрел исподлобья, улыбка была неприятной – зубы обнажались словно с усилием, и глаза щурились – вот и вся радость человечья. Но даже такая гримаса редко появлялась на лице его – в основном, когда кто-то из местных, Сашкиного отделения «союзников» совершал уж совсем безбашенные поступки. Олегу нравилась эта безбашенность. Его Олег звали.
В Питере пацаны-«союзники» как-то измудрились нарисовать на одной половине разводного моста мужской орган. Как ночью мост подняли – прямо напротив окон здания ФСБ встал огромный, белой краской выведенный член.
Зато вчера Веня попался сам: как написали в желтых газетах, «эсэсовец» совершил нападение на Санта-Клауса. Дело в том, что в Москве в нескольких местах второпях расставили снежные изваяния Санта-Клауса. И одно из них Веня, находившийся в состоянии алкогольного опьянения, разбил лопатой – из ненависти к буржуазному, по его мнению, празднику Новый год и к его обильно бородатому нерусскому вестнику.