Цитаты из книги «Санькя»

Ты спрашивал, почему пришла к вам в партию… Мне мама однажды рассказала, что когда она была маленькой девочкой, ей захотелось кому-нибудь написать письмо, кому угодно, мальчику или девочке, в другой город, но в нашей стране. Мама зажмурилась и – наугад карандашом ткнула в карту. Попала в Кавказ, в какой-то городок. И написала письмо: «Меня зовут Маша, я хочу с тобой дружить, учусь в пятом классе на четверки, но иногда бывают тройки». Адрес придумала: улица Ленина, дом такой-то, квартира… И ей ответ пришел, представляешь? Дагестанская девочка, всего на год старше, ответила… Они потом очень долго переписывались и в гости друг к другу ездили, пока я не родилась… Это была страна.

«Яне Шароновой прямо в здании театра, на глазах у десятков представителей культурной общественности, были нанесены тяжелые физические травмы. Нашему корреспонденту удалось снять кафель, по которому буквально провезли лицом девушку, совершившую хулиганские действия в отношении главы государства. Кафель, мы видим, в крови и, как уверяют свидетели, в крошеве зубов девушки. Кроме того, судя по всему, ей сломали руку – стоявшие рядом явственно слышали характерный хруст. Заметим, что девушка сопротивления не оказывала и успела выкрикнуть одну фразу: “Это была политическая акция!”»

миллионер, выросший в глубокой провинции в семье еврейского врача и русской учительницы, похоже, он сам знал, что его программу скоро закроют, и посему совершенно распоясался

Это был давний знакомый Костенко, ведущий последней независимой программы на российском телеви. Интриган и

Сапоги тебе нужны, – сказал Саша, выходя из кухни. Он никогда не врал матери, и даже сейчас врать не хотел.

Например, в том, что сегодня «революция» и «Россия» – это равнозначные и равновеликие понятия. Россия немыслима больше вне революции и без революции.

Раскрой глаза и увидишь сам, Саня, – влюбленно суживая глазки, ответил Аркадий Сергеевич. – Россия не вынесет еще одной ломки – сама разломится на части – и уже никаким совком ее не собрать тогда. Что еще держит всю это громадину на полконтинента, посуди сам? Ни общего Бога, ни веры в будущее, ни общих надежд, ни общего отчаянья – ничего нет, ни одной скрепы! Только власть!

Меня не волнует ваша свобода, меня волнует моя Родина, ее почва, ее дети, ее рабочие, ее старики. Ваша свобода меня не волнует.

Надо устраиваться на работу, думал. Совсем нет денег. Надо куда-то устроиться. Гребаная страна, и в ней надо устроиться куда-то. Мести двор, мешать раствор, носить горшки, таскать тюки и вечером смотреть в телевизор, где эти мерзейшие твари кривляются, рассказывая, как они заботятся о тебе. Их лица… Последнее время Саша начинал болеть, когда видел их лица. Вглядывался в их рты и глаза. Выключал звук порой, и тогда мерзость личин становилась настолько наглядной, что цепкие мурашки прыгали по спине.

Вот такое же ощущение было от города – неприятное, бесприютное. Словно вечно ждешь: когда же домой тебя заберут.