«В этих горах стародавних…»

 
В этих горах стародавних —
С самой высокой скалы —
Каждую мету на скалах
Зоркие видят орлы.
 
 
Все им открыто, знакомо,
Крылья отважных быстры.
Здесь в вышине они дома,
Когти их цепки, остры.
 
 
Ну, а ягнятами тура
Склоны исхожены все,
Скачут туда и оттуда,
Топчут былинки в росе.
 
 
Нежным губам их знакома
Горных лугов благодать,
Здесь они резвые, дома, —
Кто же их может догнать?
 

«Вешнее таянье сини…»

 
Вешнее таянье сини.
Темные ели кругом.
Радостный сад посредине,
Чистым пронзенный лучом.
 
 
Листьев слежавшихся ворох
Пламени лижет язык.
В дымных текучих узорах
Строй зеленеющих пик…
 
 
Рядом с остатками снега,
Льдистою талой водой —
Нить травяного побега,
Зелени луч молодой.
 
 
Пламя от ветра чуть гнется,
Дым отвевается вбок.
Желтая бабочка вьется.
Легкий мелькает сачок.
 
 
Девочка в красной шапочке,
Девочка в белом платьице,
Девочка в синих туфельках —
Первый весенний цветок!
 

Гора и мужчина

 
В одеянии зеленом,
Или с грудью обнаженной,
Или в ледяной кольчуге
Ей стоять пришла пора,
Но гора под небосклоном
В летний полдень раскаленный,
В час грозы, во время вьюги,
Что бы ни было —
гора!
 
 
И в бесславии и славе,
Стужей встречен иль жарою…
Радость ждет или кручина,
Смерть ли, женщина иль бой,
Но, не избегая яви,
Так же, как гора – горою,
Быть мужчиною – мужчина
Век обязан в час любой!
 

Море

 
Море, море – будто нет земли,
Будто нет заветного причала…
Море, море… А в его дали
Неба лучезарного начало.
 
 
Где – то, в этой бездне голубой,
Чуть заметно точка забелела,
Может быть, прошел корабль большой,
Может, просто чайка пролетела.
 

«Близ рек гортанных и двужильных…»

 
Близ рек гортанных и двужильных,
В суровом окруженье гор
Я, стоя у камней могильных,
Безмолвный слышу разговор.
 
 
Звучат слова на плитах строго,
Взывая к памяти живых.
Сюда переселилось много
Друзей и родичей моих.
 
 
Они – судьбы моей предтечи.
И страшно думать, что и мне
Беззвучные придется речи
Вести в загробной стороне.
 

Гора Базар – Дюзи

 
Ты очи очевидца
Под небо вознеси,
Увидишь, как дымится
Гора Базар – Дюзи.
 
 
Край птичьего полета,
Вершины, как быки.
И кажется, что кто – то
Там курит чубуки.
 
 
От тяжести подъема
Ты валишься почти,
А до гнездовья грома
Еще нам вверх идти.
 
 
И если мы на кручи
Взойдем, то не впервой
Внизу увидим тучи
И свет над головой.
 

Утро в новолакии

 
Скрытые лиловой
Тонкой пеленой,
Горы Новолака
Вновь передо мной.
У подножья слышен
Бурной речки гул,
И в цветенье вишен
Утонул аул.
Жаворонок в небе
О весне поет,
Словно бусы, нижет
Он со звуком звук.
Утренней прохладой
Дышит все вокруг.
Хорошо на сердце
Близ родимых гор!
Хочется мне песней
Влиться в общий хор.
Пусть из сердца песня
Мчится на простор,
Опьяняя душу,
Зажигая взор!
 

Родная земля

 
Здесь древних лаков дух
Беседует с веками…
Люблю тебя, Кумух,
С полями и лугами.
Люблю Турувалу —
Хмельных ключей долину.
Хвалу Лухувалу
Пою за взлет былинный
Хребтов и троп чреду,
Где и успех и горесть,
И радость и беду
Равно
Встречает горец…
 
 
Тебя люблю, Вицхи!
Твоих садов кипенье.
За теплоту руки,
Горянок гордых пенье.
Здесь и два века жить
Была б судьба легка мне.
Способны пробудить
Они любовь и в камне!..
Но и при счастье том
В долгу я буду, люди,
Пред вами,
Чьим трудом
Мой край прославлен будет.
 

«Положено гостю…»

 
Положено гостю
Оказывать честь.
Вопрос задают мне:
– Не хочешь ли есть?
 
 
Странный обычай
На Севере есть.
 
 
В горах Дагестана
Порядок другой.
Воскликнет хозяин:
– К столу, дорогой!
 
 
В горских аулах
Обычай такой.
 
 
Хозяину дома
Не возражай,
Хозяина дома
Не обижай.
Закон уважай!
 

Хинкал

 
Хинкал, хинкал,
Каждый вечер хинкал…
 

Народная песня

 
До дома верст почти две тыщи,
Но, расстоянью вопреки,
Мне захотелось горской пищи,
И я купил кулек муки.
 
 
И на огонь кастрюлю с ходу
Поставил,
глянув на часы,
И опустил при этом в воду
Кусок бараньей колбасы.
 
 
Из теста ровного я вскоре
Слепил хинкалы,
и они
Ракушкам, что белеют в море,
Все были внешностью сродни.
 
 
И, подкрутив слегка горелку,
Чей пламень слишком жарок был,
В большую плоскую тарелку
Я колбасу переложил.
 
 
Чеснок – огня родное чадо.
Ошинковав его бока,
Подливку сделал я, как надо,
Из огненного чеснока.
 
 
И острый запах, как в ауле,
Я вожделенно уловил.
И в лоно бурное кастрюли
Хинкалы тихо опустил.
 
 
И, дав еще кастрюле малость
Побыть в клубящемся пылу,
Достал вино.
И мне осталось
Друзей потребовать к столу.
 
 
Они, как следует мужчинам,
Явились вмиг на мой порог.
И чеснока и перца с тмином
Здесь ноздри запах им ожег.
 
 
И не пришлось скучать бокалам,
Сверкающим, как луч, росой.
– Прошу закусывать хинкалом!
– О, нет! Мы – лучше колбасой!
 
 
Казалось им,
в горах рожденный,
Лишь я способен есть хинкал,
Что дан желудок мне луженый,
Достойный всяческих похвал.
 
 
Их уговаривать отчаясь,
Сам на хинкал я приналег.
И мысленно они, печалясь,
Мне сочиняли некролог.
 
 
Расстегнут ворот нараспашку,
Сколь я хинкала съел – не в счет.
И, осушив бульона чашку,
Смахнул со лба ядреный пот.
 
 
На кунаков глядел я с лаской,
Вино в бокалы подливал.
И стали пробовать с опаской
Они кавказский мой хинкал.
 
 
Но вот,
лиха беда начало,
Пришлась по вкусу им еда:
Тарелки съели бы, когда
Тарелки были б из хинкала.
 
 
И чесноком благоухали
Они, домой отправясь спать,
И рты округло открывали,
Дыша, как будто на печать.
 

«Мельника в песне я славлю, друзья…»

 
Мельника в песне я славлю, друзья:
Знает он тонкий и грубый помол.
Если б кружил я по жизни, скользя,
Я в жернова бы к нему пошел!
 
 
Брата хочу я воспеть, чабана,
Он воротился с альпийских лугов.
И говорить с ним, родным, допьяна
Я о делах самых трезвых готов.
 
 
Ну, а еще песню спеть я хочу
Другу сердечному – зурначу:
«Вам спасибо, дорогой
Мой зурнач.
Шевельнул одной ногой —
Обе вскачь.
Только щеки ты напряг —
Гул и звон.
И слетел с ноги башмак.
Где же он?
Разберемся, башмаки,
Кто и в чем?
Пляшут даже старики
Босиком!
Ну, спасибо, дорогой
Мой зурнач,
Топнул я одной ногой —
Сотня вскачь».
 

Осень – художница

 
Срок осени очень краток.
Художницей у полотна
Палитру осенних красок
Дарит полям она.
 
 
Красный, лиловый, желтый,
Полутона тихи…
А вот и камень тяжелый
Укрыли пышные мхи.
 
 
Высится стог. И мглою
Подернута синева,
И закрутились юлою
Мельничные жернова.
 
 
Дождь на картине нужен,
Лист на дубовом стволе
И голубые лужи
На серой, сырой земле.
 
 
Осень трудилась споро
И до прихода весны
Буркой укрыла горы —
Пусть видят зимние сны.
 
 
Под журавлиным небом
Вьется оленья нить…
Как хорошо зиме бы
Картину ее завершить!
 

Не могу

 
Вы все без меня проживете,
А я не могу без вас.
Как воздух орлу в полете,
Мне нужен родной Кавказ.
 
 
Нужны для опоры мне горы,
А для чистоты – снега
И женщина та, которая
Воистину дорога.
 
 
Я в шуме и гвалте майдана
Улавливал шаг времен —
Тяжелый и неустанный —
Мне нужен, мне нужен он!
 
 
И мне не прожить без неба,
Без ясного родника.
Пить вечно его бы мне бы —
И я бы прожил века.
 
 
Вы все без меня проживете,
А я не могу без вас
Как солнце орлу в полете,
Мне нужен родной Кавказ.
 

«Кровлю вновь заменит небо…»

 
Кровлю вновь заменит небо,
А перину – вешний луг,
Только мне бы,
Только мне бы
Горы виделись вокруг.
 
 
Не нужна вода из крана,
Были б только родники
И, как горы Дагестана,
Были б мысли высоки.
 
 
Рдеет пусть огонь в камине,
А беседы – вьется нить,
Так в горах
Живу я ныне,
Так и впредь хотел бы жить.
 

Аул Кули

 
Напоминают мне аул Кули
Плывущие по небу журавли.
 
 
Пред ним Барт – Hex – молочная река,
Которая струится по долине.
 
 
Она, как полоса небесной сини,
Привычно отражает облака.
 
 
В какую б даль мои пути ни шли,
Забыть едва ль смогу тебя, Кули!
 
 
От белых крыш твоих с далеких лет
Исходит впрямь благословенный свет.
 
 
Привет, кулинцы!
Пусть из года в год
Тучнеют ваши знатные отары,
И здравствуют воскресные базары,
И свадеб не кончается черед.
 
 
В трудах пусть будет ваша жизнь долга,
Как на вершинах вечные снега.
 
 
Я за кулинских женщин не один
Рог осушил в кругу лихих мужчин.
 
 
Кулинских не забуду шоферов.
Возглавленные Длинным Рамазаном,
Наперекор обвалам и туманам,
Они машины водят – будь здоров!
 
 
Привет, кулинцы!
Я на камне высечь
Могу слова, что вас уже пять тысяч.
И к тем словам строку прибавлю я:
«Здесь не теряют времени мужья!»
 

«Моя бы давно закатилась звезда…»

 
Моя бы давно закатилась звезда,
Когда б не имел я родного гнезда,
Словно кукушка в горах.
Когда бы для меда у горных высот
Я не лепил бы старательно сот,
Был бы подобен слепню.
 

Слезы и улыбки

 
Небо голубое,
Голубое море.
Будто бы соперничают
Счастьем чистоты.
 
 
И сады,
В апрельском, ласковом уборе,
И на Тарки – Тау первые цветы…
 
 
Только что случилось?
Горец плачет.
Плачет горец.
Хоть на слезы скуп!
В бороду седую
Неумело прячет
Светлую улыбку
Повлажневших губ.
 
 
Говорит:
– Дождался,
Вьется в космос стежка! —
Говорит:
– Гагарин! —
Вглядываясь в даль.
Говорит, что стоит
Обождать немножко,
И заменит стежку эту —
Магистраль!
Да, уж так случилось:
Плачет горец.
 
 
Горец плачет,
Не прикрыв глаза.
В бороде улыбку
Неумело прячет
И летит по радуге
Каждая слеза!
 

«Деревья, как солдаты в наступленье…»

 
Деревья, как солдаты в наступленье,
Берут в бою нелегком высоту.
А у подножий – буйное цветенье,
И рвет поток ущелья тесноту.
 
 
Одолевают скалы – единицы,
Для них нелегок край передовой,
И, охраняя зелени границу,
Здесь дерево стоит, как часовой.
 
 
Лишь самые отважные когда – то
Стояли на горах, как на посту,
Но новые деревья, как солдаты,
И умирая, рвутся в высоту!
 

«Зрелость расходует силу…»

 
Зрелость расходует силу.
Дерзок и смел молодой.
Держат вершины Вацилу
Весь небосвод над собой.
 
 
Все это верно, как то, что
Все перед жизнью равны,
И не с другой, —
а с восточной
Солнце встает стороны.
 
 
Так же, как стенам опорой
Должен фундамент служить,
Стены – поддержка, которой
Можно ль стропила лишить!
 
 
Да, мы фундамента камни,
Молодость – стройность колонн,
К звездам поднявших над нами
Купол грядущих времен.