персидский-то тот ковер оказался ковром-самолетом
колокольчики звенят привязаны к бахроме
тканые райские птицы оживают внезапно
проснулись в танце священные письмена
музыка не слышна но рисунок понятен
колокольчики звенят привязаны к бахроме
падшие ангелы оступаются в попытках подняться
проснулись в танце священные письмена
солнечные лучи щекочут решетку гарема
колокольчики звенят привязаны к бахроме
кривые мечи высекают из туч имя зятя пророка
мечутся в пыли бесноватые «шахсей-вахсей»
нефтяные потоки удерживают ковер в свободном паренье
воздушные потоки удерживают ковер в свободном паренье
дыхания пери удерживают ковер в свободном паренье
«не пей вина ибо первая же капля тебя погубит»
делаем так первую каплю отпустим обратно на землю
вторую с третьей делим с первым встречным Аллаh всемогущ
рахат-лукум кишмиш суджук ачма
там внизу паранджа под нею сама Фатьма
клянуся райскими кущами
1998.19.I
мы сидели в «Венеции» / с видом на Альма-матер
и рассуждали какие специи / придали бы сушеным мухоморам аромата
просвечивали сзади колонны / направо Белого дома палаты / каналом плыли понтоны / и мы были слегка поддаты
ибо воздух что мы пригубливали / и кагор дурили нашего брата / ладья преисполненная публики / гуднула нам от деканата
и сумрак нежный как суфле / уже предлагал шоколада питье в своем роде хмельное / для ацтекских аристократов
с утра конечно шампанское / тартинки канапе адекватно полиция муниципальная / настроена была непредвзято
ладья прогудела резко / швартуясь к своим канатам мы сидели в «Венеции» / кагор был континуален и грата
ладья гуднула в последний / были столы богаты Епископскими воротами сумрак / по Вецриге прыснул куда-то
джинсовые тинейджеры / облепленные пивной ватой / визжали и хрюкали бешено / поминая мать мухоморы и аттестаты
закончим мы нотой отрадной / «Венеция» и наша столица / противовес эфирному саду / достойных Тебя Соколица
1998.20.I
«Ты сбежал?» такой вот вопрос
что ж я польщен
мог бы сбежать откуда угодно даже
с острова Алькатрас
только от себя нельзя убежать
тени не поймать и еще
«Ты сбежал?» лучший вопрос из всех что
мне задавали
помнится фильм Микеланджело Антониони
спрашиваемый девушкой без имени Дж. Ни-
колсон «от чего он бежит?»
говорит «повернись спиной»
а там Андалусия шоссе тенистая аллея
одно из самых лучших небес что я сумел
пережить
«Ты сбежал?» балкон
солеа́!
1998.24.I
МНОГО ЧЕСТИ
МНОГО ЛЕСТИ
МНОГО МЕСТИ
ТЕПЕРЬ
МОЖНО ПРИСЕСТИ
ПЕРЕД ДАЛЬНЕЙ ДОРОГОЙ
С БОГОМ!
итак до полной ясности полчаса
и так эти вороньи и воробьиные небеса
нет не неоновый сполох в море дымов
Nevermore! заполошный крик в чердачном окне
ворохтается на глубине
где запечных дел мастер печет в золе
(подовик по-русски попросту хлеб)
черти любят когда трещат сучья
иначе их жажда мучит
до полной ясности полчаса
(только побудки не различаю, стоп, различил)
на другом конце города перекликаются каланчи
Шампетер Плескодале Бебербеки
МНОГО РЕЧИ
let it be!
да эти вороньи и воробьиные небеса
(когда хочу того
голубиные)
1998.6.II
Саунд Матвеевской улицы ночью:
электроны гудят в проводах, капля вечности стонет в кране,
автомобильные чик да чирик, кроит брусчатку фура,
одинокое жужужужжанье троллейбуса,
двортерьер томно брешет, ему отзываются в конце концов.
Орден стопки не спит; сестер порицают братья.
(Любой проезжающий автомобиль заставляет свечу трепетать.)
Русские народные от фонаря
и до Любочки-Юбочки,
а на улице Ключевой все точки закрыты, исключая одну.
Пара сантим в кармане нервничает, ожидая приплода.
Клав! Я теперь живу на улице Твоего сына.
Ежели Алтона – Латинский квартал,
то здесь подножье Монмартра.
Гей, старина! Анатоль, гей!
Ежели Монмартр – это Агенскалнс,
то здесь Монпарнас.
Не 19, конечно, но 89-6.
Шут с ним, псевдомансарды, сухие сортиры.
Может быть, ты поступил в Академию в 89-м?
Может быть, ты в ней отучился шесть лет?
Тут хорошая аура.
На подоконнике разведу летучих мышей.
На Луговой (а то Полевой) улице наплету веночков.
Скрипку сверчка я настрою так,
как ты захочешь.
И, была не была, отправлюсь в поход за искоркой
рододендрона.
Вентиляционная дырка на кухне:
виден дымоход
и, если напрячься, серебряный отвислый ус месяца
(другой, невидимый, полощется в реке Ушуайя или же
в реке Мары,
речка Мары коричневеет от просыпанного табака
«добельман»),
зато зеленеет&зеленеет парк Аркадии.
Тут хорошая аура.
Хотя и залистана книга.
Вот она, от кончиков ногтей и до мозга костей настоящая
Рига.
Сквозь сон бредут коровы, поет лосось, блестит чешуя.
Надсадно оса гудит, и другая
дуэтом, как гитара и бас.
Выстраиваются в очередь стихотворения (где взять столько
свечей?),
и цимес их на вес вполне ощутим.
Рабиндранат Тагорян, индийский факир из Лимбажей,
шпагоглотатели, бродячие кукольники, Карабас
Барабас.
Час призраков определенно минул.
Жаль, мимо касс.
Чует, чует мой нос.
Мощеная улица с каноническим текстом про яйца.
Цыганский переросток Рингла глядит в окно.
В полуподвале коммерц-парикмахерская «Данас».
О, бойся данайцев!
Светлая кровь с фитиля свечи
скатывается мне на левую руку,
густея.
Пламя и свернувшийся воск.
Кельтский меч в моей правой руке помнит все.
Золотая яблоня.
Инга приснилась. Не Яблонька.
Кацапочка из 9-го «Б» нашей школы.
Смех сквозь слезы, балетные ножки в разношенных чоботах.
Глаза же сверкают, как месяц май (для
кого?) Портовый ветер в косе. Возбуждает.
Что ж, выпьем, на хальяву – таков мой тост.
Лирический мовизм.
Лирический мовизм.
По совместительству сценический реквизит.
Или, изволите видеть, картина без автора.
Все на продажу. Вольера с нетопырями, роскошнейшее
небытие,
или заурядное присутствие в завтра.
«я думаю Ты улыбнешься
бесхитростным этим строчкам
а может быть и поплачешь
над сотней моих чудачеств
на небе свары птичьи
чего им делить спроси их
я знаю что и на крыльях
птицы несут Мессию
гляжу в глазах встали слезы
я думаю Ты улыбнешься
а может быть и поплачешь
за окнами цвета розы»
Филя отнюдь не глуп, но слегка покусан.
Прет на рожон порой, порой параллельным курсом.
Филин летает ночью, мышиные ультразвуки;
складывают крылышки чикагские Black Hawks.
Эманацией поля Святого Духа, быстрее света
в миллиард тысяч раз.
Маленькая черная родинка возле уха.
Когда сгорает свеча,
густой парафиновый запах
приводит сны
и Малую Ночную музыку.
1998.1–3.V
к среде адаптируемся на раз-два-три
все сквознячки знаю а у Кнопочки всех Антонов
чужой среди своих пока
но ворониха лидер ее подери
любому из нас босяков отвалит по три поклона
вот я на ногах уже сейчас побудку заточим
(лишь бы хватило нерва)
едва ли кто угадает
насколько мне очень!
крепкие как чифирь стихи
чисто как маюскулы Гутенберга
и нежно умею записывать как посол средненочья
случается жестко но с кем не случается-то
раз ворониха сидит на заборе в такую минуту
жесткость обернется нежностью прямо как береста
среда зарастет фольклором да и всё тут
был у меня стиш (поэма неоконченная?)
про улицу Ключевую и ее ля-ля, эх, ладно, а-ля Чак?
а-ля Бельман? а-ля кто-то?
а покажется диковато одной воронище
(только без обид!) но ведь можно чтить и так
бытие Твое вольный охотник
1998.26.V
P. S. Той ночью черный кот влез в комнату. Хватит котов!
P. P. S. Завяжу с воронихой. Стану есть капусту и пропущу
глоток.
P. P. P. S. Бог уже наказал меня за это.
27.V
skål! дни катятся всё больше стороной
в Таллине Катящиеся Камни скоро
так мы в лето разлетаемся зимой
вижу белых мух пчел слышу желто-черных
вот Грааль поэзии серебристо-серебрист
это не металл не рок даже и не танго
нечто бестелесное беспременно please
влейте в мой стакан блистающую влагу!
1998.4.VIII
О проекте
О подписке