Глава XIV. Запредельное облако,
где Сирин, Гамаюн и Алконост внушают, что смысл – это абсолют

§ 1. По ту сторону этого

Уклоняясь от леденящего взгляда Кощея, странное облако устремилось в стратосферу, что в тоже странно, так как в стратосфере тоже прохладно. Видимо, облако или тот, кто им управлял, это внезапно осознало или осознал или осознала, так как стремительный подъём резко остановился. Брыкля, Иван и грамота по инерции продолжили свой полёт, в результате чего прорвались своими телами сквозь стены облака неизвестной консистенции и оказались внутри.

Внутреннее пространство облака оказалось гораздо больше его внешнего размера. Но при этом было как будто и не пространство вовсе, а нечто пространствоподобное. То есть двигаться в нём было можно, но границы его были не видны и определить, где верх, где низ, где право, а где лево, было затруднительно. Это была какая-то квинтэссенция Тёмного леса, которая сама по себе была настолько туманна, что уже нельзя было сказать, лес ли это.

И вот посреди этой неопределённости пребывали три чудесных существа. Они нагло контрастировали с окружающей тёмно-серостью. Если среда была хоть глаз выколи, то существа были цветастыми прямо-таки вырви глаз. Хотя, с другой стороны, хоть выколи, хоть вырви, всё равно остаёшься без глаз. Так что это была своего рода гармония. При этом они ещё переливались.

– Меня зовут Павлин Матвеевич Брыкля, федеральный адвокат, прикомандированный самим царём-батюшкой к присутствующему тут же Ивану, официальному дураку, откомандированному тем же царём-батюшкой для поисков потерянного смысла, – вырвалось у дровоката.

– Здравствуйте, – невольно продолжила мысль самописная грамота. – Не знала, что я могу обращаться к кому-либо, кроме Центра. Я грамота самописная, выделенная из казны Ивану, официальному дураку, для документирования случающихся с ним событий и своевременного информирования Центра о результатах его миссии.

– А я дурак, – остался невозмутимым Иван. – Поэтому больше ничего о себе сказать не могу.

Три существа то ли пошевелились, то ли не пошевелились, понять это было невозможно. Только в головах у Ивана и Павлина, а также на теле самописной грамоты чудесным образом отразилось, что перед ними птица Сирин, птица Гамаюн и птица Алконост. Они то ли пели, то ли не пели, то ли сидели, то ли стояли, то ли парили, то ли вообще неизвестно что. Судить об этом было решительно невмоготу. Однако чувство у всех вновь прибывших было такое, что… опять-таки непонятное какое-то чувство.

В ответ на то ли заданный, то ли незаданный вопрос Иван произнёс.

– Мы уже тут многих повидали, опросили, от многих получили ценные сведения. Почти все пытались нам как-нибудь навредить. Пока понятно только одно – что смысл не в деньгах. Хотя это и обидно.

– Значит, вы утверждаете, что смысл должен быть таким, чтобы его можно было представить в виде безусловного и предельного совершенства за пределами повседневности и природы, – язвительно отреагировал на то ли данный, то ли не данный ответ Брыкля. – Это даже мне непонятно, официальному адвокату, что же говорить об Иване, федеральном дураке. А если Ивану непонятно, как же он смысл до царства донесёт.

– У меня написалось какое-то слово, из-за которого, если я его передам в Центр, меня могут расстрелять вместе с семьёй, – чуть не плача сообщила самописная грамота.

– Какое? – хором заинтересовались дурак и адвокат.

– Тр… тр… транс… транс-цен-дент-ность.

– Это возмутительно, – констатировал Павлин Матвеевич. – Как есть препятствование выполнению задания государственной важности.

Грамоту прямо трясло от происходящего. Вся надежда теплилась только на Ивана.

– Если вы меня спросите, зачем мы вообще тут шляемся, то я не смогу ответить. От всех этих примет, которые мы насобирали в Тёмном лесу, всё равно никакого толку.

Тут глаза всех трёх неземных птиц то ли расширились, то ли не расширились, крыльями они то ли замахали, то ли не замахали, и то ли стало, то ли не стало от них исходить волшебное сияние. Понять по-прежнему было нельзя.

Грамота всё это не выдержала и сломалась. Господин Брыкля позеленел от злости, всем своим видом показывая, что столкнулся с очевидным экстремизмом. Иван же продолжал функционировать как железобетонный официальный дурак, которому всё нипочём.

– Что вы мне объясняете – вы мне объясните. Допустим, всё это делается только для того, чтобы я просто привык к смыслу. Но сколько же можно? Мне нравится Тёмный лес, я тут как рыба в воде, но что-то и я замаялся.

Далее то ли последовал, то ли не последовал сеанс невыразимого общения, в ходе которого Ивану было категорически внушено, что так надо. Дескать, по тем признакам смысла, с которыми его знакомят чудища Тёмного леса, он потом сможет достоверно отличать истинный смысл от ложного. Прямо можно будет сверять по грамоте. А теперь-де важно усвоить очень важный признак смысла – его нездешнюю укоренённость.

– Да что же это вы надо мною, над дураком, издеваетесь. Я вообще не понимаю, что вы мне то ли говорите, то ли не говорите.

Тут Сирин, Гамаюн и Алконост то ли показали, то ли не показали Ивану абсолютного Брыклю, то есть идеального федерального адвоката – вне пространства и времени, вне телесных ограничений, вне законов человеческих и природных. Ужаснулся Иван. Не был бы дураком – обязательно поседел бы.

– Ну вот, например, деньги – их нельзя представить в виде таких идеальных денег вне пространства и времени. Или, например, костюмчик новый. Нет, нельзя. А что можно? Удовольствие можно. Или славу. Или власть.

Вот так и смысл, сказал про себя Иван, будто во сне. Коли его можно представить в виде абсолюта за пределами всего, он настоящий. А коли нет, то нет. Всё это теперь Ивану нужно было самому написать на грамоте, самописность которой была испорчена. Но только он хотел это сделать, как облако исчезло, а они с грамотой и с Брыклей утратили всякую почву под собой и стали стремительно падать из стратосферы назад к родной земле.

§ 2. Видение Ивана-дурака о том, как он проживает свою жизнь ради своей репы

Жил-был Иван-дурак и всю жизнь хотел отрастить самую большую в мире репу. Долго старался, холил её, лелеял, обихаживали баловал – и наконец вырастил. Репу Ивана занесли во все книги рекордов, а самому Ивану дали все нужные сертификаты. Изо всех возможных миров слетелись ценители, чтобы запечатлеть иванов успех, даже математические существа из мира идей. Давай, говорят, мы тебя, Иван, к нам возьмём – будешь вечным идеальным Иваном. А как же репа? А репу твою взять не можем, она слишком материальная, в горнем мире она ничего собой представлять не будет – там вообще не едят. Осерчал Иван и прогнал заезжие сущности вон. Оставшуюся жизнь прожил с той репой душа в душу, пока не помер. Так их вместе и похоронили.

§ 3. Видение Ивана-дурака о том, как он проживает свою жизнь ради закона

Жил-был Иван-дурак и всю жизнь по закону. Никаких правил никогда не нарушал, всему следовал, всё в точности исполнял. Даже самые глупые и абсурдные законоположения были для него святы. Помер Иван и попал прямо в рай за свою законопослушность. Как он там оказался, первым делом к главному архангелу: дескать, какие тут правила – я буду их соблюдать. Оказалось, никаких. Как никаких? А вот так. Это для юдоли испытаний нужны законы, а тут уже всё. Опешил Иван. И стал рай для него пуще ада.

Глава XV. Первичное болото,
где Царевна Лягушка квакает, что смысл – это не подсмысл

§ 1. Самодостаточность

Иван и Павлин упали в болото, каковое является самым сердцем Тёмного леса. А сердцем этого сердца является Трясина зыбучая, она же Топь тягучая. Там на самом видном месте сидела Царевна Лягушка. Лягушка объявила им, что весь их маршрут заранее предопределён, а то сами они – ни дурак, ни адвокат – ни за что бы не сообразили, что у кого надо узнавать. Потому что перед этим надо было бы узнать, как узнать, у кого и о чём надо узнавать, и так до идиотской бесконечности.

– Так что не будем кривляться, – затараторила Царевна Лягушка, – будто я не знаю, кто вы такие и зачем здесь, будто вы меня пытаете, а я вам нехотя что-то сообщаю в обмен на какие-то ваши услуги в виде тешащих мою душу ваших страданий. Сразу перейдём к делу, потому что именно для этого я вас тут и ждала.

Иван и Павлин только переглянулись, устрашившись взаимообразного загрязнения.

– Важно тебе понять, Иван, что перед тобой смысл только в том случае, если он несводим к какому-то другому смыслу. Взять те же деньги на те же деньги. Деньги – это форма власти. Значит, смысл – это власть, а деньги вторичны по отношению к власти, поэтому они не смысл. Или вот престижный автомобиль или поездка, которыми ты бы хвастался перед соседями и коллегами. Они вторичны по отношению к славе. Ты хочешь славы у соседей и коллег, что ты вот такой богатый и можешь себе позволить, притом щедрый и не поскупился на покупку, притом ценный специалист и тебя ценят высокою зарплатой. И много всякого такого. Смысл – слава. А машины и поездки лишь средства, знаки или виды этой славы. Вопросы.

Иван благородно молчал. Не выдержал адвокат.

– А вот закон? Закон – это смысл?

– А зачем закон?

– То есть как, – опешил адвокат. – Закон – чтоб был закон.

– Просто так? Ни для чего больше?

– Мы, федеральные адвокаты, именно так и работаем.

– Разве вы не требуете, чтобы новые законы принимались, а старые отменялись. Разве вы не говорите иногда, что законы плохие и надо бы их поменять.

– Ну говорим. Но это только так. Не считается.

Тут очнулся Иван.

– Я начинаю подозревать, что федеральные адвокаты – это такие официальные дураки, только специального назначения. Уважаю.

– А как же царская воля? – не унималась Царевна Лягушка, – Неужто закон выше царской воли.

– Попрошу без провокаций, – парировал Павлин Матвеевич.

– Закон всегда средство, – безумно упрямилась Лягушка. – Он принимается зачем-то, то есть за ним собственно и стоит смысл. Например, чтоб порядок был. Тогда смысл – это порядок. Или чтоб всем мерзее было. Тогда смысл – это всеобщее омерзение. Или чтоб государство не рассыпалось, а наоборот – возрастало. Тогда смысл – это расширение власти царя и бояр его.

– А почему смысл не само государство? – вмешался со своим непониманием Иван.

– Потому что, как я уже сказала, смысл не должен быть производным от других смыслов. Государство ценно не само по себе, а, например, как причина власти правителей и ихних прихлебателей. Там и ещё есть последствия, хоть тот же порядок или безопасность, но эта самая важная. Если правители не получают от государства ничего, они не станут его крепить и ширить, так как смысла в том не будет. Всегда, когда видишь подобие смысла, проследи всю цепочку и выясни, не стоит ли за ним что-нибудь ещё. Настоящий смысл там – в самом начале. Потому что смысл всеобязательно и во всех случаях первичен. Он не может быть производным ни от чего другого ни в каком отношении.

– Какой же смысл в таком случае стоит за исполнением царской воли? – съехидничал господин Брыкля.

– У каждого исполняющего может быть свой, – оставалась неколебимой Царевна-Лягушка. – Кому слава нужна, кому власть, кто о семье радеет, а кто хочет осуществить себя через исполнение своего долга. Дураки просто так царской воле следуют, им, как известно, смысл не нужен и неведом.

– Значит, адвокаты, по-вашему, все дураки? – ощерился Павлин Матвеевич.

– Если только федеральные, – дерзнула Царевна-Лягушка, которой, судя по всему, терять было нечего.

– Разве федеральные адвокаты своей выгоды не имеют? – по-дурацки удивился Иван.

– Конечно, не имеют! – обиделся Брыкля. – Ничего – себе, всё царю и людям.

– Не потому ли в вашем царстве и смысл пропал, – продолжала в своём духе Лягушка, – что царь слишком много дураков вокруг себя развёл.

– Какая же ты наглая, Царевна Лягушка. Никогда таких отчаянных не встречал. Это опять экстремизм. Какой-то прямо рассадник оного в Тёмном лесу. Надо бы сюда комиссию направить по расследованию.

– Давай-давай – направляй. Мы любим всякие комиссии, они обычно жирные да мясистые. Чудищам Тёмного леса питаться надо.

– Ну нас-то вы не съедите. Как выяснилось, никто и не собирался нас есть, потому что у нас высокое предназначение, – федеральный адвокат явно намеревался устроить-таки скандал.

– Целиком, может, и не съедим. И ноги оставим, чтоб вы ушли отсюдова поскорее. А вот руки, уши, носы вполне можем обглодать, – сообщила лягушка и своим невероятно длинным языком тут же коснулась второго подбородка Брыкли. Язык был шершавым и липким.

Федеральный адвокат ужаснулся.

– Гребём отсюда, – профессионально посоветовал он Ивану, – пока она нас до инвалидности не обглодала.

И погребли они по трясине-топи. Однако гребли недолго, потому что болота имеют склонность засасывать случайных путников на свою мутную глубину, не считаясь с тем, официальные они или федеральные. Через какие-то мгновения одна только самописная грамота всплыла на поверхность. Работы у неё было много, так как она пропустила предыдущий сеанс и в Центре уже волновались. Шифровка включала полное обобщение вновь полученного опыта, но на этот раз в резко отрицательном ключе.