Глава вторая

1 сентября 1969 года, как и положено, зажав в кулачке букет цветочков, я проследовал к своей парте в 1-А классе средней школы № 5, что на проспекте Победы. Совсем недалеко от луцкого железнодорожного вокзала. Рядом ещё стадион «Авангард». Здоровенное серое здание. Как сейчас помню, со спортзалом на четвёртом этаже. Кстати, школа была построена на месте солдатского австрийского кладбища времён Первой мировой войны. Об этом все пацаны с первого по десятый класс узнали, когда рядом стали возводить то ли новый корпус, то ли котельную – неважно. Важно то, что, как только вырыли котлован, все мы пропали в этой глубокой яме, периодически откапывая то пуговицу с гербом, то старинную пряжку или ложку. Но больше всего было костей и черепов, что приводило в ужас наших девчонок, к неописуемому восторгу юных копателей. Кстати, все землеройные работы в Луцке тщательно отслеживались пацанвой. В 1944 году там шли тяжёлые бои с немцами. После войны прошло всего-то ничего по времени. Вся земля была нашпигована железом. И чего только не было в моём тайнике под ванной! Немецкая каска, штык, три обоймы патронов, лётный фонарик, остов от автомата «Шмайсер» и много ещё чего секретного. Всё рыжее от ржавчины, кое-где совсем сгнившее, но такое классное, настоящее, а не игрушечное! У матери случилась истерика на грани сердечного приступа, когда она полезла за каким-то стиральным порошком и обнаружила мой арсенал. Получив от отца пару раз по заднице офицерским ремнём за подготовку взрыва нашего нового дома, я потащил всё моё богатство в военный музей Луцкого гарнизона. Но что-то я отвлёкся от школы, в которую прибыл для учёбы. Хотя, если честно, то на протяжении всех десяти лет моего начального образования отвлекался я от школы частенько. И не всегда по уважительной причине.

Согласно росту меня определили на последнюю парту в классе. Рядом усадили девчонку, которая была ещё выше меня. Маринка Воронина. Парта была деревянная, с двумя откидывающимися крышками и одной скамьёй. В первый же день стало понятно, что Маринка в меня влюбилась. Случайно прижимаясь попами на одной скамейке, мы, без сомнения, породнились. Но это «родство» не мешало нам драться из-за чернильницы, которая тоже была одна на двоих. «Ворона», как я ласково назвал свою соседку, жутко ревновала меня к другим девочкам и безжалостно лупила линейкой по голове, если с высоты своего роста замечала мои заигрывания с одноклассницами. Так как опыта общения с девушками у меня ещё не было, я воспринимал такие проявления любви как должные.

Так же просто и обыденно я воспринял то, что с первого класса нам стали преподавать английский и украинский языки. То, что это был единственный на весь город экспериментальный класс, мне никто не сказал. И только в классе третьем, случайно, от дворового друга Толяна узнал, что стал «жертвой» родительских амбиций и научных поисков наиболее эффективного детского образования в Советском Союзе. До этого думал, что так и надо, что так учатся во всех классах и во всех школах. С первых же уроков я проникся глубокой симпатией к английскому языку, так как изучать его мы стали с простого стихотворения – «У обезьянки a monkey была подружка a frog – лягушка…» Далее, в таком же англо-русском сложении, перечислялся почти весь зоопарк. Было легко и нескучно. Видимо, поэтому английский у меня сразу пошёл. С грамматикой украинского языка отношения тоже складывались миролюбиво. На улице во дворе, в магазинах и на базаре всегда на слуху была «украиньска мова». Как-то само собой она становилась понятной и простой. И только с русским языком всегда были проблемы. Искренне считал, что раз я русский, то и так говорю нормально и учить его не надо. Навсегда запомнилось мне расписание уроков в третьем классе на вторник: 1-й урок – украинская литература, 2-й – английский язык, а 3-й – русский. На третьем уроке в голове была жуткая мировая языковая мешанина. К четвёртому классу в моём табеле стояли твёрдые пятёрки по английскому и украинскому языкам, украинской литературе. И скромная четвёрка по русскому. В общем и целом, с учёбой у меня было всё в порядке. Как говорится, твёрдый «хорошист».

Глава третья

«Ладно, оценки оценками, а где же музыка?» – спросите вы. Клянусь, так же рьяно, как рыл землю в котлованах, я копаюсь в своей памяти в поисках каких-то мелодических отблесков первых школьных лет. Но почему-то сразу вспоминается открывшийся в Луцке в 1970 году первый широкоформатный кинотеатр «Проминь». И навечно отпечатавшееся в мозгу мужественное лицо вождя всех краснокожих индейцев на огромном экране. Он – Виннету, он же Зоркий Сокол, он же Чингачгук, он же Оцеола… Короче, лицо принадлежало Гойко Митичу. Югославскому актёру. Это выяснилось намного позже, когда я стал старше. Но тогда, бегая во дворе с луком из сучковатой палки и куриными перьями в голове, мы признавали только его индейский авторитет. Ещё были «300 спартанцев» и мечи со щитами. В какой-то момент я стал царём Леонидом. На смену храброму Леониду пришёл хитрый Фантомас. Мама плакала вечером, оттирая моё лицо от зелёнки. Апофеозом детских игр на сюжеты популярных тогда фильмов стали «Четыре танкиста и собака». Я мучительно страдал, выбирая между образами Янека и собаки Шарика. Пёс нравился мне намного больше, но отец в очередной раз пригрозил ремнём, если в доме хоть что-то будет напоминать собачий лай.

Всё своё свободное от школы время я проводил во дворе. И вот однажды, не помню, по какому случаю, папаня разрешил мне взять с собой на улицу наш жёлтый транзистор «Альпинист». Гордо прогуливаясь с приёмником на руке, выкаблучиваясь перед завидующими мне друзьями, я крутил настройку каналов, пока не попал на какую-то польскую радиостанцию. Песенка, которая кем-то там пелась, сразу подняла мне настроение. Уже немного зная английский язык, я сразу перевёл два первых слова припева: «yellow river» – «жёлтая река». Жаль, что через минуту «запшекали» поляки и музыка закончилась. Но вот желание опять почувствовать такое приподнятое состояние от ритмичной мелодии осталось. Радиоволну я запомнил и стал частенько слушать там музыкальные программы. Поляки редко играли песни на английском языке, обычно ставили свою эстраду, и поэтому, когда я в первый раз услышал слова «… косив ясь конюшину», то подумал, что это на-польском. Песня мне понравилась. Особенно место, где коса делала необычный для уха звук – «вжых-х-х». То, что это пел белорусский ансамбль «Песняры», я не знал, да и не задумывался над этим. Мне исполнилось 11 лет. За спиной четыре класса, первый поцелуй с Ленкой Родюковой из соседнего подъезда, покуривание в рукав сигаретки «Новость» за магазином и заветное желание закончить заниматься плаванием.

Ещё когда учился во втором классе, около стадиона «Авангард» стали строить первый в Луцке плавательный бассейн. На уроке физкультуры в школе вдруг появился какой-то рыжий дядька и стал к нам присматриваться и принюхиваться. Наш учитель объявил, что это тренер по плаванию Владимир Фёдорович Петров. В строящемся бассейне ещё не было первого этажа, а дальнозоркий Владимир Фёдорович уже искал будущих чемпионов. Так как я был на голову выше своих одноклассников, не считая Вороны, то меня было трудно не заметить. Товарищ Петров заломил мне руки за спину, заставил покрутить головой, а потом попросил лечь на мат и подрыгать ногами. Видимо, в моих конвульсиях он увидел задатки пловца-рекордсмена. Для приличия тренер рассказал всему классу, что скоро откроется бассейн и все желающие приглашаются в секцию пока «сухопутного» плавания. При этом он пристально смотрел мне в глаза, давая понять, что моё желание и не требуется – я уже зачислен. За компанию записался весь класс. Родители встретили эту новость с радостью – ребёнок должен заниматься спортом. Полгода я бегал по кругу в спортзале. Отжимался. Подтягивался. «Барахтался» на полу, изображая кроль или брасс. Я был уверен, что как только в 25-метровую ванну нальют воду, я поплыву, как дельфин. К торжественному открытию бассейна в спортивной секции из нашего 2-«А» осталось только три человека: я, Серёга Соловьёв и Ворона. Маринка не могла позволить себе роскошь – оставить меня с другими юными пловчихами без её надсмотра. На первом занятии с водой я увидел её во всей девичьей красе: в чёрном купальнике, зелёной шапочке и с доской из пенопласта в руке. Волосы были убраны под шапочку, уши угрожающе торчали. Я непроизвольно сжался, ожидая привычного удара по башке теперь уже пенопластом. Но ошибся.

Я ни грамма не сомневался в том, что, как только последует команда Владимира Фёдоровича, я нырну в воду с тумбочки и, рассекая воду отточенными на деревянном полу движениями в стиле баттерфляй, полечу к своему первому рекорду. Каково же было моё изумление, когда я, дёргаясь и захлёбываясь, пошёл ко дну! И только вовремя брошенный мне Маринкой пенопласт спас меня от позора. Оказалось, что «сухопутное» плавание несколько отличается от настоящего. И чтобы поплыть, как надо, мне потребовалось ещё полгода упорных тренировок. А Ворона всем в классе рассказала о том, как спасла меня от верной гибели в пучине вод. Затем строго наказала, чтоб никто из её подруг не смел приближаться ко мне ближе её железной линейки. Любовь!

Через год тренировок, к концу третьего класса, я стал показывать очень приличные результаты для своего возраста. Петров пришёл к нам домой и внушил моей матушке, что во мне скрыт потенциал олимпийского чемпиона и они, сообща с моими родителями, должны сделать всё, чтобы этот потенциал раскрыть. Мама посмотрела на меня другими глазами и прониклась поручением тренера всей душой. Тренировки стали ежедневными. Нагрузки – отнюдь не детскими. И если в начале пути мамуля радовалась моему крепкому розовощёкому виду и отличному аппетиту, то в четвёртом классе я приползал домой, пугая её отказом что-либо поесть.

Вскоре произошло событие, после которого я окончательно возненавидел спортивное плавание. В одно из воскресений в нашем бассейне проходило зональное Первенство Украины младшей возрастной группы. Мне предстояло плыть 100 метров вольным стилем. Так как это были уже достаточно серьёзные соревнования, то мною были приглашены родители, друзья и одноклассники. Как назло, мать с отцом оказались свободны. И новых фильмов про индейцев в кинотеатре не было. Факт остаётся фактом – знакомого народу привалило много. В назначенное время я прибыл в бассейн. Оголился в раздевалке и готов был отправиться в душ перед заплывом, как, к своему ужасу, обнаружил, что свои плавки я забыл дома. Это была катастрофа! Плавочки были шикарные, не на резинке, а как положено, на верёвочке, чтобы, не дай бог, не сползли в воде. Но находились они дома, а не на мне. Я заметался по душевой. Тренер ждал нас у водной чаши. Уже начали объявлять участников заплыва. Когда я не вышел, встревоженный Владимир Фёдорович влетел в душевую и, узнав, в чём дело, стремглав куда-то умчался. Через пару минут он снова появился передо мной. В его руках было несколько старых плавок и трусов. Кинув их мне со словами «Быстро выбирай!», Петров убежал к судьям попросить о задержке заплыва. Я готов был зарыдать. Все принесённые экземпляры были мне не по размеру и явно не подходили к столь ответственным соревнованиям. Я не решался выходить на люди в таком позорном виде. Разъярённый тренер схватил меня за плечо и практически силком вывел к воде. В ту минуту я мечтал только об одном – быстрее оказаться в бассейне. Родители с интересом разглядывали мои новые панталоны. Друзья стали хихикать. Ворона напряглась. Но никто из них не знал, что комедия только началась. По команде судьи все замерли на тумбах. Бабахнул пистолет. Со всей силы оттолкнувшись, я сиганул в воду. От встречного напора эти великоватые на три размера плавки оказались ниже моей попки. В доли секунды в голове пронеслись мысли: «Если начну подтягивать трусы, то потеряю время и приплыву последним. Если буду сильно работать ногами, то надо мной будет водяной бурун, и никто ничего не заметит» Забыв про плавание, дистанцию, соперников, я, сверкая голой задницей, понёсся к финишу. Когда дотронулся рукой до бортика, плавки болтались на кончике пальцев левой ноги. Петров скакал от радости, показывая мне секундомер. Народ на трибунах визжал от восторга. Отец вытирал слёзы от смеха. Маринка рыдала от ревности. Я занял первое место, показав время кандидата в мастера спорта СССР. Тренер громко кричал, что я теперь всегда буду плавать голым. Под оглушительные аплодисменты зрителей я умчался в душевую, проклиная бассейн всей душой.

Поэтому не было человека счастливее меня, когда в октябре 1974 года родители сообщили, что мы переезжаем в город Казань. Отец уволился из Вооружённых сил. Сослуживцы вручили ему на память один из лучших радиоприёмников того времени – «ВЭФ-202». Радости моей не было предела: закончились муки в бассейне, и у нас есть такой классный транзистор. Другие чувства испытывали близкие мне люди. Владимир Фёдорович Петров почернел от горя. Он умолял родителей оставить меня в Луцке и готов был даже усыновить меня. Бесплатно. Его можно было понять: он вложил в меня столько сил и нервов, что чувствовал себя просто обворованным и несчастным. Страдала и Маринка Воронина. Бедная, она заламывала руки, уговаривая своих родителей отпустить её в Казань. Выла в школьном коридоре и билась головой о парту, узнав о моём отъезде. Я утешал её как мог. Напоследок попросил на долгую память железную линейку.