5.

Умывшись и, заказав себе завтрак в кабинет, он стал ждать его.

Брат не заставил себя ждать долго: строго в назначенное время, он постучал в дверь и вошёл. Увидев усталого, помятого и разом как-то состарившегося Флегонта, он всё сразу же понял.

– Послушай, Флегонт! – с грустью и как-то виновато произнёс Алексей, и взял Флегонта за руку. – Помнишь, я ничего тебе не ответил на твой вопрос «Почему я так рано поседел?». Так вот, в этом виновата Матрёна. Несмотря на свои шестнадцать лет, как ты вчера сам убедился, она далеко не девушка. В этом году она свела с ума здоровенного женатого мужика своими ненормальными потребностями. На нас начали пальцами показывать, мол, у них такая – сякая дочка. Толи ведьма, толи падшая женщина. Поэтому и согласился сразу же: нужно было уезжать куда-то. Жизни бы нам там хоть как не дали бы!

Он вздохнул и, взглянув Флегонту прямо в глаза, добавил. – Брось её! Она может тебя погубить…

Кровь прилила к лицу Флегонта. – Так это было наяву? И все в доме слышали? Какой позор!

Но тут же кто-то внутри него спросил, внося сомнение. – А, может, он тебя испытывает? А никто ничего и не слышал? Да и что с того? Дом-то чей? Твой! Мало ли чем ты занимаешься?!

И дрожащим голосом, с хлипкой надежной, он всё же спросил Алексея. – А почему ты думаешь, что я был ночью именно с ней?

– А потому, что тот, кто был прежде тебя с нею, имел те же синяки, укусы и то же состояние. И он был моим другом! Не забывай, что мы спим в соседней комнате с кабинетом…

– Как же ты можешь так говорить о ней, ведь это твоя дочь… – с легким укором произнёс Флегонт, чтобы хоть как-то выровнять позиции.

– А, по-твоему, я должен снова молчать и смотреть, как появится вторая жертва её неуёмной страсти? Ведь на этот раз не только друг, но и родственник!

Флегонт закурил: два чувства боролись в нём. С одной стороны – бешеная страсть к молоденькой и притягательной ведьме, с другой – осторожность и деловой долг. Он курил и курил, а это означало, что пока долг побеждал. Но надолго ли? Они с Алексеем закончили все свои дела и теперь просто беседовали о разном. Так и закончился этот день.

А ночью Мотька опять пришла. И всё повторилось снова: призывные стоны, царапанье спины её жесткими пальцами и шторм… И опять огромный чёрный волчище рвал душу Флегонта, но в этот раз он, зарычав дико и страшно во время экстаза, потерял сознание… А утром разламывалась голова, не предвещая ему ничего хорошего. Что происходило дальше ночью, он совсем не помнил и это сильно пугало. Спина горела от кровавых полос, оставленных ночной гостьей.

Жена, увидев разом постаревшего мужа, сначала насмешливо, а потом зло произнесла. – Ну, ты, Флегонт, даёшь! Так орал, так орал… Енто всё Мотька, шалава! Да и ты хорош, изменьшшик! И с родственницей! Хоть ба меня постыдился: всю ночь проревела… У-у, ненавижу тобе!

Флегонту было очень стыдно, даже в глаза жене не смотрел. Однако вчерашний вечер показал, что он совершенно беспомощен против этой молодой прелестницы! А ещё ему было страшно, что вместе с этим в нём происходят ужасные перемены, и ведь такого раньше никогда и ни с одной из девок не случалось.

6.

Когда Алексей предложил ему перебраться на заимку от греха подальше, Флегонт тут же согласился. – Да, так будет лучче!

Там он и пробыл все последние три дня. Однако, чтобы попрощаться, всё-таки нужно было ехать домой. Алексей, чтобы Мотька не испортила отъезд Флегонту, запер её в комнате.

Прощание было коротким: сначала он простился с Алексеем и его женой, потом – со своей женой, которая холодно посмотрела на него и всё-таки обняла на прощание, но целовать так и не стала.

Глашка просто упала на его плечо и прижалась. Сердце его сжалось от жалости к её незащищённости. Поцеловав в щёку, ласково попросила «Приезжай!». Поцеловав дочку, он чуть не заплакал.

Мишка тоже вышел прощаться, но при этом, обнимая отца, часто смотрел в сторону, смахивая слёзы…

Флегонт прыгнул в сани своего каравана и крикнул Ерошке. – Ну, пошёл! Пошёл…

Позади остался дом, а чувство, что больше он уже сюда никогда не вернётся, не покидало Флегонта. Завернувшись в тулуп, он закрыл глаза, как только, выехали на сибирский тракт. В голову полезли неясные настойчивые мысли и эпизоды из его встреч с Мотькой…

– Тпр – рру! – крикнул неожиданно Ерошка, натянув вожжи. – Ты чо, дура, делашь? Под сани захотела? Кукша¹⁴, ядрёна вошь, а не девка!

Сердце Флегонта разом ёкнуло и опустилось куда-то вниз: хоть он по-прежнему не открывал глаза, однако, знал, всем нутром чуял, кто сейчас стоял на дороге его саней. И боялся открыть глаза!

– Флегонт, ты меня слышишь? Почему поехал без меня?

Флегонт вздрогнул и перекрестился: этот голос он не мог спутать ни с одним другим.

– Я не уйду с дороги, пока не возьмешь с собой! – грозно произнесла Мотька и схватила лошадь за узду.

– Слышь, Флегонт, могеть её послать к такой-то матери? Али кнутом попотчевать? – Ерошка явно сердился.

– Пусти её… Пушшай лезеть в сани… – обречённо произнёс Флегонт. – Ня бросать жа её тута… Замёрзнеть…

– Эй ты, халда! – недовольно крикнул Ерошка Мотьке. – Лезь в сани! Барин тобе зоветь… Да кунку-то закрой!

Мотька дрожала всем телом: разбив окно в своей комнате, она прихватила лишь то, что было там. Надев валенки и кое-что из верхней одежды, она выпрыгнула в снег и побежала огородами к тракту, твёрдо зная, что в Сибирь есть только одна дорога…

Клацая зубами от холода, в слезах, простоволосая, она полезла в сани.

– И ты ба… Ты ба без меня уехал?

Флегонт почувствовал себя кроликом перед удавом, и зачарованно, помотал головой.

– И не вздумай меня отправлять назад! К папаше… – посмотрев на него мутными глазами, грозно произнесла Мотька, прежде чем голова её упала Флегонту на грудь.

– Нет, нет… – заторопился ответить он, обнимая и целуя её голову.

Ерошка удивлённо смотрел на всё происходящее перед ним: никогда таким кротким хозяина он не видел.

– Ну, чё стоишь? Погоняй! Да побыстрей! Вишь у неё жар…

Ерошка вздохнул и тихо произнёс. – Ну и дурак жа ты, Флегонт! Таку халду¹⁵ с собой берёшь…

И стегнул коней…

– Как так мог поступить прародитель мой, Флегонт Дубовцев? – открываю глаза, а из души рвутся слова. Смотрю в надежде на огонь и жду… Может, он что-то подскажет? Но тут пришла новая мысль. – А что же Михаил пишет дальше?

И стал читать дневник дальше.

Глава 2. Михаил и Нина.

1.

«г. Полевской, май 1872 года.

Навестил друга. Он познакомил меня с очень милой девушкой. Зовут её Нина. Кажется, я влюблён. Отец уже четыре года как в Сибири. Ни одного письма, ни одной весточки за все эти годы не было, а тут вдруг письмо. Оказывается, он смертельно болен и просит меня к нему приехать, выслушать его волю. Как это сейчас некстати! Но мать просит выполнить волю отца…»

Мне уже интересно, что же будет дальше, и Пашка, отдохнув, снова начала меня вводить в гипноз. И я прикрываю глаза, глядя на огонь…

Молодой человек чуть выше среднего роста, полноватый, в чёрном костюме и чёрных штиблетах настойчиво прорывался сквозь толпу торговок, внимательно оглядывая русских девушек, разодетых в разноцветные кофты и юбки. Такие бабёнки ему нравились гораздо больше, чем скромницы, надевавшие строгую однотонную одежду. Кого-то из них он, как бы невзначай, погладил по крутому бедру, а кого и поцеловал в щёчку. Бабёнки не кочевряжились, и, зазывно улыбаясь, приглашали с собой.

Но молодой человек, весело отшучиваясь, шёл дальше и не особенно обращал на эти знаки внимания. Он торопился к другу, приехавшего сегодня, которого давно не видел.

– Мишка, чёрт пузатый! Ты где ходишь? – встретил его у дома старый друг, сын горнозаводчика Пантелеева. – Да-а, давненько мы с тобой не виделись. Ко мне такие местные барышни пришли! Пойдём скорее, познакомлю!

– Володька, паразит окаянный! Ты нисколько не изменился! – довольно хмыкнул Михаил. И добавил. – Всё по барышням столичным шастаешь?

– Я, думаю, тебе уже давно пора бросить своих милых потаскушек и переключиться на более серьёзную рыбу! – парировал Владимир, улыбаясь.

– Ну, я, думаю, это никогда не поздно… – грустно заметил Михаил и невольно вспомнил отца.

Четыре года прошло, как уехал отец. Злость прошла сама собой: встречи с девушками открыли ему новые чувства, о которых он и не подозревал. В какой-то степени он теперь уже начал понимать отца, но до конца ещё простить не мог. Возможно, и потому, что тот ни разу не написал ни одного письма. Из скупых разговоров Алексея с матерью он невольно сделал вывод о том, что дела отца идут плохо. И даже был рад этому. – Так ему и надо!

В доме Пантелеевых было всё, как в модных домах Полевского, где хозяева торопились не сильно отставать от столичной моды. На диване сидели две молодые барышни в светлых однотонных платьях.

– Прошу любить и жаловать моего лучшего друга Михаила Дубовцева! – представил Владимир своего гостя барышням. – Это Ольга Строганова, а это Нина Муралина.

Первой ему подала руку Строганова и присела.

– Стройна, холодна и хороша… – Михаил слегка пожал руку светловолосой девушке среднего роста с утонченными чертами лица, невольно отмечая её достоинства и недостатки. И почему-то про себя добавил. – Как статуя…

Вторая была более живая: она не только подала руку, но и искренно улыбнулась ему без всякого приседания. И тут же смутилась

– Эта поживее будет, пожалуй. И попроще! – он улыбнулся в ответ голубоглазой и темно-русой девушке, пожимая её нежную руку. – Живая полняшка. Как наши девушки! Ишь, как смутилась… Чему это, интересно?

Михаил сделал глазами знак хозяину, как бы спрашивая. – Скажи, которая твоя?

И тут же получил ответ, который больше всего устраивал: «Строганова». Для подтверждения своих слов, он подхватил Ольгу и увёл в сторону, о чём-то начав ей рассказывать живо и весело. Было видно, что такое общение этой девушке нравилось.

Вздохнув незаметно и присев на освободившееся место, тихо и просто спросил. – Ты, какие конфеты любишь? Мне, кажется, вон там, в вазочке, лежат неплохие конфеты!

От такого вопроса Нина вспыхнула, как спичка: она уже не раз посматривала на эту вазочку, старательно пряча свою любовь к конфетам. Вопрос Михаила застал её врасплох. Стало необходимо немедленно решить, что важнее – манеры или конфеты. Сглотнув слюну, она, разом выпучила глаза, поняв, что её каким-то образом разоблачили, сдалась на милость победителя, и тихо выдохнула. – Ага…

Михаил, с удовольствием отметив, что и у него и у неё – одни и те же пристрастия. На душе сразу же стало легче.

– Любишь конфеты? – с коварством иезуита спросил он Нину, заранее зная ответ.

– Люблю… – смущённо призналась почти шепотом девушка.

– Я тоже люблю… – тихо признался Михаил и, кивнув в сторону столика с конфетами, предложил. – Давай сделаем нападение на тот столик?

Володя, услышав этот диалог, рассмеялся. – Ладно, сладкоежки, нападайте на конфеты… Но помните – впереди ещё обед!

От этих слов Нина вспыхнула и покраснела. Веснушки на её круглом лице невольно стали ещё ярче. Как молодой бутон, только-только распустившийся навстречу жизни и налитый жизненными соками сверх меры, она не знакомилась раньше ни с кем вот так официально, просиживая с конфетами за книжками. Естественно, что никакой реальной жизни она не видела. Знакомство с таким же молодым человеком, имевшим ту же страсть к конфетам, сразу же сблизила с ним. Кроме того, его непосредственное поведение, весёлый нрав и доброта как-то быстро располагали к нему.