5.

В свои пятнадцать лет Алёшка сильно отличался от своих сверстников большим ростом и лохматой шевелюрой. Он почти всё свободное время проводил в походах по тайге, временами зарабатывая нарекания своих учителей за нерадивость в учении.

Вот и в этот раз, обидевшись на отца за то, что тот, отправляясь в тайгу, не берёт его с собой, ушёл к знакомому охотнику остяку Николашке, жившему на реке Мане и трое суток не появлялся дома. Когда же вернулся, застал мать в слезах.

– Ой, Алёшенька… Сердце моё стонет! Не иначе как с отцом опять что-то приключилось… Ведь один в тайгу пошёл! Тебе, как никому, известно: одному в тайгу ходить нельзя… – она посмотрела на сына снизу вверх восхищённо – вот ведь какой вымахал! И умоляюще произнесла. – Может, ты… С Николашкой… Боюсь я за него!

Алексей уже давно перестал сердиться на отца, зная твёрдо одно: значит, по-другому было никак нельзя! А тут, видя, как тревожится мать, и сам начал переживать. Но тем и отличался Алёшка от товарищей, что был лёгок на подъём.

– Мам, да ты не боись… Я мигом! И Николашку возьму с собой… Он охотник первеющий, все следы читат… Найдём батьку! – он говорил, а сам бросал один за другим инструмент в рюкзак. Последними загрузил воду, хлеб и шматок сала.

Нина перекрестила и поцеловала сына: сейчас она им гордилась.

И Алёшка это чувствовал. Он всегда хотел походить на Ли Чена, о котором часто рассказывала ему мать. Особенно сейчас, когда ему выдалась возможность пойти на поиски отца, он даже стал думать о том, как бы поступил Ли Чен на его месте. Решив, что без Николашки будет скучно, он направился к другу – остяку, который пришёл в гости.

Как это ни странно, но Алёшке нравилась жизнь в этом походе. Николашка, как настоящий следопыт, рассмотрев следы от копыт лошади отца, взял след прямо от дома и ни на минуту не отпускал его. Ехали довольно быстро и то же расстояние проехали за сутки, начиная с рассвета и заканчивая закатом. К скале с пещерой приехали в полдень. Потоптавшись на месте некоторое время, Николашка пошёл в кусты, взяв ружьё на перевес. Алёшку же заинтересовали отпечатки сапог, которые вели прямо к скале. Скоро в его руках оказалась верёвка, привязанная одним концом к дереву и уходящая вверх.

– Волки, однако, были… – тихо произнёс Николашка, вернувшись из кустов. – Конягу-то они съели…

– Как ты думаешь… он там? – от волнения голос Алёшки пересох.

Николашка ещё раз осмотрел следы, верёвку и кивнул головой. Алёшка, закрепив один конец на том же дереве и нагрузив на себя остальной моток верёвки, поплевал на ладошки и полез вверх, кивнув другу. – Будь здесь…

Алёшка довольно быстро добрался до ращелины, похожей на пещеру и осмотрелся: ничто, кроме странно свободной верёвки, идущей вниз пещеры, не вызвало его следопытского внимания. Потянув её вверх, он быстро выдернул наверх размочалившийся остаток.

– Так-так… Оборвалась! – не понимая, как такая крепкая верёвка могла порваться. – Значит…

Ему даже думать не хотелось, что отец мог разбиться. Осторожно перебирая ногами, он начал спускаться вниз. Скоро глаза привыкли к темноте, царящей в пещере, а Алёшка всё спускался и спускался, пока ноги его не коснулись твёрдой поверхности.

Он зажёг спичку и огляделся: недалеко от него на боку лежал отец. Кинувшись к нему, он увидел большую лужу крови и бледное лицо отца. Прислонившись к груди отца, неожиданно услышал тихое. – Тук –тук… Тук-тук…

– Жив! Я знал… Я верил… – бормотал Алексей, укрепляя факел в камнях, который зажёг от спички. А сам руками ощупывал сантиметр за сантиметром руки и ноги отца. – Чё… Чё сломалося… Аха, вота… Нога… сломана… Ишшо одна… Похоже и рёбра…

Он выхватил нож и отрезал лямки рюкзака: одна пошла на жгут правой ноги, вторая – на левую. Аккуратно привязав к своему поясу всё, что было в рюкзаках верёвкой отца, он своей веревкой привязал тело отца к своей спине. Так и двинулся вверх. Верёвка трещала под тяжестью двух тел, но не рвалась. После нескольких метров вверх дыхание сбилось, а руки налились свинцовой тяжестью. Тяжёлое тело отца сползало, заставляя верёвку, обвитую вокруг тела, впиваться в горло Алёшки. Он останавливался, поправлял то и дело тело отца и верёвку, и снова полз наверх…

На площадке от усталости Алёшка упал, и какое-то время не шевелился.

– Алёсыка! Алёсыка… – услышал он голос друга. – Ну, цё? Насол?

– Нашёл… Нашёл… – Алёшка с трудом произносил такие дорогие сердцу слова: так в горле пересохло. – Разбился… он!

– Алёсыка, спускай… тихонька… отеса! Я тута плиму…

Неожиданно Алёшка оценил то, что предлагал его друг: если он начнёт спускаться с отцом, то, поскользнувшись сам, может погубить отца! В то же время, если потихоньку сначала спустить отца, а потом спуститься саму, вероятность удачи значительно больше. Сбросив вниз рюкзаки, огляделся вокруг, ища какую-нибудь палку. Скоро, обмотав две лесины, приложенные к телу отца, он начал осторожно стравливать верёвку. Ему казалось, что время остановилось: так устали руки. Но он продолжал осторожно стравливать верёвку, несмотря ни на что.

– Есть… Алёсыка, спускайси!

Если раньше он очень ждал этих слов, то сейчас был просто не готов к этому. Веревка вдруг ослабла, тяжесть куда-то исчезла, а он, без сил прислонился к камням пещеры. Отяжелевшие руки упали рядом…

– Алёсыка… Отеса живой! Давай, спусыкайси…

Слова Николашки, донёсшиеся откуда-то из далёкого основания горы, раньше бы его очень обрадовали, но сейчас сил на спуск уже не было.

– Иду… – прохрипел он, удивляясь сам себе. Непонятно откуда взявшиеся силы, вдруг подняли усталое тело и изорванные в кровь руки ухватились за верёвку. Казалось, он раздвоился: один Алёшка, большой и усталый, остался там, наверху и не хотел спускаться. Однако другой, невидимый и непонятный своей настойчивостью заставлял его шаг за шагом спускаться вниз, не обращая внимания на болящие и кровоточащие раны… Каким-то чутьём Алёшка вдруг понял: этот второй теперь в его жизни самый главный!

Когда ноги его коснулись земли, он, шатаясь от усталости, подошёл к отцу, над которым хлопотал довольный Николашка.

– Алёсыка… Моя тута… лядом… Отеса нада туда! – Николашка уже срубил две небольшие сосны и сооружал из них транспорт для Михаила.

Алёшка кивнул и как автомат выдернул верёвку из вбитых кольев и крючьев.

Скоро Алёшка, ведя свою лошадь с отцом, лежащим на слегах из сосны, шёл за Николашкой, который вёл их в свой аул на Мане. Периодически они останавливались, чтобы посмотреть самочувствие Михаила: тот по-прежнему был без сознания.

6.

Михаил очнулся и застонал от боли в боку. Всё тело было словно заковано во что-то твёрдое. Вдруг прямо перед ним появилось, словно в тумане, лицо сына.

– А-а-лё-ш-ка-а-а… – прошептал он, видя, как улыбается ему сын. И боль сменилась непонятной радостью. Глаза сами собой закрылись: темнота сменилась светом…

Когда второй раз он открыл глаза, рядом с ним сидела девочка-подросток и внимательно смотрела на него. В горле у Михаила было так сухо, что он закашлялся. Каждое шевеление немедленно отдавалось болью во всём теле. Он невольно облизал засохшие губы. Однако девочка заметила его невольное движение и тут же поднесла тёплую терпкую жидкость к губам, потихоньку вливая её в его полуоткрытый рот. От разлившегося по телу тепла Михаилу снова захотелось спать. Закрывая ставшие тяжелыми глаза, он всё же успел услышать девичий голос. – Алёсыка, отеса озыла…

Теперь, каждый раз открывая глаза, он видел эту черноволосую девочку с косичками, которая тут же поила его вкусной и ароматной жидкостью, вливающую силы в его ослабший организм. Однажды, набравшись сил, он прошептал. – Алёшка…

– Алёсыка… ехать домой… сказать… отеса зывая! – произнесла она, прикладывая в очередной раз к губам чашку с животворным отваром. – Скола плиехать…

– Где я? Как … я… тут… – он хотел сказать «оказался», но сил ещё было мало.

– Алёсыка… Отеса… пливезти… – она посмотрела на Михаила и, показав на него пальцем, добавила. – Сыбко плохая… быть…

Силы опять его покинули, глаза закрылись, хотя в душе стало очень хорошо. – Значит, сын нашёл меня… А эти хорошие люди откачали… Сынок… Нина… Я очень люблю вас…

И одинокая слеза скатилась по небритой щеке…

Когда он проснулся в очередной раз, рядом сидела Нина и смотрела на него своими ясными глазами. Поодаль и сзади стоял Алёшка и эта девочка-подросток. А ещё дальше – таёжный друг сына Николашка, его отец и мать. Он попытался поднять голову, но не смог: всё тело его было заковано во что-то твёрдое, но тёплое и приятное.

– Ну-ну, непоседа… – улыбаясь, произнесла Нина. – Хоть один разок над тобой покомандую, пока ты в глине! Очнулся, родненький… И чего тебя понесло куда-то в тайгу?

Словно молнией ударило в голову Михаила. – А как же Богомол? Я его спрятал или нет?

И обмяк, вспомнив, как руками загребал яму с ненавистным ларцем. – Значит, всё-таки спрятал! Тогда можно и подлечиться…

Тетрадь закончилась… Какое-то странное чувство вдруг охватило меня. Прокатившаяся вихрем жизнь нескольких моих предков заставляла задуматься над всем тем, что окружало меня. – А, может, это было тогда, очень давно? И с нами не имеет ничего общего?

Однако вся эта мистическая мишура меня совсем не трогала, и голова искала другое и более важное. – Брошка… Она, наверное, должна стоить миллионы!

С этого момента во мне что-то перевернулось, и в голову пришла достаточно конкретная мысль. – А что если кто-то из этих записок ищет то место, где спрятана брошка? И это место описано в одной из тетрадей?

Чем больше я раздумывал над этим, тем больше хотелось узнать, что же было дальше и страшнее придумавались картины. И возник один очень важный вопрос. – Кто это может быть?

Ещё когда вытаскивал вторую тетрадь, я обратил внимание на то, что она как-то странно прилипла к третьей, которую сразу и не заметил. Тогда разбираться во всём мне не захотелось, но теперь волей-неволей пришлось. Когда же вытащил вторую тетрадь из папки, моему удивлению не было предела – большая часть обложки тетради была сгоревшей, остальная – черно-копченой. Первый лист на одну четверть представлял серо-копченый кусок записи, а остального не было. Второй лист только на одну треть остался целым, остальной части листа не было совсем. Остальные листы местами подгорели.

– Ничего себе… Это что же такое с ним стало? – пробормотал я с удивлением рассматривая. – В огне печной трубы дома он побывал, что ли?

Подумав, что тетради лежали в тайнике у печной трубы и печной огонь мог как-то попадать туда и повредить тетрадь, успокоился и открыл то, что осталось от записей во второй тетради.

Часть 2. Дневник Алексея

Глава 1. Алексей и Селивон

1.

«Тайга вверх по реке Мана, июнь 1910 год.

По совету отца стал вести дневник. Я – геолог! Встреча с Веркой-охотницей на Мане у остяков. Учу её говорить, читать, писать. Похоже я влюбился… Женюсь! И родители согласны. Медовый месяц мы с Верой провели в тайге. Ли Чен предупредил – слуга Богомола близко!»

– Так, так… Вот и прадед с прабабкой появились… – подумал я, находясь по-прежнему под гипнозом Пашки, и улыбнулся довольно. – Вот, значит, где вы встретились…

– Алёшка, может, хватит бегать по тайге? – улыбаясь, спросила Алексея Нина Николаевна, когда сын, закончив Горное училище в Екатеринбурге, вернулся в Новониколаевск инженером-геологом. – Ведь стареем… Пора кому-то осваивать торговое дело. Кто нам с отцом на смену придёт?

– Мам, да ты чего? Какие же вы старые? – отшучивался Алексей, собираясь в тайгу, по которой уже успел соскучиться. – Да и не могу я: уже принят на работу геологом и задание имею… Ты же сама хотела, чтобы я был геологом! Вот я и выучился…

Нина Николаевна вздохнула: всё это было действительно так. Но сейчас было так не охота его отпускать куда-то в тайгу. И обняв и поцеловав сына, перекрестила незаметно.

Алексей аккуратно зарисовывал на карту один за другим утёсы и береговую линию реки Маны, помечая, из каких пород состоят эти утёсы. Он собирал разные минералы для отчёта и размещал их по мешочкам, делая пометки. От близкого выстрела он вздрогнул и тут же повернулся: недалеко от него стояла невысокая девушка лет шестнадцати – семнадцати в куклянке и кысах с дымящимся от выстрела ружьём. Рядом с ней стояла дымчато-серая лайка и внимательно смотрела куда-то рядом с Алексеем. Переведя взгляд на это место, он увидел большую гадюку, дёргающуюся в предсмертных конвульсиях.

Неожиданно лайка, сделав небольшой прыжок вперёд, опять зарычала. Девушка, быстро вскинув ружьё, выстрелила и в воздухе, подпрыгнув и извиваясь всем телом в своём последнем прыжке, показалась ещё одна большая гадюка.

Не обращая внимания на Алексея, девушка ещё несколько раз выстрелила в таких же больших змей, и ещё ждала их появления.

Теперь у Алексея появилась возможность получше рассмотреть эту девушку.

– Чёрные волосы, круглое лицо. Не иначе – остячка! – подумал он. – А глаза большие, как у наших девок…

– Ты кто? – спросил он, видя, что охотница направляется к нему.

– Я Верка, однако. А ты? Зачем стусис, змей созываес? Зить надоело? У них сяз свадьбы…

– Верка… Верка… – Алексей напряг память. Только одна Верка – охотница была знакома ему, и это была маленькая сестра его друга Николашки. Но ведь в последний раз он её видел четыре года назад. – А ты не Николашкина сестра будешь?

– Его! А ты, никак, Алёсыка? Плиехал? Токо и научился стусять по камням?

Ещё один выстрел Верки – охотницы ясно дал ему понять, что гадюки не шутят. И он поднялся на утёс к охотнице. Они ушли с опасного места и развели костёр, на котором охотница тут же начала готовить еду. Он смотрел на девушку и понимал, что такую искусницу больше не может называть Верка.

– Вера, сколько тебе лет? – неожиданно спросил Алексей, поужинав жареным зайцем.

– Много… – задумчиво ответила та, зажаривая подстреленного зайца на костре. – А как твоя отеса? Зив-здолов?

– Да… И часто тебя с родителями вспоминает… Они живы? А ты не похожа на остячку…

– Мать мой лусская… Тли года назад в тайге плопали с отеса… Мне потома сказали, они убиты ланеный медведь. Вот мы с Николаской остались…

– А где Николашка?

– А чо ему сдеетси, в тайгу посла…