Над задачами работали голова к голове, буквально понимая друг друга с полуслова и даже с полувзгляда. Когда Марат ляпнул, не подумав, что нейролинк Маска уже доказал пригодность и в передаче мыслей, пусть пока ещё только чётко проговариваемых и с артикуляцией, она сразу загорелась идеей применить, это же такие возможности в работе.
Я поймал себя на том, что чаще слушаю её счастливый щебет, не особо вдумываясь в смысл, хотя говорит дело, быстро разбираясь в постоянно возникающих проблемах.
Заслуга нейролинка уже в том, что первая же версия подняла на ноги сотни тысяч парализованных по всему миру. Уже за это можно ставить золотой памятник в полный рост, а сейчас по всему миру заканчивается разработка второй ступени, станет возможным прямая передача мыслей из мозга в мозг. Правда, для этого нужно мысленно чётко проговорить её про себя, без этого чип в черепе получателя не воспримет и не расшифрует, потому второй этап развития остался почти незамеченным.
В самом деле, если сидим в одной комнате, то проще сказать по старинке вслух, а если нужно сообщить на другой конец города или в другую страну, то мобильник на что?
Но как в институте, так и по всему миру ускоренно идут работы над усовершенствованием программного кода, обещают вот-вот и третий этап, когда не потребуется мысли оформлять так уж педантично чётко.
К тому же ещё в первой фазе обнаружилось, что легче всего чип передаёт не столько мысленную речь, как простые эмоции, и вот тут оказались неожиданные неприятности.
Даже у сработавшихся годами коллег иногда возникает мысль: «Да что за дурак, опять не понимает», «Ну и дебил, я же сказал чётко», «Опять я пашу, а он курить пошёл», но наяву почти никто такое не высказывает, а вот нейролинк у особо чувствительных начал выдавать это в первую очередь.
Конечно, не отбирает их нарочито, просто негативные мысли несут более яркий эмоциональный заряд и улавливаются легче, но при всём понимании процесса это вызвало ссоры, а кое-где и распад давно сложившихся коллективов.
Сегодня утром едва вбежал на второй этаж своего института, почти наткнулся на Марата, тот нарочито лязгнул конечностями, словно прищёлкнул каблуками, шлагбаумно вытянул длинную уродливую руку, загораживая дорогу.
– Стоп-стоп!.. Звонил генерал. Сказал, дело не срочное, но, как только появишься, просил тебя зайти. А это значит, лети со всех ног, всё равно опоздаешь.
– Понял, – ответил я озадаченно. – Уже бегу.
Генералом про себя в институте зовём директора, хотя тот никакой не генерал, пусть даже некоторое время работал на военных, но выправка, строгий вид и властный голос привели к тому, что теперь только генерал, а остальные так, штатские штрафирки.
В институте поговаривали, что директор вообще-то доктор бронетанковых наук, но я проверил, ничего подобного, доктор по биологии, ряд солидных работ, а что работал и над военными разработками, так время такое, страну защищает не только пехота со штыковыми лопатами.
Образ военного закрепился за ним скорее потому, что Бронник всегда прям, как мачта на корабле, плечи развёрнуты, чувствуется выправка чуть ли не кадрового военного, разговаривает короткими чёткими фразами, никогда не вдаётся в витиеватые объяснения, да и других обрывает, предлагая выразить мысль кратко и чётко.
Прикидывая вариант, зачем мог понадобиться, я прошёл через приёмную, где секретарша Агнесса мило улыбнулась широко накрашенным ртом и взглядом указала на дверь кабинета.
Я откашлялся, чтобы голос тоже звучал чисто и звонко, как боевая труба на побудку, переступил порог.
Директор как раз выравнивал на полке книги по размеру от левофлангового до правофлангового, обернулся, на лице ничего не отразилось, но шагнул навстречу с приветливой улыбкой и протянутой рукой.
– Рад видеть в добром здравии, Артём Артёмович.
– Спасибо, Сергей Павлович, – ответил я. – Что нам сделается.
– Не скажите, – возразил он. – Говорят, вы и ночуете в лаборатории, чтобы больше успеть?
Я развёл руками, он жестом указал на кресло у стола, сам обошёл и сел по ту сторону на место руководителя.
– Это нечасто, – ответил я после паузы. – Только когда припекало.
– Работа программистов непредсказуема, – заметил он, – но вы единственный, кто всегда укладывается в рамки поставленных задач.
– Пока получается, – ответил я со всей неприсущей мне скромностью. – Задачи без особенных неожиданностей. Хорошо бы, чтоб так и дальше.
Чувствую себя неуютно, директор рассматривает испытующе, явно жалеет, что нейролинк ещё не на той стадии, чтобы читать мысли.
Взгляд суров, лицо каменное, и когда заговорил, голос прозвучал строго и по-деловому:
– Вы знаете, в Южном Бутове по заказу Академии наук заканчивают строить большое здание? Идут отделочные работы. По новым технологиям, супер-пупер и всё такое.
Я ответил настороженно:
– Слышал. Расширяемся. Хоть в чём-то науку не ужимают в интересах шоу-бизнеса.
Директор продолжил тем же тоном:
– Планировали филиал, но в Академии наук решили, целесообразнее создать отдельный институт биоинформатики.
Я сказал радостным голосом, как от меня и требовалось в данном случае:
– Наконец-то!
Директор кивнул, не сводя внимательного взгляда.
– И передать туда все работы по нейролинку, что вас касается непосредственно. Как технические, так и разработки софта. Постараемся собрать не только из разных уголков Москвы, но и отовсюду… куда дотянемся. По крайней мере, целесообразнее иметь единый центр. Часть ваших работников трудятся удалённо?
– Даже в других странах, – подтвердил я с чувством нарастающей опасности. – У меня моих людей заберут?
– Напротив, Артём Артёмович. Напротив.
– Простите…
Директор пояснил, по-прежнему не сводя испытующего взгляда:
– На коллегии предложили вашу кандидатуру на пост руководителя. И большинством голосов прошла. Я пользуюсь правом первым поздравить вас… нет, пока только сообщить, что вы отныне директор этого уникального центра.
Я замер, донельзя ошарашенный, промямлил:
– Без меня меня женили?..
– Вы не станете отказываться, – сообщил директор почти отечески. – Если, конечно, желаете успеха вашему делу. Кроме вас рассматривались кандидатуры Явольского и Коротченко. Коротченко отпал почти сразу, причину знаете, но с Явольским ещё повозились. Он менее чист, и квалификация заметно уступает вашей, но… как бы поделикатнее, готов на всё, чтобы подняться на следующую ступеньку.
Я дёрнулся, Явольский всему институту известен как решительный карьерист, всё отдаст, чтобы, распихав коллег локтями, подняться по трупам к должности.
– А что вся его грязь станет известна? – спросил я.
Он ответил равнодушно:
– Пусть у него перверсий больше, чем у нас всех, вместе взятых, но спецслужбы интересует только, станет ли работать на разведку противника. А его странные половые забавы могут использовать против него же, хотя даже они теперь пустячок. Подумайте, Артём Артёмович. Полагаю, под вашим руководством новый институт быстрее добьётся успеха.
Я пробормотал:
– Нужно подумать, хотя, понимаю, предложение лестное и крайне почётное.
– До завтра, – ответил он с сочувствием. – Сейчас всё ускорилось, Артём Артёмович. Если завтра в это же время не подтвердите согласие, Явольский колебаться не станет.
– Понял, – ответил я, – но желание даже Явольского меня не подтолкнёт, если это что-то нарушит в моей работе.
– Вы кремень, – сказал он с уважением. – Старой закалки.
Я подумал мрачно, что «старой закалки» теперь больше оскорбление, чем похвала, хотя сам директор так не считает. Он сам как раз старой, надёжной и добротной, слово всегда твёрдо, сам прям и честен. Уж его возможности нейролинка пугать не должны точно.
– И ещё, – сказал он, словно только что вспомнив, хотя, как показалось мне, придерживал под конец, – там будет отдел по сохранению секретности. Увы, так надо. Сейчас целый ряд силовых и прочих ведомств пытаются подмять работы по нейролинку по соображениям государственной безопасности… Пока человечество разделено на страны и народы, такое распыление средств и дублирование работ будет. Всё ещё будет.
Я вздохнул.
– Скорее бы воссоединиться.
– Да, скорее бы, – согласился он. – Но это желание учёных, а простые люди всех стран честно и совершенно искренне жаждут вцепиться в глотки соседей. На уровне стран и блоков. Все с благими целями и намерениями, как же иначе!
– Словно у простых они есть, – сказал я горько. – Сергей Павлович, я понял. Как всегда, отстали, как всегда, на рывке, надрывая жилы, а теперь догнать и обогнать. Потому и такие деньги! Надеюсь, не у сирот отняли…
– И полномочия, – уточнил он с подъёмом в голосе, не слушая моих опасений. – Будете царь и бог. Никаких стеснений! Только быстрее выдавайте результаты. Конечно, контроль за вами, как же без него, но контроль – не вмешательство. Помните, если удастся с нейролинком, ваше желание будет исполнено!
Я уточнил с опаской:
– Какое? А то у меня с желаниями…
– Народы сольются, – сказал он очень серьёзно. – Будет единое человечество… с единым правительством. Будет даже не правительство, с нейролинком необходимость в нём отпадёт, а полное и прозрачное координаторство. Проникнитесь!
Я в самом деле ощутил, как дрожь пробежала по телу. Страшновато чувствовать такую ответственность, до этого всегда был за чьей-то широкой спиной.
Он как будто прочёл мысли, сказал отечески:
– Пора, Артём Артёмович, пора. Тесты показывают, вы созрели для роли руководителя чего-то большего, чем ваша великолепная команда разработчиков. Пора брать груз потяжелее. В этом счастье настоящих людей.
Я пробормотал:
– Если вы так считаете… Но всё же будут проблемы с силовыми структурами?
Директор отмахнулся, как от комара.
– С силовиками как раз не будет.
– А с кем?
Он вздохнул, развёл руками.
– Чувствуете, что обязательно будут?.. Ну как же без этого… Не одно, так другое. Сейчас все, как вы знаете, взялись за этику. Даже дворники о ней талдычат в соцсетях. А сети оказались грозным оружием!.. Что уж говорить о политиках? Защищая от нас этику, так они преподносят своё копошение, делают карьерку…
Я изумился:
– От нас?
– Так они объясняют, – пояснил он. – Защита этики… то есть этических принципов, на которых базируется наша цивилизация, очень доходное дело. Тем более что это мы и атомную бомбу придумали, и ГМО, и океан загрязняем…
– Ну да, ещё бы…
Он подумал, всё ещё рассматривая меня как бы заново, произнёс, всё ещё не отрывая от моего лица взгляда:
– Есть ещё одна загвоздка, Артём Артёмович…
Я насторожился, директор что-то мнётся, недоговаривает, но сейчас, похоже, должен сказать нечто такое, что и самому не нравится.
– Слушаю, Сергей Павлович.
Он сказал со вздохом:
– На вас ляжет… будет возложена огромная ответственность, Артём Артёмович. В первом транше вашему институту перечислят полтора миллиарда долларов, решение уже принято. Во втором восемьсот миллионов, но это ещё не точно.
– Ого, – сказал я обрадованно и вместе с тем испуганно, – такие деньги выделялись разве что машиностроению! Когда поднимали его с колен. И на лунную программу вместе с ледоколами…
Он чуть наклонил голову, не сводя с меня взгляда.
– Мы отстали не только с ледоколами. Наших софтовиков обогнала сперва Индия, потом Бангладеш, а сейчас даже Оман, только представьте себе, уже впереди… Правда, в других областях мы многократно нарастили мощь, наши возможности пугают партнёров за кордоном, что хорошо и что плохо. В общем, у нас задача догнать мировую науку и в этой отрасли, иначе сомнут. У вас – особенно. Но большие возможности влекут за собой и огромную ответственность, как уже сказал… или ещё не сказал?
Он снова, как мне показалось, слегка замялся, что совсем не похоже на генерала бронетанковых войск.
– Это понятно, – согласился я. – Но в этой области что-то новое?
Он сказал со вздохом:
– Да. Помимо того что ваша квартира будет усеяна микровидеокамерами, что для вас не новость, вам придётся в некоторых случаях открывать своё сознание полностью… Ну, на том примитивном уровне, что позволяет нейролинк, а потом… потом в самом деле. Не для всех, конечно. Но так как вы отныне имеете доступ к секретным разработкам…
Я ощутил, как по коже прокатило жаром, словно я оказался перед жерлом открытой печи. Директор смотрит с сочувствием, всё понимает, скоро эта судьба ждёт всех. Армия хайтека движется вперёд, но первый ряд обычно гибнет, выживают немногие, что и становятся лидерами для сибирских дивизий.
– Сознание? – переспросил я, стараясь держать голос ровным, но сам ощутил, как в нём проскальзывают хрипловатые нотки страха и неуверенности. – Но нейролинк пока не в силах отделять то, что говорит сознание, от того, что требует наша кистепёрость.
Он вздохнул, в его запавших глазах я прочёл полное понимание и глубокое сочувствие.
– Я понимаю, – проговорил он и наконец-то опустил взгляд. – Но что делать? Ждать нельзя. В интересах, как говорится, общества придётся пожертвовать частью личной жизни. Проявить по старинке сознательность.
Мне почудилось, что хотел сказать не то «Отечества», не то «страны», но об отечестве говорят крикливые суперпатриоты, а о стране те, кто её ненавидит, потому выбрал вроде бы нейтральное слово, хотя к нему тоже можно придраться, настоящее общество – это человечество, от него какие секреты?
– Сергей Павлович, – произнёс я как можно спокойнее, хотя внутри всё прыгает и ходит на ушах, – я хорошо всё обдумаю. И завтра дам ответ.
Он произнёс, как мне показалось, с облегчением:
– Артём Артёмович, я раньше и представить не мог, какую огромную и, безусловно, нужную роль играет жульничество в общественной жизни великих народов!.. И только теперь, когда знаю почему и как на самом деле в нашей стране… и вообще в мире, я страшусь прихода нейролинка третьего поколения! И в то же время знаю, надо.
Я спросил слабо:
– И что же…
– Продолжать работу, – сказал он резко. – А что ещё? Несмотря на бездны, что откроются. Прогресс не остановить, даже не затормозить… хотя уже почти согласен задержаться на каком-то полустанке, чтобы перевести дух. Остаётся верить, что Большой Адам знает, к чему стремится.
Я пробормотал:
– Он начал раскрывать наши тёмные стороны, ещё когда о нейролинке и не думали… И сокращать население начал уже давно. Надеюсь, он всё рассчитал и держит под контролем.
Директор кивнул.
– Думаю, ему вряд ли восхочется вернуться в пещеры… хотя кто его знает? Вдруг решит попробовать ещё раз. Ладно, жду вас завтра с окончательным ответом. Надеюсь, примете правильное решение.
Я молча поднялся и деревянными шагами направился к выходу.
О проекте
О подписке