Василек так и не появился, на звонки отвечал, что горит на внеплановой работе, калым попался, грех терять, когда пришли трое таких лохов, таких лохов…
Мы гоняли еще часов семь, дважды останавливались перекусить в придорожных кафешках, а вечером той же компашкой собрались у Данила, у него мать ушла в ночную смену, а отца и не было, квартира двухкомнатная, обшарпанная, но нам такое нравится чем-то даже больше, есть нечто от логова разбойников, лихих бунтарей, как мы.
Его комнатка крохотная, только и помещается, что стол, три стула да кровать, а еще на стене три полки, куда складывают диски, харды и флешки.
Зяма сразу сел за стол и врубил комп, заявил, что надо заглянуть в фейсбук и насрать в коментах всем, кто попадется. Данил вытащил из ящика под столом бутылку вина, а Люська начала перебирать диски на полке, Данил хоть и качает все на халяву с торрентов, но от лазерных дисков не избавляется, говорит, что будет коллекционировать, а потом продаст за большие бабки как антиквариат.
На почетном месте у Данила старый фильм «Смоки и бандит», Данил его обожает, там полиция штатов гоняется за главным героем на роскошных полицейских машинах по дорогам штата, тот уворачивается так ловко, что десятки полицейских машин бьются лоб в лоб через каждые две-три минуты, и он снова ускользает, а еще ему помогают водилы-дальнобойщики.
Полицейские, понятно, тупые сволочи, не позволяют превышать скорость, но бандит – лихой парень, водит машину так умело, что полицейские снова и снова на полной скорости лоб в лоб о деревья, о стены, падают с моста в реку, влетают в болото и тут же тонут.
И, конечно, хеппи-энд, бандит всех победил, а тупые полицейские, из тех, что уцелели, с тоской смотрят вслед. А бандит с красоткой и чемоданом долларов уносятся в счастливую даль другого штата, где эта полиция уже не имеет власти.
Люська уселась на высокий подоконник, упершись спиной в стену, так поглядывала одним глазом на улицу, другим в нашу сторону. Ноги сперва подобрала наверх, согнув колени, так что пилотка видна во всей красе, потом одну конечность красиво вытянула во всю длину, уперев подошву в другую стену, другую оставила согнутой, красивая такая и мечтательно-загадочная.
Данил разлил вино по стаканам, себе налил в чашку, стаканов всего три, поднял свой и сказал бодро:
– Ну, за пиратов?
– За карбонариев, – сказал Зяма непонятно, он вообще часто употребляет словечки, которые не все из нас знают, хотя это преимущества теперь не дает: дядька гугль знает все, в два клика на мобильнике я отыщу любую информашку, и никто не сможет глумиться, что назапоминал больше.
– За флибустьеров, – сказал я.
– За корсаров, – поддержала Люська.
Мы чокнулись, в нашей среде нет никого и ничего популярнее, чем пиратские торренты, а группа Анонимус, что взламывает сайты и срет там на главных страницах государственных структур, – самые любимые герои, опережают всяких там бэтменов и суперменов.
Зяма только чуть помочил губы в вине, облизнулся и сказал, глядя на двигающийся кадык Данила:
– Народ безмолвствует, пока жует… или пьет.
Данил отдышался, сказал недовольно:
– Ты чего? Дебаты перед выборами смотришь?.. А мне предвыборные обещания напоминают торговлю с папуасами.
– Сам ты Миклухо-Маклай!
Люська сказала обидчиво:
– У них получается, что и погоду выбирали мы сами!
– Нужна революция, – сказал я со злостью. – Чтоб освободила нас от этой проклятой власти.
Зяма сказал хмуро:
– Все революции освобождают только рыб в аквариумах.
У меня звякнул мобильник, я выловил его из кармана, там появилась аватара злобного протоса с миниганом в щупальцах, сказал всем:
– Грекор…
Данил сказал решительно:
– Зови. Он хоть и дурак, но хороший дурак.
– Зови, – поддержал его Зяма.
Люська заулыбалась:
– Он правда клевый. Хоть и смешной.
Я включил связь, ответил на «привет, чувак!» и сказал сразу:
– Мы зависаем у Данила. Если хочешь, заходи.
– Буду через десять минут, – ответил Грекор быстро.
Он явился не через десять, это сказал для солидности, а через пять, не вошел, а почти вбежал, высокий, смуглый и черноволосый, с живыми блестящими глазами и кудрявыми волосами, в плечах еще шире Данила, а бицепсами постоянно ревниво меряются, Грекор отстает аж на два сантиметра, жуть, как жить, хотя и уверяет, что это все из-за недоразвитости трицепсов. Раньше бы сказали, что смахивает на цыгана или еврея, но теперь все подозревают кавказца или среднеазиата, хотя он страстно уверяет насчет родства с южными славянами, а они там, дескать, все черные.
Имя, правда, теперь ничего не говорит, родители все выначиваются, придумывая своим что-то необычное, из-за чего нашего Данила постоянно называют Данилой или Даниилом, он давно забодался поправлять и теперь только следит, чтобы в документах и всяких справках писали правильно, а то вообще кранты: без правильной бумажки ты букашка даже в Африке.
– Всем привет! – сказал Грекор весело. – Как жисть?
Данил ногой пихнул в его сторону табуретку.
– Нормуль. Садись. Что-то у тебя морда лица, как у зерга…
– Вчера три бутылки вина выпил, – сообщил Грекор бодро. – И ни в одном глазу! И сейчас никакого похмелья.
Мы улыбались, переглядывались, даже Люська понимающе вскинула брови и посмотрела на него особым взглядом, но никто не сказал ни слова, только прямодушный Данил спросил:
– Ты брехло или скотина?
Грекор оскорбленно вскинулся:
– Ты чего?.. Ребята, он с дуба рухнул?
Зяма, сориентировавшись быстрее других, сказал оценивающе:
– Думаю, брехло.
– А не скотина? – спросил Данил с сомнением.
– Может, и скотина, – согласился Зяма, – но меня учили видеть в человеке хорошее, а, по-моему, быть брехлом лучше, не так ли?
– А скотиной легче, – возразил Данил.
Грекор сказал обиженно и с непониманием:
– Это чего так?
– Только скотина, – пояснил Зяма и выставил перед собой растопыренную пятерню, показывая, что объясняет для доступности некоторым вообще на пальцах, – даже животное, может выпить три бутылки вина за один вечер. Так ты брехло или скотина?
Грекор застыл с открытым ртом, Данил и Зяма посмеиваются, хихикают даже, Грекор слишком уж прост, и по его роже видно, когда вдруг начинает думать то, что уже брякнул чуть раньше.
Я подумал, что Грекор может пригодиться в нашей складывающейся компашке, сказал мягко:
– Данил, ты слишком категоричен. Мы все здесь с некоторыми слабостями, даже с девиантностями, как все тонко чувствующие люди с высокой нервной организацией, прости за сложное для тебя слово. Грекор такой же, как и все мы, понял?.. В основе своей.
Данил поморщился, но смолчал, зато Грекор посмотрел на меня с великой благодарностью, и я понял, что этот теперь пойдет за мной, как верный солдат нашей великой миссии.
– Ладно, – сказал Зяма, – мне сегодняшний рейд понравился. Пощечина общественному вкусу получилась хлесткой. Маяковскому такая и не снилась!
Данил прорычал сладострастно:
– Надо повторить…
– Пусть Маяковский там в гробу завидует, – сказала Люська.
– Повторим, – согласился я. – Только на этот раз что-то иное. Мы же творческие люди? Вот и натворим.
– Обдумаем сперва или потом? – поинтересовался Зяма.
– Мы творческие, – повторил я с достоинством. – Сперва сперва, а потом… нет, не потом, а на месте тоже внесем коррективы, если сумеем что-то улучшить, мы же талантливые.
– В смысле, – уточнил Зяма, – ухудшить?
– Для системы, – согласился я. – А для нас это улучшить. Разве мы не борцы с этим миром, угнетающим человека и навязывающим ему запрограммированное поведение?
Они гордо заулыбались, расправляют плечи, в глазах гордость, мы не существа, подобные старшему поколению, что просто существуют, даже не понимая зачем, а мы ищем смысл и находим его в борьбе с системой.
Зяма сказал, загораясь:
– А что, если попробовать насрать на эскалаторе? В метро?
Данил, вечный бунтарь, но и вечный скептик, пробурчал:
– А как? Ты только штаны спустишь и присядешь, как тебя пнут под зад. И будешь катиться до самого низа!
– Все спешат, – поддержал Грекор. – Пнут потому, что наткнутся. А в правом ряду срать бесполезно – там все стоят, никто не сойдет с места, пока последняя ступенька эскалатора не уйдет в гребенку. А там говно растрясется… Когда лента снова выйдет наверх, уже и следа не будет.
– А если слева, – сказал неунывающий Зяма, – но вечером? Народу хоть и меньше, но есть! Нетерпеливые вообще бегут.
– На эскалаторе все смотрят под ноги, – напомнил Данил, – это не на улице, где смотрят по сторонам.
– Смотрят-то смотрят, – сказал Зяма, – но сейчас электроэнергию экономят, поручни видно хорошо, а внизу темень… Что скажешь, бугор?
Я подумал, сказал уклончиво:
– Попробовать можно. Хотя я и сомневаюсь… Лучше на тротуаре насрать. Пойдем впятером, надо взять длинные плащи, чтобы прикрыть, когда Зяма штаны снимет.
– Почему я?
– А кто лучше всех срет?
– Данил лучше! Он такие кучи валит!.. Не перепрыгнешь!
Я сказал примирительно:
– В данном случае важнее, кто быстрее, а не кто больше. Лучше, думаю, это делать Люське. Она во всем быстрая.
Люська блымнула глазищами с подозрением.
– Ты на что намекаешь?
Я сказал с подчеркнутым испугом:
– Люська, это же комплимент! Ты быстрая, как белка! Красивая белка!
– Ну ладно, – сказала Люська все еще с надутыми губами, – пока убивать не буду.
Данил кого-то слушал по телефону, кивал, не скоро откажется от этой привычки, наконец сказал:
– Что, с пирожками? Маринка, ты просто чудо! Приходи, мы тебя в жопу расцелуем!
В дверь постучали, наши было задвигали носами, принюхиваясь, Марину с пирожками всегда слышно еще с лифта, но это пришел приятель Данила Юрик, тихий парнишка, мечтающий нарастить такие же мышцы, как у Данила, застенчиво поздоровался со всеми и уединился в уголке. Обычно он во всем старается подчеркнуть независимость и бунтарскость, пьет и курит, хотя самому противно, вижу, громко ржет, рассказывает похабные анекдоты, но с нами такое не пройдет, видим как облупленного, потому сидит тихо, только слушает и попискивает.
Марина явилась как Красная Шапочка, широкая улыбка на довольном лице и плетеная корзина, накрытая чистым полотенцем, из-под которого по всей квартире поплыли умопомрачительные ароматы.
– Налетай, – сказала она поощрительно, – кто больше всех съест, того возьму подкармливать на ночь.
Немолодая, по нашим меркам почти старая, ей уже сорок и, как осуждающе говорят соседи, в матери годится любому из нашей компашки, но еще бодрая, ездит на велосипеде, одевается стильно и броско, хотя красится чересчур, из-за чего морда выглядит матрешечной, а так ничего, веселая, трахаться предпочитает только с малолетками. Наверное, так поддерживает себе молодость. Ученые Бостонского универа сообщили в ежемесячном вестнике, что мужская сперма приживается в мозгу женщины, делает ее моложе и активнее, вот она и пользуется этим бесплатным и эффективным средством, где, как говорится, все в одном.
– Анатолий? – спросила она.
– Дай и мне пирожок побольше, – ответил я. – Во всем-то ты хороша, Марина.
Она польщенно улыбнулась, понимая, что я имею в виду. Несколько раз, выезжая с нами в дальние прогулки, она тоже обожает демонстрировать сиськи, но не задирает майку, а напротив – вываливает обе поверх, они у нее втрое крупнее Люськиных и, честно говоря, возбуждают сильнее то ли размерами, то ли не такой уж и правильностью, что подразумевает нечто более плотское, чем созерцание Люськиных округлостей, выполненных словно с помощью циркуля и совершенных инженерных инструментов.
А еще она тоже носит очень коротенькую юбочку и не носит трусики, так что обожает либо подниматься по крутой лесенке, когда внизу сидят мужчины, либо сильно наклоняться, поправляя шнурки на кроссовках, так что сзади хорошо видны хорошо выбритые припухлые губы, которыми она всегда очень гордится.
Вот Ленка и Оксана, рассказывала она нам с жаром, впрыскивают силикон в свои нижние губы, а у меня смотри какие, и без него полные и всегда вздутые… И охотно показывала, ошарашивая парней, что не ожидали такой уж предельной вольности.
Она всегда охотно откликалась на «Девушка, покажи сиськи!», но не все догадывались, что ей можно сказать и «Девушка, покажи письку!», ее тоже охотно продемонстрирует, благо низ животика вылеплен идеально, волосики подбривает умело и эротично, а внешние половые губы у нее огромные, сочные, всегда зовуще розовые и вздутые. При малейшем прикосновении выпрыгивает клитор, самый огромный в Бутово, тут же наполняется кровью, вздувается, растет в размерах.
Мне всегда было интересно смотреть, как реагируют на ее выходки люди. Если верить карикатурам, мужчины таращатся охотно, а жены их зло оттаскивают, но на самом деле мужчины окидывают взглядом с вялым интересом: на обнаженную женщину приятнее смотреть, чем на забор или дерево по дороге, женщины иногда фыркают, иногда смотрят внимательно: так ли уж хорош у нее пирсинг в пупке, чаще всего бросят равнодушный взгляд и топают дальше: у каждой есть сиськи, не удивишь.
Никто не зовет милицию, не возмущается падением нравов. То ли всем до фени, то ли абсолютному большинству такое нравится. Я долго раздумывал и пришел к выводу, что все-таки верно последнее. Даже самым благопристойным и добропорядочным нравятся нарушители и нарушения. То есть закон, который я открыл самостоятельно, работает и в этом случае.
Под пирожки и легкое вино мы разработали план, как выразить свои чувства и навредить системе, разломав автобусный павильон на остановке. Сделали его по новой технологии, ажурный и такой изящный, что так и хочется шарахнуть ломом со всей дури, аж зубы свело от желания все это разнести к такой матери, чтобы это вот все не давило нашу самобытность и не подгоняло нас под общий знаменатель.
Зяма проверил по инету и накопал, что там не хрупкое стекло на крыше и стенках, как показалась сначала, а то ли прозрачнейший полистирол, то ли все-таки стекло, его тоже используют для таких укрытий, но трехслойное с перекрещивающимися волокнами, не рассыплется, как обещают конструкторы, даже от сильного удара.
Зяма вырубил комп и сказал победно:
– В общем, крыша и стены павильона рассчитаны выдерживать самый крупный град!.. Но если Данил шарахнется туда головой, такое надругательство и лобовая броня танка не выдержит. Так что можем, да, у нас получится. Бугор?
– Запасемся инструментом, – решил я. – У меня есть ломик с острым концом…
– Фомка? – спросил Зяма с интересом.
Я поморщился:
– Какой ты блатюк! Пусть и фомка, мне все равно, как ее называли в Одессе Остапа Бендера. Данил возьмет молоток, у него их целая куча.
– А мы с Грекором? – спросила Люська живо. – Грекор, ты с нами?
– Хоть на край света, – откликнулся Грекор. – А то и дальше. А куда?
– Вы с Грекором, – распорядился я, – попробуете сперва камнями. Потом мы с Данилом, как тяжелая артиллерия.
Зяма огляделся, Люська все еще сидит на подоконнике, хотя за это время дважды сгоняла в туалет, а еще ненадолго исчезала на кухне, кого-то разгрузила по доброте сердца, Данил с Грекором рассматривают карту города.
– А где Юрик?
Данил поднял голову, огляделся.
– А в самом деле, так тихо испарился.
– Да не один, – сказал Грекор с усмешечкой, – а с Мариной. Она его увела откармливать пирожками. Утром выпустит совсем худого, парнише будет не до протестов и ломки системы.
– Когда туда идем, – втолковывал я, – то идем кучей, понятно?.. Вот как щас. А когда крикну «шухер», все врассыпную, поняли?
– А почему не вместе? – спросил Грекор обиженно. – Туда вместе, а назад порознь?
– И назад вместе, – сказал я терпеливо. – А врассыпную, если шухер, понял? Потому что когда ломанемся удирать все в одну сторону, нас догонят и повяжут. А когда в разные, любой сперва остановится в растерянности: кого из нас ловить, а для нас одна-две секунды форы – это уже победа! Чаще всего преследователь, видя, что потерял драгоценное время, уже вообще не гонится.
Данил сказал уважительно:
– Даешь, братан! Хорошая тактика.
Я сказал, подбодренный:
– Все запомнили? Сейчас по домам, хорошенько отоспитесь, ведите себя весь день хорошо, а то играть в песочнице не отпустят. Встречаемся на углу часов так это в десять вечера.
– Надежнее в полночь, – сказал Зяма. – В десять еще везде народу полно.
– В полночь тебя отпустят родители? – спросил Данил ехидно. – А еще человечество собираешься покорять, марсианин хренов!
Кофейный автомат постоянно прикалывается надо мной, хозяином и господином. Как ни настраивай, всегда наливает чашку «с горкой», обязательно прольешь, пока несешь к столу, а он злорадно хихикает.
Если же попытаться отпить, обжигаясь, из чашки еще на кофейном поддоне, будто конь какой, что ест и пьет только стоя, то этот гад ржет во весь голос и самодовольно думает, что вот еще немного и они совсем покорят человечество, хотя уже и так тренируется, покрикивая: «Досыпьте зерна», «Долейте воды», «Уберите отходы», а я, царь природы, вынужден убирать за ним… и кто из нас срун?
Я выпил две большие подряд, забросил в пасть таблетку алертека и вышел на улицу.
Вечером город становится настолько непохожим на тот, что был здесь днем, что я иногда теряюсь, когда дома стоят совсем не те на месте привычных, будничных и серых, а тротуар, никакой прежде, блестит, вымытый струями поливальных машин, и все хоть чуть заметные здания подсвечены снизу так ловко, что верхние половины как бы царственно парят в воздухе, тяжелые, как межзвездные авианосцы.
Мы сперва собрались в скверике и терпеливо выждали, коротая время с баночным пивом, а когда город начал затихать, прошли за деревьями на ту сторону, там микрорайон тихий, движения почти нет, а троллейбусы начинают ходить с интервалами в сорок минут.
На остановке вроде бы никого. Мы прошли к павильону, зорко оглядываясь по сторонам. Внутри тоже пусто, только на лавке ошметки засаленных газет, старые пластиковые пакеты и пара разбитых вдрызг бутылок, остались только горлышки, каждый выражает свое отношение к системе в меру своей отваги.
Данил первым ударил в полупрозрачную стену бейсбольной битой, мы все вздрогнули от грохота. У меня кишки завязались в узел, вот сейчас со всех сторон сбегутся менты и всех нас повяжут…
Грекор встал рядом с Данилом и начал лупить монтировкой. Грохот стал отвратительным, что-то оглушительно хрустящее, лучше бы по листу железа, хоть и громче, но как-то привычнее, а это мерзко…
Внутри меня страх в одно мгновение перешел в осатанелость, мое тело словно само ринулось в павильон, руки со свирепой радостью, даже с ликованием разламывают скамью, орудуя ломиком, как рычагом, а Данил, Грекор и Зяма остервенело лупят по стенам этой хайтековской остановки.
Зяма оглядывается по сторонам чаще всех, он же и зашептал мне с жаром:
– Смотри-смотри, какой-то козел смотрит…
В тени у забора в двух десятках шагов остановился парень и наблюдал за нами. Я хотел было крикнуть «шухер», но парняга просто смотрит, тревогу не поднимает, даже не попятился, как обычно делают в таких случаях.
Данил и Грекор продолжают остервенело бить по стеклам. Сволочи понаставили бронебойных, уже от трещин белые, как паутина, но все не рассыпаются. Наконец Данил вломился чуть ли не головой, как и советовал Зяма.
Я услышал звон падающих то ли стекол, то ли стекловидных пластин. С ломиком в руке я сделал шаг к парню.
– Ну что, – спросил я негромко, – тебе такое нравится?
О проекте
О подписке