Глава 11

Компы я принес и разместил в обеих комнатах, хотя и не три, как рассчитывал Зяма, хватит нам и двух, зато соединил локалкой, можно было резаться и по сети, а еще купили самые дешевые столы и стулья, холодильник и прочее по мелочи.

Зяма тут же врубил комп, завизжал от счастья, обнаружив уже установленные гонки, тут же азартно повел автомобиль по скоростной трассе, дома его мучают науками, только здесь и оторвется всласть, за вторым Валентин начал шарить по англоязычным сайтам, у нас только он да я владеем английским.

На подоконник забрались с ногами, выставив напоказ выбритые пилотки, Люська и Марина, приятно слышать их веселое щебетанье, обе взахлеб и наперебой рассказывают друг другу, как клево все было на митинге, будто не стояли рядом, сияют, как два солнышка на небе.

Я пришел в офис, когда Зяма и Данил в очередной раз планировали, как в следующий раз пройдут по проспекту Сахарова до заграждений, а там организуют народ на прорыв цепи полиции или ОМОНа.

Зяма втолковывает Данилу:

– Володя Сахаров – великий футболист, «Торпедо» без него бы загнулось, ты прав, но все-таки проспект назван в честь другого Сахарова, ты его не знаешь, но это тоже был крутой мужик, хоть и не такой крутой, как Володя… Этот другой Сахаров предложил заложить вдоль Атлантического и Тихоокеанского побережий США, то есть с обеих сторон, чтоб никто не вырвался, цепочку ядерных зарядов по сто мегатонн каждый!.. И при самой малейшей агрессии против нас или наших дружбанов попросту нажать кнопку, чтобы всю Америку вдрызг! И не было бы сейчас у нас проблем. А когда стал академиком, знаменитым и неприкосновенным, вдруг разом осознал, что коммунизм – зло, и тут же стал диссидентом! Молодец, всегда понимал, по какую сторону забора упасть…

– Дык еврей же, – сказал Данил с отвращением. – И женат на еврейке, и вообще у него какая-то еврейская физика.

– А в Израиле его именем названы улицы во всех городах, – сказал Зяма с удовольствием. – Конечно, наш!.. Кого еще нам отдашь? Давай Сталина?

– Так он же грузин вроде…

– Да какой-то подозрительный грузин, – сказал Зяма. – Наверняка еврей скрытый…

Данил сказал обидчиво:

– Да пошел ты! Чикатилу не хочешь?

– Чикатилу нет, – ответил Зяма задумчиво, – а вот Джека-потрошителя бы взял… Все-таки романтик, что-то в нем есть… Нет, ты посмотри на бугра! Тебе не кажется, что он похож на Генриха Гейне?

Данил прорычал:

– Ты че? При чем тут Генрих Гейне?

– Тоже крутой мужик, – пояснил Зяма. – Как он сказал, как сказал! «Честность – прекрасная вещь, когда все вокруг честные, один я жулик». После чего наш царь Николай I послал к нему тайного гонца с траншем в двенадцать тысяч талеров, сумасшедшие по тем временам деньги, поблагодарить за то, что тот воспел подавление польского восстания царскими войсками. Или, как изящно выразился наш государь, «за верное освещение роли России в польских событиях». Деньги отвез наш великий интеллигент, гордость русской поэзии Федор Тютчев.

Валентин услышал, повернулся к ним, лицо такое, словно и сам впервые слышит, а Данил охнул:

– Тот, что в школьных учебниках?

– Он самый.

– Врешь?

– Точно-точно, – заверил Зяма, – можешь порыться в истории. Немец Гейне… вообще-то он еврей Хайнрих Гайне, спроси у дядьки гугла, этот иудей всех своих помнит и учет ведет, не захотел показаться русскому прижимистым жидом, и они вдвоем с шиком промотали эти деньги в Париже на баб, шампанское и всякие кутежи.

Данил восхитился:

– Да какой он тогда Хайнрих, он точно Генрих!.. А то и вовсе Иван, немцы – те же евреи, зря копейки не истратят.

К ним прислушался Грекор, сказал с такой обидой, словно Тютчев был его родным и любимым дедом:

– Да что вы Федора Ивановича шпыняете! Он же на халяву пил! Все равно эти деньги уже отдал, так почему не пропить чужое? А вон Некрасов и Тургенев государственные деньги пропивали и проигрывали в парижских казино…

Данил сказал с недоумением:

– Все понятно, только при чем тут наш бугор?

– Дык он тоже получил свои двенадцать тысяч талеров, – пояснил Зяма. – С учетом инфляции это как раз пятьсот тысяч рублей, я считал! Я вообще деньги считать люблю. И тоже крутой мужик, как думаешь?

Данил оглянулся на меня.

– Бугор? Да, крутой…

Валентин повернулся ко мне, оставив монитор с мигающими ссылками на голую Аню Межелайтис, потер усталые глаза.

– Хватит трепаться, – предложил он, – давайте о серьезном…

Я молча нажимал кнопки на панели кофейного автомата, из-за этих балбесов приходится всякий раз подстраивать под себя заново, а Люська с подоконника весело пропищала:

– Давайте! А то мы такие серьезные… Вчера услышала: «Вас обвиняют в том, что вы вчера в пьяном виде явились в театр. Верно ли?» – «Конечно, ваша честь! Разве в трезвом виде мне бы пришло в голову прийти в театр?»

Все заржали, даже Валентин улыбнулся, но тут же сказал мне:

– Ага, в этом месте всегда следуют понимающие улыбки нормальных мужчин, эдаких мачо! Тоже никогда в здравом уме и твердой памяти не пойдут в театр, а сядут с пивком перед телевизором или сходят к жене приятеля, пока тот в командировке.

Зяма врубился первым, сказал с подъемом:

– А разве не так? Злое и несправедливое общество заставляет нас ходить в театр, учиться, работать, одевать чистые носки, мыться… и вообще «быть хорошими», а мы вот такие лихие, что плюем на все на это! И будем делать назло, мы – вольные пираты!

Данил перестал ржать, на лице недоумение, с этими евреями трудно понять, когда хитрят, когда говорят правду, а Валентин сказал с самым серьезным лицом:

– Сперва мы бунтовали против мамы, что заставляет мыть уши и шею, теперь мама нам уже не указ, взрослые, но зато это общество достает, настаивает, чтобы учились всю жизнь, совершенствовались, совершали хорошие поступки… Ну как тут не насрать в ответ? Мы должны иметь на это право! Это наша позиция, это никакое не хулиганство, а протест!

Грекор сказал с сомнением:

– Валентин, ты че-то зааспирантился. Не поймешь, когда ты прикалываешься…

Валентин вздохнул, проговорил уже без пафоса:

– Ладно, давайте о деле. Нам предстоит работать с новыми членами нашей организации, вербовать и объяснять наши идеалы… Потому прошу в первую очередь учитывать их стадность и конформизм…

– Стадность срунов? – спросил Данил.

– Нет-нет, – сказал Валентин торопливо, – это общее свойство молодых парней, срунство ни при чем. Я, признаюсь, почему-то полагал, что с инетом, который дает простор для анонимности, люди наконец-то сбросят маски и будут вести себя… гм… естественно. В смысле, честно.

– А что, – спросил я настороженно, – нет?

Он покачал головой:

– Увы, я был слишком оптимистичен. Вот сегодня щелкнул на ссылке, что ведет на один литературный форум, смотрю, как некто забрасывает постинг: «Открыл такую-то книгу… полный бред, как такое можно писать, корявые фразы, серые герои… и т. д.», и если отзыв написан хорошо и убедительно, то немедленно выстраиваются отклики: «А я ее и до середины не дочитал, бросил», «А я после первой главы захлопнул, не мое», «А я прочел один абзац и сразу понял, что ерунда, а сам автор – халтурщик», «А я вообще не стал покупать», «А я бумажную не стал брать, посмотрел пиратскую электронку, да и ту сразу стер»…

– Тоже встречал, – признался я. – Всякий страшится показаться дебилом. Вот и повторяют за первым.

– Так Интернет же анонимен, – напомнил он, – бери любой ник и пиши под ним! Пиши то, что думаешь. Однако же человечек хочет, чтобы его уважали, потому сразу подстраивается под общество!

Я буркнул:

– Даже сруны? Ну да, тоже…

– Сруны подлаживаются к срунам, – сказал он педантично, – но самое главное, и несруны тоже подлаживаются! Сруном быть выгоднее, вот что важно для нас!.. Если кого-то хвалят, несрун тоже начинает хвалить, а если ругают, тоже ругает вне зависимости от того, что думает на самом деле… Потому, учитывая этот неожиданный конформизм, можно строить нашу политику ломки этой чудовищной системы, прибегая даже к не всегда этичным методам.

– В смысле, никто не решится осудить?

– Да, – ответил он. – Именно не решатся, как не решаются высказать свое искреннее мнение по поводу каких-то книг, фильмов или событий.

Я слушал с напряжением, переспросил:

– Ты хочешь сказать, что правильно расположенные слова в лозунге или призыве способны перевербовать и повести за собой огромные толпы?

Он посмотрел на меня с уважением:

– Вы сразу хватаете все на лету, шеф!

– Я не шеф, – буркнул я.

Он покачал головой:

– Но остальные именно вас им считают? Вам знакомо понятие тайного лидера?

Я сел в сторонке, отхлебывал кофе, держа большую чашку в обеих ладонях. Валентин прав, все мы бунтуем и отстаиваем свою самобытность в семье, где родители – дремучие и отсталые дураки, но среди себе подобных выступаем ужасными конформистами. Подражаем друг другу даже в мелочах, панически страшимся высказать свое настоящее мнение. Изо всех сил, что доходит до смешного, стараемся показать себя выше и развитее, чем мы есть.

Валентин прав, я сам, то и дело заходя на форумы, где обсуждают что-то популярное, высокотиражное, натыкаюсь на реплики, типа, как это вы читаете такое говно?.. Я вот даже в руки не беру этот ширпотреб. Только деревья переводят на такую макулатуру…

Порицая других, сказал кто-то из мудрых, мы косвенно хвалим себя. А здесь даже не косвенно, а в лоб, подростки еще не умеют хитрить так уж особенно. Их хитрости видно издали, особенно когда такое вот закомплексованное существо сразу старается убедить, что оно выше и одухотвореннее всех присутствующих на форуме. И значит, ему должны кланяться и уважать безмерно.

Если же такой вот зажатенький хочет вступить в дискуссию, он начинает словами: «Я это говно в руки не беру, но как-то друг сунул мне в дорогу, я вынужденно читал, пролистывая страницы…»

Вообще-то первая ступень взросления начинается, когда такое вот начинает ощущать, что родители – это одно, а он – другое. Выражается это в неприятии всего, что скажут «старики», и в приятии, так сказать, того, что говорят такие же, начинающие обособляться от предыдущего поколения.

Вот на этой стадии их и надо ловить, потому что дальше подросток начинает вычленять свое мнение из массы тех молодых волков, в чью стаю прибился, когда отделился от «старых», и чье мнение разделял безоглядно и не подвергая сомнению.

Если я в самом деле лидер, каким меня считают наши, то я должен отыскать пути, как выражать протест против системы не только личный, но и всего своего поколения. А для этого нашу группку нужно расширять и расширять…

Рядом Данил и Грекор все еще никак не отойдут от впечатлений о митинге, спорят и перетирают всякие интересные моменты, наконец Данил сказал азартно:

– Это был пусть не совсем дурацкий митинг, мы отожгли, но какой-то не совсем наш!..

Грекор насторожился:

– Это в каком смысле?

– Драки хочу, – заявил Данил хищно. – С ментами!.. Или ОМОНом, кого выставят против нас!.. Мы ломаем систему или нет?

Грекор замялся, посмотрел на меня. Я ощутил важность, чуточку раздулся, как жаба на солнышке, и сказал мудро:

– Нужно обставить так, чтобы не мы затеяли драку, а они напали!

– Зачем?

– А про корреспондентов забыл? – сказал я. – Там же на каждого митингующего по пять газетчиков с телекамерами!.. Прямой репортаж ведут!

– Да и мобилами все снимают, – вставил Грекор.

Зяма сказал вежливо:

– Бугор, не гони волну. Они покажут только то, как менты наших вяжут. Да еще с такого ракурса, будто еще и руки выламывают, волосы выдирают!.. Кстати, не забывайте стонать и корчиться, будто вам отрывают помидоры. При умелом монтаже на экране будут только звери-менты и вы, страдальцы за демократию…