Тревоги

Взывает меня комбриг Гончаров Николай Яковлевич, жмёт руку, протягивает военник: «Курсант Назаров, вы переводитесь в запас, можете убыть на родину! В течение месяца вам надлежит встать на учёт по месту жительства!» Хотел расцеловать его аки отца кровного, но:

– Тревога! Рота, подъём! Форма одежды №4!

Пришлось просыпаться и бежать в общий строй!..

Тревога в самаркандской учебной бригаде связи мероприятие бесподобное! Она всегда неожиданна и строга к нормативу, если устраивается сержантами. Порядок реагирования на вероломные нападки противника оттачивается под опекой ротных дрессировщиков и проверялся заранее. С тумбы, а чаще выбегая на взлётку, дневальный коротким окриком оповещает казарму о мероприятиях, в известной песне витиевато названных «труба зовёт!»

Сержантские тревоги проходили без вооружения, но торопиться следовало живее, чем от вводных командиров взводов или роты. Иначе словишь роскошный наряд вне очереди под руководством того сержанта, который знает как выбить из тебя нерасторопность. Спешка хороша не только при ловле блох, отсюда вывод: сноровись в учебном процессе, реже попадайся на глаза сержантам, и тебя будут меньше шпынять в наряды и на разные работы.

Первые разы внезапные сборы проходят суматошно, но сопутствующие действия обретают с практикой смысл и чёткую упорядоченность. Беспощадный норматив успеваешь исполнять ранее положенного. На ходу одеваешься, застёгиваешься, зараз мотаешь портянки перед прыжком в сапоги и подгоняешь вечных тугодумов. Оправляешься в строю, пока подразделение ровняется в шеренги.

Некоторые хитрецы стелили портянки поверх голенищ. По подъёму пихали ноги в сапоги, не утруждаясь обмоткой, и первыми бежали в строй. Такой приём помогал выиграть скоротечное время подъёма, но утренний кросс выявлял первые «сбитые ноги». На лодыжках и над пятой набивались мозоли, приносящие добавочные истязания. На бегу трудно заметить, как набухают и рвутся волдыри, а потом жгут ноги, будто головёшки из костра. Подранки отстают, подковыливают в охвостье. После пробежки добредёшь до кубрика, стянешь сапоги – кайф… Глянешь на ноги отстававших – плакать хочется! Кого перехитряли?

В тамошних климатических причудах даже царапина загнивает в одночасье. Беречься надо пуще обычного, но хорошо намотанная портянка прекрасно сохраняет ноги от потёртостей и на любом марш-броске не комкается!..

Другое дело общая тревога – сама неожиданность!

Начальство как не знает, что личный состав учебных подразделений оповещается о внезапности мероприятия обычно за пару дней, но сплетни работают недопустимо лучше всякой секретности. Таинственный ореол конспирации окружает лишь головы командования бригадой.

Итак, ранним утром, когда вражья дружина воссияет на горизонте, минут за …надцать к неизвестному времени атаки по казарме начинают шнырять дневальные, будить сержантский состав. Сержанты тормошат тормозящих из курсантов, но просыпаются и те, кто выполняет норматив в любых условиях побудки. Без включения освещения и в полном безмолвии рота готовится к всполохам набата. В сутемени натягиваются шаровары, накидываются, застёгиваются хэ-бэ, после чего полуодетая солдатня замирает в кроватях до указанного часа нападения агрессора.

Бойцам, замеченным нерасторопностью, дремать не дают, неволят досиживать на табуретах. Светомаскировка выдерживается идеально, сует на территории войсковой части абсолютно никаких, тишина звенит – хоть ухо выколи! Эх, записать бы эту тишину да врубить на полную!

Ничто не держит тонус так, как своевременные разведданные, и вот – тревога! Бригада вспыхивает огнями казарм, строевой плац оживает цепочками вооружённых солдат. Цепи рвутся на звенья, выстраивая прямоугольники подразделений. Горнист не успевал губ оторвать от постылой дудки, батальоны в полном составе и псевдобоевой экипировке красуются напротив трибуны. Имитация кипучей деятельности зашкаливает пределами значений, Устав Вооружённых Сил в истерике от удовольствия!

Комбриг является на парадной трибуне последним и в зависимости от результата осыпает похвалы за приятно высокие показатели подготовки. Чествование непричастных, осуждение невиновных, звёзды, значки и лычки, вся чехарда с назначениями пропорциональны удовлетворению комбрига в эти благоприятные моменты службы.

Не возьмусь вскрывать наставления связистам – ремонтник средств связи должен любую военную кампанию пересидеть в готовности к восстановительным работам, и лишний раз не попадать под горячую руку всесующегося начальства. Примером служила родная учебка: коль скоро набатная сумятица непредсказуемо перерастала в учения с маломальской имитацией прокачки эфира, ремонтный взвод уединялся в учебном подвале и, пока в войска не придёт спокойствие, скрупулёзно штудировал устав…

О, воин, службою живущий, читай устав на сон грядущий и даже ото сна восстав, штудируй воинский устав!

Караул

За почти шесть месяцев учебки в наряд по столовой назначался я раза четыре. По роте ни разу не заступал, но почему жребий суточного бдения мне не выпал – загадка! Думаю, без моей скромной персоны было немало жаждущих кайфануть от когнитивного диссонанса в наряде. Некоторые из нарядов не вылезали, дневалили через день.

Зато, стократ наряжался на охрану учебных классов. Задание без контроля, основное приложение усилий было охране: врагу ни маковой росинки! – и уборке помещений. Вечером заступишь, наведёшь порядок и до рассвета держишь дозор с секретного тюфяка за стендовой станцией… Или с табуретов, выставленных в коридоре… Лишь утром не проспи стук в дверь и своей осоловевшей физиономией не выдай признаки тягот неусыпного бдения.

Ночные сторожа выходили на частотные каналы самаркандских таксистов с компактной Р-105. Подвал прибран, спать нельзя, сидишь за приёмником и накручиваешь поисковый вертушок. Поймал частоту, вклинишься со смешком как тот хрен с горы и тянешь волынку. Курьёзов не припомню, но минутный интерес находили…

Пару раз попадал в патруль по городу и раз в караул. Охрана знамени бригады: пост №1! Четыре смены по паре часов караулил незыблемую святыню воинской части, без которой её существование невозможно. Знамя постоянно содержалось внутри стеклянного шкафа на пьедестале в пару неподступных ступенек высоты, в просматриваемом, но глухом аппендиксе коридора на первом этаже штаба.

Вошедшие в здание видели вооружённого солдата в парадной форме, отглаженной до блеска. На белом ремне подсумок под магазин и пустые ножны, на плече автомат, штык-нож пристыкован, за спиной стеклянный шкаф со стягом. Перед шедшими по коридорам штабными офицерами с большими звёздами на погонах часовой стрункой вытягивался «смирно», когда полоса видимости пустела – расхолаживался, подседая вразвалочку «вольно».

При свете дня взор часового заполнял унылый пейзаж шпалер бирючины и можжевельника, почти как в королевских парках. Лигуструмы поддерживали в правильной квадратной геометрии бойцы бригады, но я ни разу не удосужился отдохнуть на работах по благоустройству. Наш взвод к такой деятельности не привлекали.

Во тьме ночи я делал пару приседаний, чтобы как-то размять затёкшие ноги, но днём вприсядку не побалуешь. Два часа на ухо коротки, а поди-ка постой на одном месте? А ещё перед сменой начкар с разводящим предупреждали, нет, недвусмысленно пугали, что в пол возле тумбы хитро встроена тайная кнопка, должная под тяжестью часового находиться в замкнутом состоянии. Шаг в сторону, из караулки бежит команда реагирования, готовая отбить у недруга кумач, а прикорнувшему бойцу воздать под срач.

Не веруя в хитрость половиц, Дима Суманов счёл инструкцию интригующей и дерзнул проверить работоспособность кнопки практикой. Отклонился по вертикали и в некоем пизанском положении раздался жуткий звон. Тревога, прискакал разводящий со сменой караула, и солдату пришлось оправдываться, что переносил центр тяжести и пошатнулся лишнего. Подсрачник воздали в караулке…

Результаты инструктажа были прекрасно видны по часовым, воплощавших деревянных истуканов, боящихся каждого скрипа половиц, но была и прочая напасть – подполковник, не гнушавшийся придраться. Начальник штаба подполковник Шумилин в силу исполнения положений устава часто контролировал выучку подчинённых, доходя до провокаций. Вставал перед линией разграничения поста, докапывался до какой-нибудь зачастую надуманной мелочи, выжидал ответной реакции. Меня тоже проверял, придира неустанный. Ординарно, оправдаю его – по привычке что ли? Не первому мне такой жребий падал…

Утро, первая смена. Самодовольный такой, туго стянутый портупеей и оттого «грудь колесом» подполковник (двадцатилетним задохликам каждый в меру упитанный мужик под сороковник кажется шарообразным) подошёл к незримо отмеченной границе не заступа, встал как пред иконой Христа Спасителя и в прищур пялится. Глаз в глаз. От меня должностному лицу отвада: стойка столбовая, не моргну, не отвернусь. Жду диверсии. В переглядках летела минута. На зрительные провокации часовой не поддаётся, инквизитор перешёл в натиск вопросами, репетированными, по всей видимости, со времён введения в чин:

– Рядовой! Немедленно поправьте портянку правого сапога! – я не товарищ, оказывается? Обратись к нему без «товарища» – гауптвахта меньшим из зол станется…

«Есть, поправить портянку! Но вы пока автомат держите, досточтимый товарищ подполковник!» – вероятно, подобного ответа ожидал штабной провокатор?

– Солдат, поправьте портянку из правого сапога! Вы не слышите моего указания?

«Сам глухой!» – вступило в распри отважное знание, но трусливое сознание рта не открывало. Разводящий Бояркин мой внешний вид сверял, и сам в зеркала смотрел – врёшь, на язык нас не возьмёшь! Настойчивость офицера вызывала душевные метания и даже напрягла поджилки: определяй свои действия применимо к обстоятельствам – оно надо? Обязанности часового вроде выучены назубок, защищён амулетом Калашникова, но и начальник штаба, заруливший в запретную зону, тоже не ишак из упёртых? Смотрю, подполковник намеревается внаглую шагнуть в простреливаемый сектор. Допускать офицера к безобразию никак нельзя, и я возбудился на геройский подвиг:

– Стой, назад! – чур мои голосовые связки, не потерпевшие дерзости блюстителя устава.

– Я начальник штаба! – не отступил подстрекатель и на простреливаемую часовыми территорию двухметрового удаления отважно подсунул ногу.

– Стой, стрелять буду! – схватив ремень автомата, заряженного, замечу, боевыми патронами, подаю на вид.

– Всё! Молодец! – начштаба вскинул руки и отступил на недосягаемую для стража прицельную дальность.

Отстрела начальственного лица не вышло, моё терпение оказалось крепче, нежели казалось!

Единственное сомнение, зашедшее мне на ум – сразу вызванивать караул или не сообщать до смены? (С караульным помещением протянута прямая линия связи).

Похвалы за храбрость я получил после смены поста и от начальника караула, рассказав о неоднозначной ситуации, сложившейся во время охранения замени.

На второй двухчасовке полагал, что проверка повторится заново: тот же гипнотизёр встал уже поодаль метрах пяти от предполагаемой линии отпугивания нарушителей, незначительно поджал губы, подмигнул хитрецой нашкодившего спиногрыза и бодрым аллюром вознамерился скрыться на верхних этажах.

– Да, чуть не забыл! – послышалась роздумь штабного офицера, прилетевшая с лестницы вместе с эхом.

После второй смены начкар довёл до меня телефонный разговор с начштаба, в котором настойчиво желалось отметить часового. Следующим днём командир роты Тарасенко перед общим строем объявил мне благодарность «За чёткое выполнение Устава Караульной Службы».

Я простым увольнением в город обошёлся бы, думой богател, но это непозволительная роскошь для похвально проявившего себя курсанта. Довольствуйся малым…

Начштаба Шумилина неласково поминали за глаза многие курсанты учебной войсковой части, в отношении меня подполковник проявил благородство, не поленился отметить. А так как по службе и тем горше залёту с товарищем подполковником нигде в последующем не сталкивался, то неприязни к нему у меня возникать в принципе не должно. Отнесём всё, как оно было, на боевой опыт…

Про караул есть былина как Репина Ильи картина: