– А нуй… бежи, покуда ноги не открутил! – раздался бас Бузатого. Серпуха подошёл, подхватил драчунов за шкирки, без особого усилия поставил на ноги и толкнул в разные стороны. Бросив Шушу, братья Рябого отбежали. Их нагнал Рябой, обернулся на отдалившихся противников и пригрозил кулаком:

– Наше не брали – правда! Иначе головы вам не сносить.

Братья спешно ушли, не оборачиваясь. Трясущейся рукой Шуша пожал руку друга:

– Отчаянный ты… а я пужаюсь Рябых до онемения…

– Волка бояться – в лес не ходить! Я тоже крепко оробел, когда почуял, что силёнок маловато. Пересиливал меня Рябой… Не вступись Бузатый, надрали бы нам…

Друзья посмотрели друг на друга, засмеялись, отряхнули штаны и двинулись дальше. Пройдя немного в полном безмолвии, Шуша остановил Кержака:

– Думаю в кружок любителей бокса пойти, поддержишь? В новой школе за острогом открылся… Узнавал давеча, а в одиночку пойти не осмелился…

Последний месяц весны улетел для семейства Кержаевых быстро. Учились, трудились, обустраивали жилище с помощью присланных краевыми властями артельщиков. Александр Милентиевич приступил к своим обязанностям, свыкся с нормированной восьмичасовкой, но сейчас поднимался по лестнице здания управы, будучи неожиданно вызванным к начальнику. На днях они с Полежаевым очерчивали фронт задач на летний сезон, определили список подрядных планировщиков и регламент докладов о ходе выполнения работ… И вдруг телефонный звонок и настойчивая просьба голосом секретарши Елизаветы немедленно прибыть к руководству.

В руке кожаный портфель, Кержаев постоянно боялся его забыть, в голове немой вопрос: «И почто такая спешка?»

Поднявшись на этаж, Кержаев столкнулся с Настасьей:

– Вот так встреча! Здравствуй, Настёна! Поспешаешь, не смотришь в ноги?

– Здравствуйте, Сан Милыч… Бегу… к начупре…

– Какой такой начупре?

– Промежду нами: начальник крайуправы землеведения, – прикрыла губки ладошкой Настасья.

– К Полежаеву? Вот и мне телефон повелел прибыть…

– Телефон вам велел? – улыбнулась завхоз и пристроилась под руку, – Идёмте вместе… Как обустроились?

– Обустраиваем. Мебель предоставили добротную, жена довольна. А вот современный кабинетный стол жуть неудобен, хочу отказать… Пришлось секретер и бюро со старой квартиры перевозить… но вышло к лучшему…

– Дело хозяйское, ненужное заберём. Ремонт закончили?

– Обещали к лету в четыре недели завершить, а управились за три… Мои девчонки не нарадуются…

– Поздравляю… будут потребности – обращайтесь…

Александр Милентиевич и Настасья вошли к секретарю. Елизавета Петровна строчит на машинке. На подоконниках появилось по одному горшочному цветку – заметил Кержаев, и на правах старшего обратился к секретарше первым:

– Лизавета Петровна, мы к Колай Иванычу…

– Да, товарищ Кержаев, вас уже заждались… И ты, Настасья, заходи, не стой тут…

Кержаев и Настасья вошли. За столом сидели начальник и трое приглашённых. По одному краю незнакомый человек в тёмно-синей гимнастёрке, на воротнике петлицы из крапового сукна с малиновой окантовкой, какие носили уполномоченные ОГПУ. На петлицах звезда, три прямоугольника. Защитного полевого цвета фуражка со звездой. На коленях тощий портфель. Напротив ОГПУ-шника притихли двое в гражданских одёжах. Кержаев их знал – инженера из плановых отделов.

– Колай Иваныч, вызывали? – начал Кержаев.

– Сан Милыч, здравствуй. Проходи, дорогой, садись…

Движением руки Полежаев показал Кержаеву сесть к столу, взял со стола пару печатных листов и протянул Настасье:

– Настасья, ознакомься… приказ на службу… Требования будут списком, Лизавета Петровна печатает. Дождись и....

– Поняла, Колай Иваныч. Одна нога здесь, вторая бегает.

– Работа поставлена? – иронично заметил Кержаев.

– Вот-вот…, – согласился Полежаев.

Настасья подошла, взяла листы и вышла.

– Здравствуйте, товарищи! – Кержаев подсел к столу и, поочерёдно протягивая руку, всех поприветствовал.

ОГПУ-шник кивнул в ответ, сотрудники пожали руки.

– Итак, все в сборе… Товарищи…, – обратился начальник к подчинённым, – Командующий округом просит помощи в организационных мероприятиях по подбору места и разработке проектной документации для устройства секретного аэродрома в ближнем доступе города Котельнич. Совместная работа одобрена наркоматом – письмо получено. Для детализации и курирования проекта к нам прибыл уполномоченный отделения особого отдела штаба округа – товарищ Головач.

Уполномоченный встал, уважительно кивнул как старорежимный офицер, и достал из портфеля толстую папку:

– Товарищи, моё имя Мирон Ионыч, но называть прошу товарищ Головач… Всё, что узнаете, и последующие наработки будут носить гриф особой секретности. Проекту присвоено кодовое название «Гидроторф сто тридцать один».

Пасмурно. Собралась гроза, нависает туча, крапает дождь. Футбольная поляна в ложбине пуста. Стоят самодельные ворота. Штанги без подпорок, перекладины на воротах вынесены за раму, на одном выносе мокнет кем-то забытый пиджак. Верхом ложбины быстрым шагом идут Шуша с боксёрскими перчатками на груди и Кержак с сумой на перевязи через грудь.

– Ловкие у тя встречный удар и атакующая двойка… Мне бы так…, – хвалит Шуша и атакует воображаемого соперника.

– И у тебя получится, тренироваться надо…

– Чай и так не спускаю занятия…

– У каждого, Шуша, свои расположенности. Кому трудно, кому быстро даётся… Знай одно, как батя учит: коли начал – не отступай, пока не порадует результат.

– Бросишь сумку, выйдешь на наше место?

– Какое, выйдешь? – удивился Кержак, – Дождик бусит и к сочинению готовиться надо… У тебя есть словари?

– Кой-то есть… в начале года матка выменяла, ни разу не открыл. Как он поможет сочинению? Там же сочинять надо-ть?

– Посиди, полистай для интереса. Слова новые узнаешь… А словарный запас мыслями водит и воображение расширяет… И оценку любого сочинения повышает…

– Мне и трояк… за милу душу…

– Не в трояках дело. Больше знаний – шире кругозор. Ты ж не всю жизнь будешь мяч гонять да удары отрабатывать для отпора всяким Рябым?

– Усердный ты к учёбе, а кем думаешь стать? – ушёл от неудобной темы Шуша.

– Топографом, геодезистом или что-то близкое…

– Эвон на твою голову… Тятя ругает, что я в школе дурак, что без школы дурак… В фабрично-заводское намеряет отдать…

– Шуша, ты коробком на уроках всё больше играешься, а надо учителей слушать. Историк вон… как умно говорит?

– Што говорит? – удивляется Шуша.

– Нашему поколению знания нужны… Кому ж как не нам страну выстраивать?..

– Это занятие по мне… Не хочу на фабрику, хочу каменны дома людям строить…

Квартира Кержаевых приведена в порядок. Чистота, белёный потолок, на три плафона люстра. Орнаментные светлые обои, скатёрки, салфетки, занавески. По радио играют кантаты 20-х годов. В подносе на комоде небогатый чайный сервиз.

Зинаида привычно сервирует стол в зальной комнате. В глубокую тарелку вывалена банка рыбных консервов. Вилки-ложки, порезанный каравай хлеба, в центре свободное место.

К входной двери подходит Кержаев-старший. В руках металлический ящик герметичного исполнения, к стене прислоняет массивную деревянную треногу. В дверь встроен механический звонок с надписью «прошу повернуть». Верушка с первого взгляда назвала его «прошка», все приняли.

Вполоборота туда-сюда Кержаев торкает рычажок звонка, внутри позванивает колокол устройства.

– Вера, прошка тренькает. Отцу открой, – просит мать.

Вера открыла, за дверьми устало попыхивает отец. Дочь берёт штатив, помогает занести в прихожую:

– Что это, папа?

– Тренога, а ящик позже откроем и покажу.

– Шуня, отложи книжку. Отец пришёл, помоги и ужинать будем, – обратилась Зинаида к сыну, лежащему на тахте.

– Ща, мам, – неохотно ответил сын и листает страницу.

– Шунька, я с аппаратурой, отнеси в кабинет, – крикнул из прихожей отец.

Заинтересовавшись и повинуясь, Шуня бросил словарь на всполок тахты и вышел в прихожую. Взял ящик, ловко прихватил в подмышку треногу, понёс в кабинет. Вера пристроилась и озорно вышагивает следом, держась за штатив.

Мать проводила их улыбкой:

– Вовремя, Саша. Я думала аврал у вас, позже будешь. Готова картофель в мундире подавать, чистить не буду, чтобы не остыл… можешь сразу к столу садиться.

– Дай пару минут, Зиночка. Лицо и руки сполосну, – не входя в комнату, ответил муж и закрылся в ванной комнате.

– Шуня, Ве́рушка, не задерживайтесь, идите к столу…

Прискакала Вера, за ней вышел Шуня, сели за стол…

– К столу… да тоже через ванную…, – напомнила мать.

Вытираясь полотенцем, из ванной вышел отец:

– В мундире, говоришь? Откуда картофель… в мае?

– Представляешь – оказия вышла! Рынок пуст как в девятнадцатом… Помнишь, с мезги на квас перебивались? Ты без дохода, Шуньке годик, только на ноги вставал…, – Зинаида принесла кастрюлю, поставила на доску в центре стола.

– Помню-помню… голодные были времена…

– У Матроны Бузовой, что на Средном торгует, молоко да брынзу часто беру, а тут разговорились по душам, я и допытала овощей купить. Заказала домой доставить завтра.

– Правильно сделала… Запастись не мешало бы…

– Прозапас, да последний экзамен у Шуни. По случаю хотела праздничный ужин организовать, а Серпион уже принёс…

– Серпион… это амбал Серпуха с продуктового лабаза? – уточнил отец.

– Он, тягомотный… Сын Матронин… Капёр сушёный, ещё принёс кое-чего, свеклу́, картофель, и главное…

Зинаида отошла на кухню. Из ванной к столу вышли дети, расселись. Зинаида вышла из кухни с глубокой салатницей:

– Груздочки! Матрона жбанчик из кадушки почерпнула…

– Такое яство нами приветствуется, – обрадовался отец, и взялся обдирать кожуру с клубня. Зинаида порезала луковицу, подлила постным маслом:

– Грибочки мягше с маслицем. Кому что выбирайте сами и угощайтесь… К чаю будут сласти…

– Ура-а…, – обрадовалась Вера.

– Ой… забыл, – Шунька убежал в комнату. Через минуту вышел с кульком конфет и сахарным петушком на палочке, – Ве́рушка… это тебе… с окончанием первого класса…

– Ура-а…, – снова обрадовалась Вера и обняла брата.

– Отложи до чая… аппетит собьёшь…, – попросила мать.

– Батя, а в ящике теодолит? – спросил Шуня.

– Новейший… С партии московских на апробацию. Полигонометрию изучай, завтра выйдем на овраг, покажу на практике метод расчёта триангуляции данных реперов и марок…

– А мне марки? – встряла Вера, мучавшаяся с кожурой.

– И тебе будут, – улыбнулся глава семьи, дочистил клубень и положил в тарелку дочери, – кушай, Ве́рушка…

– Водой обдала, шкурка почему-то туго сходит?

– Прошлогодняя… хоть погребного хранения, – успокоил глава, – У меня известие… Через месяц… ране ли предстоит мне выезд в город Котельнич. Поставлена задача на разметку участка для нового предприятия торфодобычи.

– Когда ж это замов начальника землеведения на такие работы приглашали? – удивилась Зинаида, – Сколько торфяников по краю? На каждый выезжать?..

– Не ворчи, Зина… Меня не как управделами, как специалиста пригласили. Геодезия сложнейшая. Рассчитываю недели за четыре, а то и побыстрее управиться. Не успеете с Ве́рушкой соскучиться по нам…

– Вот ведь оказия… И по кому же это по вам? – забеспокоилась мать, отец продолжил:

– Сына хочу пригласить. Шуня, составишь компанию? Не всё по книжке постигать, попрактикуешь на земле?..

– От такого отказываются, бать?..

Дорога предстояла долгая, для Шуньки так в первый раз. В те годы на левый берег Волги от Нижнего Новгорода можно было перебраться на пригородном речном трамвайчике, с царских времён называемом нижегородцами «фильянчиком», коверкая названия судов «Финляндского общества лёгкого пароходства». На противоположном берегу уже многие годы существовало железнодорожное сообщение между станцией «Моховые горы» на Боровской слободке и города Котельнича.

Отец и сын Кержаевы стоят перед сходнями дебаркадера в ожидании парохода. Одеты по-летнему, у отца пиджак на руке. Сын сидит на большом чемодане, вещевой мешок на плече. Рядом баул меньше, на коленях герметичный ящик с теодолитом. Среди ждущих трамвайчика пассажиров крутятся мальчуганы. Подходит судёнышко, люди с берега заполняют сходни, оставляя место для прохода прибывшим, собирают очередь.

– Бать, фильянчик швартуется, – беспокоится Кержаев-младший, – Идём уже, а то отчалит без нас?

– Ждём, Шуня… Попутчик нам будет…

– Какой попутчик? Ты ничего не говорил… Из ваших?

– Обязали дождаться. Попутчик из военных, но к нашему делу приставленный… Да и дорога с ним спокойнее будет…

С парохода подали сходни, прибывшие потекли на берег. Очередь отъезжающих оживилась навстречу. Контролёрша берёт монеты с одних, проверяет проездные квитки у других. Отец спокоен, стоит, не торопится. Шунька нервничает, но внимание его привлекает контролёрша, которая вдруг заполошно вскрикивает, хватает швабру и охаживает ею небольшого пацанёнка, подгоняя под зад грязным мопом…

– А ну, тикай отседа, прохиндей… Ишь… коммерсант выискался! Вот я тебе шваброй по наглой заднице…

Прогоняя пацана, контролёрша поравнялась с Кержаевыми:

– А вы чай чего мух считаете? Посадке конец идёт – али не видите? Следующий рейс через три часа…

– Видимо пропустим, уж не взыщите. Нам велено попутчика дождаться…, – ответил старший, – За что вы парнишку?

– Представляете, что эти прохиндеи удумали?..

Контролёрша уткнула моп в береговые сходни и приняла вольную позу. Беготня привела женщину к нервному возбуждению, нужна была отдушина, а каждой бабе для успокоения души дай только выговориться и перемыть кому-нибудь кости.

– …С началом навигации пришло уведомление от пароходства: пассажиров с детьми до десяти лет переправлять бесплатно. Так эти коммерсанты подговаривают пассажиров и катаются за половину стоимости проезда. Это обман получается? Какие убытки пароходству останутся?.. Кто возместит?..

Отец с сыном переглянулись, улыбнулись, но в разговоры не вступили. Поняв, что спорить и поддакнуть некому, контролёрша приняла швабру на плечо, как бравый часовой винтовку, высмотрела знакомицу, которой наверняка получиться излить душу, и заковыляла в направлении плавучей пристани.

Фильянчик убрал трап, благополучно отчалил. Кержаевы остались на берегу в полном одиночестве, в ту минуту на набережную зарулил грузовик. В кузове два мужика, выправки наповид военной. С подножки кабины спрыгнул Мирон Головач в форменной гимнастёрке без видных знаков различия, на предплечье тужурка, на кожаном ремне кобура – Шунька сразу вцепился в неё глазами. Головач подошёл к Кержаевым:

– Заждались, Сан Милыч? Вот и мы…

– Так мы вас ожидаем, стало быть? Сказали, из военных, а имён не называли… Терь куковать три часа придётся…

– Обстоятельства сложились так, пришлось согласиться на транспортировку груза. На Бор пойдём на буксире, вот-вот должен подойти… Товарищи с пароходства уверили…

Головач успокоил попутчиков и, пожимая руку Кержаеву-отцу, кивком обратил внимание к юноше. Александр Милентиевич понял знак уполномоченного и упредил вопросы:

– Сын… Александр… Главный помощник на первые поры, пока плановая стадия подготовки. Потом решим, если останусь нужным до окончания работ – отправлю домой…

– Не положено, вообще-то…, – Головач подошёл ближе к уважительно привставшему Шуньке, подал руку, – Меня зовут товарищ Головач! Глухие леса не пугают, Сан Саныч?

– Я даже топких болот не боюсь…, – нашёлся парень.

– Находчив… это приветствуется…

К дебаркадеру подошла транспортная калоша, сбросили сходни. По команде Головача, мужики перетащили на дебаркадер длинные ящики защитного цвета с замазанными надписями. Мужики переговаривались мало, соблюдая субординацию, и всегда оставались при ящиках, исполняя наказ караулить.

– Товарищ Головач, груз до места назначения останется при нас? – спросил Кержаев.

– Товарищи проводят до Моховых, загрузят в багажный, по прибытии тоже будет кому встретить. Ненужные в дороге вещи можете сложить при ящиках в багажном вагоне… Ну, а наши места зафрахтованы в общем…

– Теодолит не сдам, побьют по незнанию… – озаботился Кержаев-старший, – С пристани до станции как?

– Машина будет ждать… Как куратор, и на данном этапе сопровождающий груза, обязан доставить в полной сохранности. Вас в том числе… Почуете неудобства – обращайтесь…

– Товарищ Головач, что вы лесом меня пугали? Предстоит пожить? – поинтересовался Кержаев-младший.

– Сан Саныч, отец за тебя ручается, и мне нужна уверенность. Вижу острый ум, не дерзкий язык, честный взгляд – меня удовлетворило. На постой встанете в избе на ближней деревеньке… а леса там, по рассказам, сказками не опишешь…

Разгрузка, доставка и погрузка в багажный вагон прошли быстро и, как отметил Головач – без сучка, без задоринки.

Деревянный дореволюционный вагон, отсеки на четыре лежака полны люда. Головач и Кержаевы разместились по лавке в отсеке посередине вагона. Напротив притиснули тётки с котомками, с краю подсел скромный мужичок невеликого роста с пустой корзинкой. Верхние лежаки заставлены тощими пустыми туесками, чемоданами и иными баулами.

Паровоз зашипел паром, испугал зевак гудком. За окном проплыл конечный полустанок с надписью «МОХОВЫЕ ГОРЫ». Едва отъехали, по вагону прокатилась волна оживления, шума и гама, потянуло пряным дымом самосада, стало душно.

Отсек с нашими героями не отличался ярко выраженным нижегородским оканьем от остальных:

– Нет торговли нонче, – выдохнула тётка, привлекая окружающих в разговор. Придвинула ногой корзинку, внутри которой лежал узелок с выпечкой. Распотрошив поклажу, предложила пироги соседям. Старшие отказались, но тётка не унялась и сунула пирожок Сан Санычу, – Кушай, молодо́к… не обрезгуйся…

Сан Саныч поблагодарил и с удовольствием принялся жевать…

– Скудна, скудна торговля. Раньше вон, что не продашь, скупщику несёшь. Задёша, а с дневной маржой чай всё одно не в убытке? – поддержала вторая, лузгая белые тыквенные семечки, – Семок надо-ть кому? Тебешные, печёные…

– Сейчас, девоньки, потребкооперация подмога…, – протянул ей руку мужик, – Четыре корзины с ложкой да посудой из липовой щепы сдал за раз… Раньше сидел бы дня три, конца торговле не увидел… Или тычнику отдал задарма…

– Чай научи… куда пойти и што сказать, мил человек? – тётка отсыпала ему пригоршню заедок.

– На базаре Боровской слободки, во бывшем купеческом ряду устроена контора – потребительска кооперация. Артельный, ремесленный приём, человека поставили на ягоду и прочий лесной сбор. Можно узнать на товар, кой в прикупке, сговориться на день и поштучность. Деньгу на руки дают…

– Ай ба, на-коть вам, и как же прознать-то измудрился? Мы вот в неведении…

– Научили добры люди, а я вас понаучаю… Кустарен продукт по предмету ценют, большу объёму и железну ковань на склад велят свозить, – продолжал мужик, закидывая заедки в рот, а шелуху сплёвывая в кулак и складывая в карман.

– Мать честна, богородица лесна… хоросве́нно как! Эвдак удобства вполонь? – восклицает тётка с семечками.

– Кованью сопчински, и графински, и на Красна Рамени заняты. Весовы да масляны заводишки имеют. Люди де́нюжно, поди, живут? А у нас что – лесной сбор, щепа да посуда цветна – мелка монета? – веет пессимизмом тётка с пирогом.

– Не сиди без дела – будешь при товаре, а на товар купец отыщется, и прибыток добудется…, – отмёл мужик.

– А вы, милы люди, по службе али как путь держите? Далёко путствуете, коротенько ль? Шобона при вас мало-мала? – перевела разговор первая тётка, глядя на кобуру Головача.

– Нам до конечной…, – прикрыв кобуру, за всех ответил Головач, – Шобона не требуется много, завтра на месте будем.

– Далече, верно? – пролепетала вторая, откинувшись, – А я дальше́е Светлояра-озера и Красных Баков не езживала…

Кержаев-младший слушал разговоры, смотрел в окно, за ним бежал нескончаемый лес. Поезд останавливался, ускорялся, большим временем шёл неспешно. Старшего Кержаева дорога сморила, уснул, Головача тоже прихватила дрёма.

На станции СЕМЁНОВ из вагона сошло много народа. Хлебосольная тётка тоже поднялась, торопливо собрала пожитки, как опомнившись, обернулась и подала Сан Санычу узелок:

– Возьми, милок, а то жамкашь как щабу́нька. Вам ешшо долищу сопутствовать, а мне сопешиться в самый раз…

– Спасибо, тёть… мы запаслись…, – замялся Сан Саныч.

– Бог спасёт, бери не чурайся…, – тётка насильно сунула Сан Санычу узелок в руки и пошла.

В отсеке остались трое. Головач очнулся, вскочил как по тревоге. Огляделся, растолкал Кержаева. Шуньке велел залезть на верхний лежак, взрослые растянулись на нижних.

– Сан Саныч, спать хочешь? – приподнялся Головач.

– Нет… и пока не тянет… надо что-нето?