Через два года после восшествия на престол Алексей Михайлович решил жениться и, действуя, как отец, велел привезти в Москву знатных красивых девушек. Выбор из нескольких сотен соискательниц короны «одной, единственной», в сравнении с женитьбой Михаила Федоровича, стал сложным, проходил в несколько этапов. После первых собеседований с ближними боярами из тысячной толпы красавиц осталась едва половина. Одни безжалостно отбраковывались «по скудоумию», другие – потому что «руки были весьма худы», иные ростом не вышли. Имущественный ценз невест в расчет не принимался. Известно, что Мария Ильинична Милославская, первая супруга Алексея Михайловича, была из бедного дворянского рода. Наталья Кирилловна Нарышкина, вторая жена Тишайшего царя, – та вообще, по свидетельству ее заклятого недруга Шакловитого, «по Смоленску в лаптях ходила». Достоинства будущей царицы определялись другими категориями. Прежде всего она должна была быть «женщиной доброй ростом, красотой и разумом исполненной». Поскольку оценить достоинства царской невесты при пышных одеждах, в которые она облачалась, было затруднительно, то на определенном этапе действа, кроме «дохтуров», привлекались особо доверенные боярыни и повивальные бабки, чтобы «самые сокровенные части тела не остались без подробного рассмотрения». Боярыни и бабки должны были высказать и предварительное заключение о способности невесты к «чадородию». «Дать наследника царю» было главным предназначением цариц, их государственной обязанностью.

Наконец наступил день, когда из тщательно профильтрованного контингента осталось лишь несколько девушек. Пробившихся в финал этого смотра представили непосредственно царю-жениху. Происходило это в специально отведенном доме. Царь подолгу беседовал с каждой и «после многих испытаний» принимал окончательное решение. Для его объявления вновь собирались девушки, и царь вручил одной из них кольцо и ширинку (расшитый золотом и унизанный жемчугом платок) – знаки того, что она становится невестой.

Царская женитьба обычно совершалась в обстановке придворных интриг и заговоров: те, кого данный брак не устраивал, стремились всеми способами его расстроить и иногда добивались этого. Так случилось и на сей раз. Первая невеста Алексея Михайловича была выбрана обычным путем: сначала из числа 200 свезенных в Москву кандидаток специальная комиссия отобрала шестерых, а из них сам царь избрал одну – Евфимию Всеволожскую, дочь касимовского помещика. Готовя ее к церемонии наречения царевной, ей нарочно (?) так туго стянули волосы (или головной убор – венец), что во время самой церемонии с ней случился обморок. Сразу же был распространен слух, что у невесты царя «падучая болезнь». И хотя обморок потом не повторялся, она была признана негодной к роли царицы и выслана с родителями в Тюмень (а не умерла, как можно понять из текста Г. Котошихина (1983)). Здесь видна рука всесильного временщика Б.И. Морозова, который намеревался жениться сам таким образом, чтобы, породнившись с государем, обезопасить себя от соперничества с новыми царскими родственниками. Так и случилось 16 января 1648 года, когда царь вступил в брак с М.И. Милославской, а десять дней спустя Морозов женился на ее сестре. Мария Ильинична, став царицей, за двадцать лет родила тринадцать детей – восемь девочек и пять мальчиков. Из них впоследствии только трое сыграют свою роль в истории – царевна Софья и царевичи Федор и Иван.

Все, кто знал Алексея Михайловича и писал о нем, единодушно утверждали, что он отличался искренним благочестием и глубокой нравственностью. Царь, любивший умную беседу за столом, пробовавший писать стихи, интересовавшийся архитектурой и живописью, быстро почувствовал вкус к зарубежным новшествам. Когда в России появился кофе – сказать сложно. Многие связывают его появление с Петром I, который ввел в быт традицию послеобеденной чашечки кофе и требовал употребления этого напитка на своих ассамблеях. Но уже во времена Алексея Михайловича придворный лекарь Самюэль Коллинс прописывал царю рецепт: «Вареное кофе, персиянами и турками знаемое, […] изрядное есть лекарство против надмений, насморков и главоболений» (Романов П.В., 2000). Случилось так, что ближе прочих стал Алексею Михайловичу Артамон Сергеевич Матвеев – глава Малороссийского приказа. Его дом украшали венецианские зеркала и картины западных мастеров; оригинальности его часов, изысканности посуды и богатству библиотеки дивились иноземные послы. Царь часто навещал Матвеева, приводя тем в недоумение многих своих родных.

В семейной жизни Алексея Михайловича конца 60^х– начала 70^хгодов XVII века произошли печальные перемены. Один за другим ушли из жизни сыновья Симеон (1665–1669) и Алексей (1654–1670). Рождение в царской семье 27 февраля 1669 года восьмой дочери, Евдокии, стало прологом семейной трагедии Алексея Михайловича. Младенец скончался через сутки, а родильница занемогла. Хлопотавшие возле нее лекари Даниил фон Гаден и Давид Берлов не могли остановить послеродовое маточное кровотечение. Черты смуглого, «кровь с молоком», полного лица царицы заострились, смертная белизна покрыла щеки, синева залегла вокруг глаз. Вскоре к кровотечению присоединилась лихорадка – Марию Ильинишну бил озноб, «палил нутряной жар». Заключение врачей гласило – «огневица». Были назначены лед на живот, кровоостанавливающие средства – отвар корня барбариса, настои кровохлебки и зверобоя. Однако лечение не помогало, жизнь медленно покидала тело государыни вместе с утекавшей кровью. Тяжелый запах гнойных выделений заполнил спальню. Отчаявшийся Алексей Михайлович, после окропления больной святой крещенской водой, дал разрешение на применение официально запрещенных средств. Были призваны знахарки, которые шептали заклинания над мисками, наполненными горячими углями, бросали туда щепотки соли, вкладывали в ладони царицы лечебные «кровоостанавливающие» камни – египетскую серо-зеленую яшму. Все было тщетно. 3 марта 1669 года Мария Ильинишна скончалась.

Посмертный эпикриз, говоря языком современной медицины, может быть сформулирован следующим образом: смерть последовала от послеродового атонического кровотечения, обусловленного слабым сокращением матки, с присоединением инфекции, вызвавшей гнойный метроэндометрит (воспаление матки), и, наиболее вероятно, сепсис (или, как говорят в быту, «заражение крови»). Усопшую погребли в Вознесенском девичьем монастыре. Алексей Михайлович тяжело переживал смерть жены, с которой прожил двадцать лет. Несколько месяцев он постился, пребывая в глубоком трауре, подолгу молился за упокой души рабы Божией Марии.

Однажды, заехав к боярину Матвееву, обратил он внимание на красивую молодую девушку, жившую у своего богатого родственника. Ее звали Натальей Кирилловной. Так же, как и первый тесть царя – Илья Данилович Милославский, отец девушки, Кирилл Полиевктович Нарышкин, был бедным дворянином. Однако благодаря протекции Матвеева он стал полковником стрелецкого полка. Девушка была не только красива и хорошо воспитана, но и умна, добра. Все это сокрушило сердце сорокалетнего вдовца, и он решил на ней жениться. Чтобы соблюсти обычаи старины, царь, объявив о своем намерении, имени невесты не назвал, а назначил сбор кандидаток для смотрин. На сей раз они продолжались семь месяцев – с ноября 1669 по май 1670 года. Пересмотрев десятки претенденток, царь остался верен своему выбору, и 22 января 1671 года состоялось венчание Алексея Михайловича и Натальи Кирилловны.

Через семь месяцев после свадьбы, в ночь на 29 августа 1671 года, астроном и монах Симеон Полоцкий заметил недалеко от планеты Марс новую, не виданную им звезду. Симеон был первым в России придворным стихотворцем и главным воспитателем детей Алексея Михайловича. Кроме того, он считался авторитетнейшим богословом, чьи книги высоко ценились иерархами Русской Православной Церкви. Симеон имел свободный доступ к царю и на следующее утро явился к Алексею Михайловичу, чтобы сообщить ему о новой звезде. Беря на себя изрядную смелость, звездочет объявил царю, что его жена зачала в эту ночь сына и родит его 30 мая 1672 года. Симеон не ограничился этим, а высказал и пророчество о царевиче: «Он будет знаменит на весь мир и заслужит славу, какой не имел никто из русских царей. Он будет великим воином и победит многих врагов. Он будет встречать сопротивление своих подданных и в борьбе с ними укротит много беспорядков и смут. Искореняя злодеев, он будет поощрять и любить трудолюбивых, сохранит веру и совершит много славных дел, о чем непреложно свидетельствуют и предсказывают небесные светила» (Балязин В.Н., 1995). С этой минуты осторожный Алексей Михайлович приставил к дому ученого монаха караул и снял его только тогда, когда убедился, что его жена действительно забеременела. 28 мая у царицы начались предродовые схватки, и царь призвал Симеона к себе. Роды были трудными. Однако инок уверил царя, что все окончится благополучно, а новорожденного следует наречь Петром.

Вот как об этом эпизоде писал историк М.П. Погодин (1854): «При начале родильных скорбей Симеон Полоцкий пришел во дворец и сказал, что царица будет мучиться трое суток. Он остался в покоях с царем Алексеем Михайловичем. Они плакали и молились. Царица изнемогала так, что на третий день сочли нужным приобщить ее Святых Тайн; но Симеон Полоцкий ободрил всех, сказав, что она родит благополучно через пять часов. Когда наступил пятый час, он пал на колени и начал молиться о том, чтоб царица помучилась еще час. Царь с гневом рек: “Что вредно просишь?” – “Если царевич родится в первом получасе, – отвечал Симеон, – то веку его будет пятьдесят лет, а если во втором, то доживет до семидесяти”. И в эту минуту принесли царю известие, что царица разрешилась от бремени и Бог дал ему сына…». Это случилось в Кремлевском дворце 30 мая 1672 года, в день Святого Преподобного Исаакия Далматского, в четверг. Ребенок был длиной в одиннадцать, а шириной в три вершка, то есть длиной в пятьдесят, а шириной – в четырнадцать сантиметров. Младенца крестили в Кремлевском Чудовом монастыре, в храме Чуда Михаила Архангела. Крестным отцом был царевич Федор, а крестной матерью старшая сестра государя Ирина Михайловна.

Алексей Михайлович до конца своих дней остался прекрасным семьянином, и его новое супружество было благополучным. При жизни царя не возникало серьезных проблем в семье государя. Однако подспудно зрел конфликт между родственниками первой и второй жены царя. Алексей Михайлович, видимо, не изменил своего отношения к Милославским, но, естественно, в гору пошли представители рода Нарышкиных. Главная схватка соперничавших кланов была впереди…

* * *

Каким же был Алексей Михайлович по внешности, характеру, что любил носить, чем занимался в свободное от государственных дел время? Попытаемся реконструировать «исторически верный» образ этого государя. Для этого имеются многие объективные данные: прижизненные портреты, свидетельства современников, собственноручные письма. Довольно устойчиво в исторической литературе Алексею Михайловичу ставят в вину податливость на влияния его окружения. Сначала все определял Б.И. Морозов, затем Патриарх Никон, А.Л. Ордин-Нащокин и, наконец, А.С. Матвеев. Не отрицая роли этих выдающихся деятелей в принятии важных решений, можно заметить, что Алексей Михайлович позволял собой «руководить» не по слабости характера или недостатку ума, а лишь тогда, когда это влияние соответствовало его внутренним побуждениям.

Всего больше оставил он писем к разным лицам. В этих записях много простодушия, веселости, задушевной грусти, просвечивает понимание людских отношений, меткая оценка житейских мелочей, но не заметно ни смелых оборотов мысли, ни злой иронии – ничего, чем так обильны послания Грозного. У царя Алексея все мило, многоречиво, живо, но сдержанно, мягко. «Автор, очевидно, человек порядка, а не идеи и увлечения, готового расстроить порядок во имя идеи; он готов был увлекаться всем хорошим, но ничем исключительно, чтобы ни в себе, ни вокруг себя не разрушить спокойного равновесия. Склад его ума и сердца с удивительной точностью отражался в его полной, даже тучной фигуре, с низким лбом, белым лицом, обрамленным красивой бородой, с пухлыми румяными щеками, русыми волосами, с кроткими чертами лица и мягкими глазами» (Ключевский В.О., 1963).

Современники рисуют привлекательный внешний облик Алексея Михайловича. Царь был достаточно высокого роста, белолицый, румяный, русоволосый. Голубые глаза смотрели внимательно и нередко кротко. Вероятно, у государя были свои «парикмахеры». 21 января 1675 года по царскому указу было дано стремянному конюху Михаилу Ерофееву пятнадцать рублей за то, что он «в навечерии Рождества Христова у великого государя власы легчил против прежнего». Он держался величаво, но не производил впечатления недоступного для общения. Вспыльчивость и быструю отходчивость царя приписывают доброте его нрава. Вот как описывал одеяние Алексея Михайловича крупнейший знаток нравов и быта Руси XVII века А.П. Чапыгин (1986): «одет был царь в бархатный серый кафтан с короткими рукавами… Запястья шиты золотом, немецкого дела на голове соболиная шапка, воротник и наушники на отворотах низаны жемчугом, полы кафтана вышиты золотом, кушак рудо-желтый… на нем кривой нож в серебряных ножнах, ножны и рукоятка украшены красными лалами и голубыми сапфирами, в руке царя черный посох, на рукоятке золотой шарик с крестом».

Этот же писатель привел колоритную, исторически верную картину царского дворца второй половины XVII века: «В царской палате, у окна в углу, – узорчатая круглая печь; дальше, под окнами – гладкие лавки… на точеных ножках; у лавок спереди деревянные узоры, похожие на кружево. Потолок палаты золоченый, своды расписные. На потолке писаны Угодники; иные в схимах… На стенах по тусклому золоту – темные головы львов и орлов с крыльями. Выше царского места, за столом, крытым красным сукном с золоченой бахромой, на стене образа с кругом венцов в жемчугах и алмазах. От зажженных лампад пахнет деревянным маслом и гарью. Из крестовой тянет ладаном: царь молится. На царском столе часы фряжские: рыцарь в серебряном шлеме, в латах. Тут же серебряная чернильница, песочница такая же и лебяжьи очиненные перья да вместо колокольчика позывного золотой свисток. В стороне по левую стол, покрытый черным. Над столом согнулись к бумагам дьяки… Дьяк думный в шапке, похожей на стрелецкую, с красным верхом, верх в жемчугах, шапка опушена куницей. У дьяка на шее жемчужная тесьма с золотой печатью… На лавках, ближе к царскому месту, два боярина в атласных ферязях с парчовыми вошвами на рукавах узорчатых, шитых в клопец…».

Рассказывая об особенностях быта первых Романовых, нельзя обойти и тему организации питания, в первую очередь, его безопасности для государей. Вот как описывает этот процесс П.В. Романов (2000): «перед столовой располагался так называемый “кормовой поставец” – стол, на который ставились подносы с яствами для государя, которые внимательно осматривал дворецкий. Существовал порядок, по которому любая еда для монарха проходила строжайшую апробацию. В поварне его пробовал на глазах стряпчего повар, готовивший это блюдо. Затем охрана блюда возлагалась на самого стряпчего, который надзирал за ключниками, несшими поднос. Еда расставлялась на кормовом поставце, где каждое блюдо отведывал ключник, что принес его. Затем пробу снимал дворецкий и лично передавал миски стольникам. Стольники стояли с блюдами у входа в столовую, ожидая, когда их вызовут. Из их рук кушанья принимал охранитель стола. Только ему доверялось подавать еду государю. Причем он также на глазах у правителя пробовал с каждого блюда и именно с того места, на которое указывал государь. Аналогичная ситуация происходила с напитками. Прежде чем вина доходили до чашника и попадали на питейный поставец, их опробовали ровно столько раз, в скольких руках они побывали. Последним, на глазах царя, пробовал вино чашник, отливая себе из кубка в специальный ковш».

Сохранилась весьма характерная в своем роде записочка царя Алексея, коротенький конспект того, о чем предполагалось говорить на заседании Боярской думы. «Этот документ показывает, как царь готовился к думским заседаниям: он не только записал, какие вопросы предложить на обсуждение бояр, но и наметил, о чем говорить самому, как решить тот или другой вопрос. Кое о чем навел справки, записал цифры; об ином он еще не составил мнения и не знает, как выскажутся бояре; о другом он имеет нерешительное мнение, от которого откажется, если станут возражать. Зато по некоторым вопросам он составил твердое суждение и будет упорно за него стоять в совете: это именно вопросы простой справедливости и служебной добросовестности» (Ключевский В.О., 1957).

В зрелые годы царь Алексей представлял в высшей степени привлекательное сочетание добрых свойств верного старине русского человека с наклонностью к полезным новшествам. Он был образцом набожности, того точно размеренного и твердо разученного благочестия, над которым долго работало религиозное чувство древней Руси. С любым иноком мог он поспорить в искусстве молиться и поститься: в Великий и Успенский пост по воскресеньям, вторникам, четвергам и субботам царь кушал раз в день, и кушанье его состояло из капусты, груздей и ягод – все без масла; по понедельникам, средам и пятницам во все посты он не ел ничего. В церкви он стоял иногда часов по пяти и по шести сряду, клал по тысяче земных поклонов, а в иные дни и по полторы тысячи. Это был истовый древнерусский богомолец. «В продолжение службы царь ходил среди монахов и учил их читать то-то, петь так-то; если они ошибались, поправлял их, вел себя уставщиком и церковным старостой, зажигал и гасил свечи, снимал с них нагар, во время службы не переставал разговаривать со стоявшим рядом приезжим Патриархом, был в храме, как дома» (Ключевский В.О., 1957).

Алексей Михайлович «в Верху» кормил до ста нищих, оделяя каждого сверх того деньгами. По улицам велел развозить продукты, предназначенные в качестве милостыни – иногда до тысячи «двуденежных» хлебов. Достаточно часто царь ходил по московским богадельням, раздавал деньги и харчи. Таких богаделен действовало несколько: Ильинская, Моисеевская, «на Кулишках», у Боровицкого моста, Покровская и др. Особое внимание обращалось на увечных и больных. Как могли, их лечили за казенный счет.