В 1661 году Аптекарским приказом был одобрен медицинский сборник «Прохладный вертоград», который множество раз переписывался и был широко распространен среди населения. В нем приводились разнообразные советы и рецепты. Так, при лечении наружных поражений рекомендовалось прикладывать свежие растения – капусту, лен, орешник или их свежие соки. Язвы рекомендовалось промывать вытяжками из лука или свеклы. Чесноком широко пользовались для предохранения от «моровых поветрий», смазывая тело здоровых людей смесью чеснока и уксуса, или давая жевать чеснок. Ряд заболеваний в древние времена лечили зеленой плесенью. Лишь теперь в свете учения отечественных исследователей о пенициллине (А.Г. Полотебнов и В.А. Манассеин), о фитонцидах (Б.П. Токин) стала понятной рациональная основа народного врачевания и профилактики болезней микробной природы.

Древние рукописи отражали состояние медицины и лекарствоведения своего времени. Они послужили основным источником для составления фармакопей. Лекарем Иваном Венедиктовым – одним из первых составителей рукописной фармакопеи – в 1676 году осуществлен перевод с латинского на русский язык фармакопеи о лекарствах.

В XVII веке в России произошла окончательная дифференциация понятий «лекарь» и «доктор»: «Дохтур совет свой дает и приказывает, а сам тому не искусен, а лекарь^[9] прикладывает и лекарством лечит, а сам не научен, обтекарь у них у обоих повар» (БМЭ, т.12, с.532). С правлением первого государя из Дома Романовых связано и возникновение первой московской больницы «в Китай-городе, на Пожаре», т. е. на Красной площади, существовавшей помимо имевшихся при монастырях богаделен. Небольшое количество педиатрических сведений в медицинской литературе XVII века соответствует незначительному удельному весу педиатрии в деятельности врачей. На первый взгляд такое явление может показаться малоправдоподобным, принимая во внимание исключительно высокую детскую смертность и заболеваемость. Необходимо, однако, учесть, что в то время на Руси лечение детских болезней не входило в поле деятельности научной медицины. Даже в быту царской семьи, имевшей в своем распоряжении видных врачей-иностранцев, последние обычно не привлекались к лечению детей. Между тем использование их именно для педиатрических целей было бы тем более оправдано, что, по сохранившимся воспоминаниям современников и довольно точным описаниям, многие дети царской семьи тяжело болели различными болезнями, в том числе рахитом (были «скорбны ножками») и туберкулезом (были «скорбны грудью»). Имеются данные, что тяжело болели рахитом Федор и Дмитрий, сыновья Ивана Грозного, Федор Алексеевич – старший сын Алексея Михайловича и брат Петра I (Змеев Л.Ф., 1896). Придворных врачей допускали к детям и женщинам лишь в самых исключительных случаях. Особенно недоступны для врачей были царевны. Призванный для консультации врач, как правило, не допускался к больной; ему предоставлялось лишь расспрашивать мамок, боярынь, давать советы состоявшим при каждой царевне особым лекаркам. Подлинной «бытовой революцией» оказалось, когда царица Наталья Кирилловна (жена Алексея Михайловича) начала при болезни горла допускать «на свои очи» врача – «гортанного мастера» Ивана Губина.

При вступлении на службу врачи и аптекари произносили клятву: «Лиха государю и семейству не хотети, не учинити, зелья лихого и кореньев не давати, всяким ведомским мечтанием не попортити, по ветру никакого лиха не посылати и следу не вынимати». С них бралось обещание «никого не лечить без указу государя». Было даже издано специальное распоряжение о том, чтобы «ни один медик не дерзал, под опасением ссылки, пользовать вельмож без именного приказа государя» (Нахапетов Б.А., 2005).

Многие врачи не знали русского языка и поэтому их постоянно сопровождали толмачи-переводчики, которые, надо полагать, играли роль и соглядатаев. М.Ю. Лахтин (1902) сообщал по этому поводу: «Близкое отношение иноземных докторов к членам царской семьи имело для них свои отрицательные стороны. Вследствие недоверия к обществу правительство стремилось оградить свою безопасность целой системой шпионов. Не только к приезжавшим в Россию иностранцам, но и русским должностным лицам командировались из приказа Тайных дел подьячие, которые должны были постоянно находиться при них и доносить обо всем, что ими говорилось или делалось. Врачи в этом отношении были, конечно, предметом особого внимания».

Лечение царя и членов его семьи обставлялось сложными формальными процедурами. Каждое мнение, высказанное врачами, каждое действие должны были облекаться в форму протокола за их подписями и визой дьяка Аптекарского приказа. Пользовавший царя врач обязан был подавать в приказ подробное письменное заключение о диагнозе, а затем представлять такие же «сказки» о дальнейшем ходе болезни. Следует отметить, что эти «формальности» послужили источниковедческой основой для изучения начального периода истории отечественной медицины.

При отпуске лекарств из аптеки для царя или членов его семьи принимались чрезвычайные меры предосторожности, в частности, предписывалось «самому дохтуру и аптекарю того лекарства надкушать, а как великие государи то лекарство изволят принять, и тогда дохтуру, в коем месте ему велят, указу ожидать, пока благое действие того лекарства совершится» (Герман Ф.Л., 1895).

* * *

Вернемся, однако, к личности царя Михаила Федоровича. Сведений о состоянии здоровья первого государя из дома Романовых в детские и юношеские годы практически нет. Известно лишь, что Михаил с юных лет «скорбел ногами» от последствий ушиба, что, видимо, и послужило причиной его традиционно малоподвижного образа жизни. Несмотря на относительно небольшой возраст, в последние годы жизни государь располнел и обрюзг. Лицо его, по воспоминаниям современников, поражало бледностью и отечностью. Движения стали медленными, появилась одышка после быстрой ходьбы. В 1639 году царь в течение трех месяцев потерял двух сыновей – Ивана, 6 лет, и младенца Василия. Горе усилило болезненное состояние государя. Он часто лежал, жаловался на слабость и боли в сердце, отказывался следовать просьбам своих врачей – Венделина Сибелисты, Иоганна Белау, Артмана Грамана^[10] чаще бывать на свежем воздухе, больше двигаться. Душистые отвары лекарственных растений надолго поселились в опочивальне царя. Часть кореньев и трав прибавлялась в красное рейнское вино, даваемое Михаилу Федоровичу. Весной 1643 года царь перенес протекавшее в тяжелой форме рожистое воспаление. Не успев восстановиться после болезни, Михаил Федорович 6 июля заболел «жабой» (ангиной). Лечили его доктора Граман и Белау. 29 декабря 1644 года, по воспоминаниям датского принца Вальдемара, во время данной ему аудиенции государь поразил его тихим хриплым голосом, одышкой, печальным отечным лицом. Царь зябко кутался в роскошные одежды, видимо, его знобило.

Иноземцы-врачи известили бояр, что внутренние органы государя, по причине «накопившихся в них слизей» функционируют ненормально, что ведет к образованию отеков, мокроты, «разжижению крови». Доктора запретили приближенным сообщать царю неприятные известия. На фоне прогрессировавших хронических заболеваний в апреле 1645 года у Михаила Федоровича возникло какое-то острое желудочное расстройство. Врачи пришли к заключению, что «желудок, печень и селезенка по причине накопившихся в них слизей… бессильны от многого сидения, холодных напитков…» (Морозова Л.Е., 1992). Царь Михаил никогда не отличался крепким здоровьем, а вторую половину жизни так «скорбел ножками», что часто не мог ходить, и его возили в возке…организм слабел, нарастала лимфатическая вялость. По конец жизни царя врачи отмечали в нем «меланхолию» (Пресняков А.Е., 1990).

В конце мая врачи «смотрели воду» (мочу) и отметили ее повышенную бледность. Наступило 12 июля, день Ангела государя. Пересиливая слабость после бессонной ночи, царь вышел к боярам, чтобы вместе с ними идти к заутрене. Тихо дойдя до церкви, поддерживаемый под руки, он начал молиться. Внезапно страшная боль возникла в сердце, разлилась по соответствующей половине груди, переместилась в левую руку. Государь упал, потеряв сознание, ударившись головой о резную решетку царского места. Михаила Федоровича осторожно перенесли в опочивальню. Врачи делали ему холодные примочки, окуривали дымом резко пахнущих трав^[11]. Царь очнулся, пожаловался, что ему нечем дышать, выпил успокоительный отвар. У постели остался лишь Венделин Сибелиста. Государь заснул… Около 20 часов, на закате солнца, Михаил проснулся и застонал. Отказавшись из-за тошноты принимать лекарства, он потребовал прибытия Патриарха, царицы и наследника, поговорил с ними, затем вновь впал в полузабытье. Около двух часов ночи царь выразил желание исповедаться и приобщиться Святых Тайн. Патриарх тотчас исполнил его желание. Смерть последовала в третьем часу ночи. Академик С.Ф. Платонов (1913), обобщая данные немногочисленных исторических источников (подлинные медицинские сведения не сохранились), сформулировал причину смерти царя как цингу и «меланхолию, сиречь кручину». Поверхностно обобщая разрозненные факты о последних днях жизни Михаила Федоровича, некоторые историки пишут о смерти царя «от болезни желудка», другие связывают его гибель с «водяной болезнью» (Яшлавский А., Дробязко С., 1998), патологией почек (Герман Ф.Л., 1895).

Как оценить эти предположения историков с позиций медицины? Цингу впервые описал еще Гиппократ как состояние, при котором «илеос кровавый… изо рта плохо пахнет, десны отделяются от зубов, из ноздрей течет кровь, язвы на ногах, цвет кожи становится гранитным». В XV–XVIII вв. в Европе наблюдалась высокая заболеваемость цингой. Истинные причины цинги (авитаминоз С) были неизвестны вплоть до XX века. На Руси эту болезнь эмпирически пытались лечить отварами из растений, при этом в зимний период хороший эффект отмечался от применения хвои сосны, ели, кислой капусты, позже, с появлением «заморской торговли», лимонов.

В настоящее время под цингой понимают заболевание, специфические проявления которой: кровоизлияния, анемия, отек и воспаление слизистой оболочки десен и желудочно-кишечного тракта, изменения в костях, изменения зубов обусловлены выпадением участия витамина С в процессах формирования структурных элементов соединительной ткани и кроветворения. Характерный для цинги симптом выраженной слабости связан, как полагают, с дефицитом нескольких витаминов (С, Р, фолиевой кислоты), а также стероидных гормонов коры надпочечников, для синтеза которых требуется аскорбиновая кислота (Рысс С.М., 1963; Адо А.Д., Ишимова Л.М., 1973 и др.).

Возможно, в год смерти с учетом сезона (конец весны – начало лета), Михаил Федорович действительно перенес декомпенсацию хронически протекавшей цинги. Не исключено, что вышеописанная юношеская травма ноги государя осложнилась так называемым гемартрозом – кровоизлиянием в полость коленного сустава, с последующим развитием его тугоподвижности. Такие состояния были специфическими для нелеченной должным образом цинги. Возможно и присоединение к ней каких-то других заболеваний, в том числе, инфекционных, что является очень характерным для этой патологии вследствие снижения выработки в организме антител (вспомним ознобы, т. е. подъемы температуры тела, беспокоившие государя). Вспомним и интересную гипотезу профессора В.Н. Звягина… Все это резко ослабило организм царя и привело к развитию сердечной недостаточности (симптомы которой, в том числе отеки, четко описаны свидетелями), что обусловило непосредственную причину смерти.

* * *

Хоронили царей в кремлевском Архангельском соборе. Ныне вдоль стен Архангельского собора, примыкая к граненым столбам, расположены 46 орнаментированных надгробий с надписями на церковнославянском языке. Над ними, в нижнем ярусе росписей – изображения покоящихся здесь царей, великих князей, военачальников. Все надгробия были накрыты в 1903 году бронзовыми остекленными футлярами. Первым похороненным здесь Великим князем стал Иван Калита. До эпохи Петра I, когда столица была перенесена в Санкт-Петербург, почти все правители Руси были погребены в этом храме. К исключениям относятся первый московский князь Даниил (святые мощи которого покоятся в одноименном московском монастыре), царь Борис Годунов (после ряда перезахоронений погребен в Троице-Сергиевой Лавре). В послепетровскую эпоху из Романовых в Архангельском соборе был похоронен лишь Петр II (1730).

По всей Москве раздавались из царской казны поминальные средства. Деньги щедро жертвовали монастырям, храмам, богадельням – на помин царской души. Раздачи шли и в других городах – здесь они были скромнее московских. По оценкам приказных дьяков на царские похороны уходил годовой доход казны – десятки тысяч рублей серебром. В день похорон пустели московские тюрьмы – всех освобождали без наказания. Вырвавшаяся на волю разбойная братия устраивала царю свои «поминки». «Горе тогда людям, будучим при этом погребении, – писал один из московских жителей в середине XVII века, – потому что погребение бывает в ночи, а народу бывает многое множество, и московских и приезжих из городов и из уездов. А московских людей натура не Богобоязливая – мужеска пола и женского по улицам грабят платье и убивают до смерти. И сыщется в те дни, как бывает царю погребение, мертвых людей убитых и зарезанных больше 100 человек» (Дегтярев А.Я., 1988). Имя усопшего царя заносили в церковные и монастырские Синодики для вечного поминания.

18 августа, пережив мужа лишь на несколько недель, после непродолжительной болезни скончалась вдовствующая царица Евдокия Лукьяновна. Полагают, что помимо смерти Михаила Федоровича, подкосило ее и расстройство свадьбы старшей дочери Ирины Михайловны с принцем датским Вальдемаром; теперь царевне оставалась лишь одна дорога – в монастырь… Умирая, царь не оставил официального завещания. Земский собор 1613 года избрал на престол Михаила Романова, но не соответствующую династию. Это дало основание части бояр поставить под сомнение право на царствование Алексея, сына умершего государя. Только твердая и последовательная позиция родственников и сподвижников Патриарха Филарета и покойного царя – Н.И. Романова, Б.И. Морозова, С.И. Шаховского, Д.М. и Я.К. Черкасских, Ф.И. Шереметева обеспечила преемственность и возможность передачи престола от отца к сыну. Чин венчания на царство Алексея Михайловича 28 сентября 1645 года совершил Патриарх Иосиф в Успенском соборе Московского Кремля.

Вернемся в годы детства второго государя из Дома Романовых… 19 марта 1629 года у царя Михаила Федоровича появился на свет долгожданный наследник, нареченный Алексеем. Таинство Святого Крещения младенца состоялось в Троице-Сергиевом монастыре. По этому случаю во вкладной книге самой чтимой на Руси обители можно прочесть запись от 18 апреля: «Крест золот с мощми и с каменьем с яхонты и лалы, и с жемчюги за 200 рублев… Келарь старец Александр положил на государя царевича князя Алексея Михайловича всеа Русии в его, государево, крещение» (Преображенский А., 1997).

В Теремном дворце Московского Кремля сохранились пять мемориальных палат, служивших жилыми покоями сначала Михаилу Федоровичу, затем его сыну Алексею. Первая из комнат называется Передней, или Проходными сенями. Здесь, под сводчатыми потолками с росписями, изображающими Иисуса Христа в окружении апостолов и архангелов, бояре ожидали выхода царя. В назначенный для начала заседания час они переходили в Крестовую палату, где был установлен трон, и под руководством государя начинали работу. В этой же комнате хранились документы об избрании М.Ф. Романова на царство и Акты об утверждении Патриаршества престола в России. Третья комната – Престольная – была рабочим кабинетом царя, где он просматривал государственные бумаги и челобитные из специального ящика, который был доступен любому простолюдину. Последние комнаты – опочивальня и молельня, были открыты лишь для членов царской семьи и духовных лиц. Винтовая лестница рядом с Престольной палатой вела вниз, где размещалась баня, и вверх, где находилась детская сыновей царя, в Златоверхий теремок. Отсюда и возникло название всего дворца.

Алексей был третьим ребенком в семье, первым из сыновей, и рос здоровым мальчиком. Он прошел полный курс древнерусского образования, или словесного учения, как тогда говорили. По заведенному порядку тогдашней педагогики на шестом году его посадили за книгу, нарочно для него составленную по заказу дедушки, Патриарха Филарета, – известный древнерусский букварь с титлами, заповедями, кратким Катехизисом. Учил царевича, как это было принято при дворе, дьяк одного из московских приказов. Через год перешли от азбуки к чтению Часовника, месяцев через пять – к Псалтыри, еще через три принялись изучать Деяния апостолов, через полгода стали учить писать, на девятом году регент дворцового хора начал разучивать Октоих, нотную богослужебную книгу, от которой месяцев через восемь перешли к изучению «страшного пения», т. е. церковных песнопений Страстной Седмицы, особенно трудных по своему напеву (Ключевский В.О., 1957).

Научившись чтению, письму, счету, основам богословия и церковной истории, Алексей изучил географию, историю, начала ратного дела. К двенадцати годам у царевича была маленькая библиотека. С пяти лет его дядькой-воспитателем стал боярин Борис Иванович Морозов – сорокачетырехлетний царедворец, сосредоточивший в своих руках многие нити государственного управления. Он был просвещенным человеком, общался с европейцами, наряжал своего воспитанника в немецкое платье. После того как умерли отец и мать Алексея, шестнадцатилетний царь всецело доверился своему дядьке, который сразу же возглавил руководство четырьмя важнейшими приказами.