Даже возврат в мощное доброе энергетическое поле, каким был наполнен дом родственников в Михайлове, не смог восстановить мне утраченное равновесие.
У нас сохранились групповые фотографии того времени. На них хорошо заметен диссонанс моей насупленной физиономии с общим фоном счастья и довольства всех остальных присутствующих.
Воспоминание вот об этом-то происшествии и стало основным решающим фактором при просмотре вариантов для перемены нашей судьбы.
Главным фактором… Но если бы только это…
Вы понимаете? Встретился вдруг на улице (в городе Михайлове!) тот самый доброхот, что жил тогда в соседнем номере гостиницы. Тот самый, что предупреждал меня «не показаться» соседу по номеру. И отдалось в ушах вдруг его «затаскают!».
Столкнулись нос – к носу! Он остановился вдруг с удивлением глядя на меня…. Потом сказал:
– Нет – нет! – И головой замотал, будто стараясь отогнать наваждение. Только «Свят – свят!» не сказал.
И пошли мы дальше каждый своей дорогой, не проявив никакой готовности для общения.
А для того, чтобы понять ход моих мыслей и ощутить мои терзания той поры нужно бы хоть на некоторое время вникнуть во – внутрь всех завихрений осознания действительности, представить с позиции нормального человека, тот болезненный ком, который тогда представляла собой моя психика в то время, в, общем-то, довольно благоприятное для нас.
Ведь одиннадцать с «гаком», как говорят на Украине, лет, в условиях полярного Севера, на грани жесткой борьбы за выживание, да ещё после войны, оккупации, в состоянии постоянной мобилизационной готовности на фоне совершенно иных ощущений, воспринимались, будто жизнь проходила в каком-то совершенно ином мире. Время в те годы, потом только стало это понятным, проходило часто с неожиданной задержкой, как у поезда с остановками, и ощущалось более длительным, его действительного в том календарном периоде. И эти годы представлялись мне, не только не изъятыми из моей жизни, не украденными у меня. А, проведенными, будто, в командировке в какой-то другой стране, очень похожей внешне на нашу, только в иной реальности, с совершенно иной по сценарию для меня ролью..
Я подсаживался поближе к жене. Не в поисках защиты и поддержки, а, как уверял себя, наоборот, для того, чтобы оказать помощь ей и успеть защитить от чего-то, ей совершенно непонятного.
По сути, я постепенно становился дополнительным потребителем её энергии – этаким вурдалаком. Мне должно быть нужно было хоть немного её, этой энергии для того, чтобы только прийти в себя.
А она и сама, в особенности в то время, беременная первой дочерью, тяжело переносила своё состояние и очень нуждалась в энергетической поддержке извне, а потому была своенравна и капризна.
И мне, по сути, необходима была мне самостоятельная, ни от кого не зависимая, кропотливая работа над самим собой, над своей психикой, самодисциплина, чтобы быстрее освоиться в том новом для меня мире и приучиться жить жизнью, такой как жили все вокруг, даже в тех условиях. А это, кто после долгих лет обретал свободу, тот знает, было неимоверно трудно.
Мы из Томска уезжали вместе с моими родителями. Как вполне взрослые, самостоятельные люди: купили в кассе билеты, заняли целое купе первого класса и почувствовали себя – четверо взрослых с тремя малышами – необыкновенно приятно в замкнутом пространстве тесного, расширенного зеркалами уюта.
А когда поезд отошел от Томского перрона, я, с отцом молча, со схожим мироощущением, не скрывая друг от друга удовлетворения, переглянулись и отвернулись от окошка, потеряв всякий интерес к вечерним сибирским пейзажам.
– Ну, слава тебе, Господи! – отец пробормотал с облегчением.
– Ты думаешь, они могли нас снять с поезда? —
– А ты хочешь сказать, что – тебе не так подумалось? – ответил вопросом на вопрос сердито. – Потом добавил: – Они всё могут. От них всего можно ожидать. Это их государство, тут их власть, их законы.
А потом трое суток в пути. Трое суток ощущения внутренней почти полной свободы.
Старшие ребята вели себя мудро, как опытные дисциплинированные путешественники. Младшая – Любушка – сразу же освоилась в вагоне и стала очень быстро баловницей не только нашего укрупненного семейного коллектива, но и бригады проводниц. За трое суток мы перезнакомились и подружились и с пассажирами из соседних купе. Дети беспокойства не доставляли, после сибирских будней их интересовало все кругом и в вагоне, и в большом мире – за окнами. Только за Любой нужен был постоянный, хоть отдаленный контроль. Она вела себя очень активно, подчас, даже по-детски беспардонно, пользуясь добрым чувством взрослых. Неожиданно вдруг она оказывалась в купе проводниц, или среди молодых ребят соседей. Ей только недавно в начале июня исполнилось всего два года, но она уже разговаривала и могла выразить свои пожелания.
Много лет потом, вспоминая прошлое наше путешествие, кто-нибудь с умилением пытался копировать жалобную просьбу засыпающего ребенка:
– Дедуська! Дай Бубуське молока!
Она еще не разобралась в степени родства своих прародителей, путала их звания. И с удовольствием, без всякого стеснения, несмотря на запреты, как должную подать собирала гостинцы от соседей.
И, может быть, именно от нее начиналось ощущение удивительного комфорта в нашем временном маленьком мирке перенаселенного, но совсем не тесного для нас купе.
Женщины дружно хлопотали над устройством быта, в этом ощущался всеми залог оптимизма будущих дружеских взаимоотношений. А отец с некоторым даже озорством, плутовато поглядывал на меня. И, было тогда только чуть-чуть, совсем немножечко тревожно на душе.
Мы сами себе так нравились! Ведь мы решились! Мы бежали из Сибири!.
В Московском людском водовороте мои родители проводили нас до Павелецкого вокзала, о сами отправились на Киевский. Они ехали в украинский город Дубно к Тоне – старшей моей сестре. А еще – и через Киев, с остановкой в нем, встречи ради и с тетей Олей, старшей сестрой моей мамы. А я иззавидовался – душа рвалась: «В Киев хочу!»
А здесь в Москве практически начинался уже «Материк», так называли, прибывающие из Севера, Дальнего Востока, и Сибири, «Центральную» Европейскую часть страны. И, как казалось, здесь, будто по волшебству все уже становилось простым, понятным и доступным. И отношения между людьми и расстояния с совершенно другими масштабами.
А всего ночь бы в дороге – и вот тебе Киев! И автобусом всего за несколько часов можно доехать и до Винницы. И до Дубно – к сестре в гости тоже можно…. Никаких ограничений, проверок тебе, никакого наглого контроля. Билет в кассе купи – и рассаживайся удобней… Люди вокруг доброжелательные, без косых взглядов. Никаких подозрений, а особенно по отношению к пассажирам с детьми! …Тремя! Никто из попутчиков и подумать бы не мог о том, что вот этот я – совсем по сути своей не такой как все они. Что я – совершенно иной. Что у меня даже и паспорт – это документ с ограничениями. Приложением к нему, к этому паспорту свободного гражданина должна предъявляться справка «об освобождении» оттуда….
Нам билеты до Михайлова дали на шестичасовый почтово-багажный. Ну и ладно – торопиться то некуда!
Вокзал Павелецкий небольшой, будто провинциальный – это вам не гиганты – Казанский или Киевский. И пассажиров совсем немного. Мы заняли целый угол, расположились вольготно, перекусили тем, что осталось с дороги, усевшись рядком, заели московским мороженым… Вкуснота! Комфорт!
Я после еды долго ходил кругами около телефонной установки в почти пустом зале для дальних пассажиров, никак не осмеливаясь поднять трубку этой столичной чудо – техники.
И, несмотря на то, что считал себя вообще-то в той эпохе, в какой-то мере, даже передовым культурным человеком, я не мог себе и представить…, И не технически… нет. А чисто в виртуальном плане, как это так, после целых двенадцати лет разлуки, диких условий лагеря, сибирской ссылки, я смог бы где-то на другом конце провода, да еще в Москве! услышать до слез такой родной голос своего старого друга.
Господи! Как руки дрожали перед героическим поступком!!!
Жена иронически поглядывала в мою сторону: ну чего мучается мужик – старика-то уже давно нет! Сколько лет прошло! Молодые и то вон мрут, как мухи! А она-то ЕГО ведь не знала!!!!
А какой-то мальчишка лет тринадцати, даже не глянув на меня, развязно, как у себя дома, нагло скользнул в будку впереди меня, плотно прикрыл дверь и долго кривлялся, изворачивался, разговаривая, как видно с девочкой. А я стоял уже совсем рядом со стеклянной дверью, оберегая очередь от новых вторжений. И злился на того, ни в чем не повинного, парня. Но больше еще на себя самого.
И всё мял я в руках письмо Николая Алдохина, который уже давно в прошлом сообщил мне московский телефонный номер нашего общего воркутинского друга.
Столько же лет этому письму? Уже и бумага пожелтела, Алдохин сам потерялся где-то в жизненном водовороте.
Но Федор Федорович, это наш общий у нас с ним старший товарищ… и преданный друг… оказался благодаря этому листку потенциально доступным…
Однако, чего только в жизни не бывает…. Могут быть ведь ремонты в квартире или на телефонной линии… Смена номеров… Дома может быть его нет на данный момент…
А он вдруг… ответил сразу… почти мгновенно, будто специально сидел и ожидал моего звонка.
У меня в горле сразу возник какой-то ком, и я назвал себя чужим голосом. Однако – он всё же – узнал меня!
– Юра – Юрочка! – И голос его дрожал… – Да, как же я рад тебя слышать! Да, действительно. Я ожидал звонка… жены. У нас тут некоторые бытовые сложности с соседями. Но ты бери такси и срочно приезжай. Я расскажу куда! Не стесняйся – я встречу машину у подъезда, и оплачу проезд. Адрес – запаши или запомни…
И, пока он говорил, у меня в горле все рос так не вовремя возникший этот ком, голос охрип, руки дрожали…
– Федор Федорович… Федор Федорович… сипел я через силу – повторяя раз за разом. – Неужели же это действительно вы?… Какое там такси? Мы же проездом! И я ведь не один. Нас же здесь очень много. Есть и очень маленькие.
– Всех вези! Рады всем! Разместимся!
– Нельзя нам. Мы с вещами. И поезд наш уже через три часа. Мы просто ничего не успеваем.
И он сам побывал тогда на вокзале, познакомился с моими: женой и детьми, оставил по себе в память в каждом из них.
Я уже сюда приезжал и раньше… – рассказывал я ему. – В отпуске был с семьей. И номер вашего телефона у меня уже тогда был..
– Ну! И почему не позвонил? Стеснялся?
– Нет. Я был тогда совсем незаконно. Боялся и на вас навлечь неприятности…. Но сейчас тоже… вы знаете? … сейчас я тоже в бегах… Самовольно вот взял, собрал семью и уехал оттуда… из Сибири. А у меня же нет прав на выезд из Сибири…
Он огляделся по сторонам, посмотрел в сторону моего притихшего семейства, ласково на меня, поглаживая мой локоть…
– Ну сейчас уже время другое, все же …. Нет такого пресса, как прежде. И Господь милостив. Я так считаю, что они и сами всех бы распустили уже, да только почему-то стесняются это сделать. А только и нам всю жизнь их бояться нельзя. Нужно набираться мужества отвоевывать себе какое-то жизненное пространство. А кроме того – ты же не на пустое место обрушиваешься, с такой командой. К родственникам вы приехали. Вот смело и держись, даже иногда может и нагловато…. Такая форма поведения очень часто в жизни помогает. Они там тоже уже не совсем уверены в законности своих действий. Если бы опытному юристу проследить документооборот вокруг твоих этих ссылок по разным Сибирям, то может оказаться, что она совсем даже по советским законам и незаконна, эта ссылка. Решения суда-то ведь нет, и не было. Есть только какие-то приказы, распоряжения… Тебя же никто даже и не предупреждал, что уезжать нельзя. Так может все это фикция? Все так и пройдет. А жена ко всем этим… опасениям как относится?
– Она многого не понимает. Думает, что всё это в основном только моя фантазия. Моя мнительность, мол, заставляет меня опасаться.. Что и у всех вокруг нас в Сибири тоже такая же обстановка.… Такие же обстоятельства. Меня же все в нашем окружении уважают. И что вообще со всеми могут быть подобные казусы. Она и живет в каком-то своем мире, смирившись заодно и с некоторыми сибирскими неудобствами в быту. Она даже умудрилась меня ревновать!
О проекте
О подписке