«Небось, изнасиловать меня хочешь?» Прям как та бабка из анекдота. Рожок перепугался, говорит: «Да, нет, что вы!» Типа насиловать не хочу, но если бить вздумаете, то постараюсь на славу. Откуда ему знать, что там за мысли в голове стариковской. А дед смеется:

«Сейчас я тебя сам, курву, обработаю!»

И смотрит Петр Иванович, а это и не дед уже, а Коля Маленко, только старый-престарый! Противный-препротивный! И уже тазик с раствором подвигает, типа, замурую на хрен, чтоб не дергался и в пропасть. Рожок вниз бежать. А там же чудища! Пасти с клыками, когти наточены. Опять пропотел…

А тут телефон… Рожок проснулся, ничего не поймет. На улице ночь. Свет включил, трубку хвать…

– Але…

А из трубки тишина в комнату льется чужая, незнакомая. Петру Ивановичу бы трубку назад положить, а он допытываться стал:

– Ну что там? Что вам нужно?

В трубке щелкнуло что-то, и потом как бы издалека, голос такой спокойный, меланхоличный, ну как у активных педерастов примерно, доносится:

– Как дела, милый?

Смутился Петр Иванович:

– Какие дела? – спрашивает.

В трубке зевнули и неохотно так отвечают:

– Ну какие там у тебя могут быть дела, старый козел…

Рожок сразу обиделся:

– Кто это звонит? – строго так спрашивает, как следователь на допросе, а сам прикидывает уже: «Это явно кто-то из знакомых звонит. С розыгрышем дурацким. И голос вроде знакомый, а кто не пойму…» А из трубки доносится не менее строго:

– Ты там не прикидывайся! Отвечай по существу. Так, мол, и так. Или ты меня не признал?

Голос зазвучал уже совсем угрожающе, и Петр Иванович поспешно заверил:

– Узнал, конечно узнал…

– То-то,– успокоился собеседник, – смотри у меня старый кобель. Так все-таки, как дела?

– Нормально,– сказал Рожок, чтобы хоть что-то сказать,– а у вас?

– А ты не догадываешься? – с хитрецой ответил загадочный голос.

– Нет.

– А ты подумай, только не долго. И загадки мне свои не загадывай, понял? Я твои загадки насквозь вижу. Понты колотишь, поганая сволочь! Отвечай быстро, конкретно и по-существу! – невидимый собеседник неожиданно впал в истерику.

Рожок лихорадочно подбирал слова, но молчал.

– Я жду! – завопила трубка и выматюкала Петра Ивановича витиевато и злобно,– Ну!

Потом из нее раздался тяжелый вздох и шепот:

– Ладно, козел, я перезвоню…

Гудки, занавес.

Петр Иванович нервно забегал по комнате, сна не было ни в одном глазу.

«Кто? Кто это?»

Звонка не было около часа. Когда обессилевший от беготни учитель рисования, решил, что все случившееся, банальный телефонный розыгрыш, раздался новый звонок. Петр Иванович поспешно схватил трубку и поднес ее к налитому кровью уху.

– Да!

– Я рад, что ты не спишь,– радостно произнес знакомый голос,– не вечно ж тебе спать, ублюдок… Ха-ха, неплохо я сказанул, не так ли?

Рожок часто задышал и прохрипел:

– Что вы от меня хотите?

В трубке захихикало:

– Ну зачем же так официально, на вы? А, сволочь? Ты меня хочешь на измор взять? Не выйдет! Понял? Я и не таких обламывал. Веришь?

Рожок шумно выдохнул.

– Верю… Но я не понимаю!

– Ах, ты не понимаешь? – с неприкрытой угрозой произнес голос,– он не понимает! Смотрите, какие мы непонятливые! У тебя трусы в полосочку, или как?

Переход был настолько неожиданным, что растерявшийся Петр Иванович машинально оглядел себя и брякнул:

– Вроде да.

– Так и запишем,– сказал собеседник и снова дико захохотал. Хохотал он довольно долго, видимо крайне довольный собственным остроумием, потом произнес:

– Короче учти, приятель, если не хочешь себе на полосатую жопу неприятностей, то немедленно все мне выкладывай, и не дай боже ты станешь меня обманывать.

Петр Иванович из последних сил набрался храбрости и крикнул в трубку:

– Что за безобразие!

Голос удивился:

– Безобразие? Какое такое безобразие? Дуремар ты глупый… Попробуй хоть полслова кому-то шепнуть, я башку твою лысую на бутерброд намажу. Понял? Доходчиво объясняю?

Рожок молчал, кусая губы, а собеседник продолжил:

– Да я тебя на галстуке повешу, понял? Ты чего молчишь, ты слышишь меня придурок?

Рожок молчал.

– Знаю, что слышишь. Ну так запомни, если не сделаешь все, что я приказал, пеняй на себя…

– Что приказал? – удивленно спросил Петр Иванович.

– Ты хочешь смерти?

– Нет.

– Значит не перебивай меня, я все тебе уже объяснил. Повешу за галстук, на люстре, или… – голос сделал трагическую паузу,– или на трусах…

В трубке раздался веселый смех.

– Все? – спросил Рожок.

– Ну уж нет,– отсмеялся собеседник,– ну уж нет… Так легко ты от меня не отделаешься.

«О Боже!» – подумал Рожок, ему уже было все равно, плюс дико захотелось спать, да и ноги замерзли на голом полу.

– Ты,– голос заговорил с маниакальной убежденностью в собственной правоте,– ты гадкий, паршивый человечишка. Ты даже не человек, ты сволочь, ты просто… Просто…. Просто… Вошь! – голос взвизгнул,– Ты вшивая вошь! У тебя нет друзей, нет жизненных ориентиров, идеалов, нет ничего человеческого в твоем сраном облике! Тебе наплевать на политику, искусство, историю! Короче, падло, если ты не сделаешь то, что я тебе приказал, ты будешь…

– Ладно,– зевнул Петр Иванович,– договорились.

В трубке повисла тишина.

– Да? – наконец, сказал голос,– ну смотри… Мужик пообещал, мужик сделал. Я ж на тебя надеюсь. Не подведи.

– Обязательно,– заверил Рожок.

Голос засуетился:

– Ну там если проблемы какие-то возникнут, или надо чего, ну ты понял… Звони немедленно.

– Ага,– снова зевнул Петр Иванович, нашаривая ногой тапок,– всенепременно!

– Ну и ладненько, ну и хорошо,– зарокотал голос,– всегда знал, что на тебя можно положиться. Я завтра перезвоню.

– Пока,– брякнул Рожок и кинул, наконец, трубку на рычаг.

Потом не спеша прошел на кухню, попил водички, завернул в туалет и быстро-быстро прошмыгнул в комнату под одеяло. Через несколько секунд Петр Иванович уже спал. Кто и зачем ему звонил, он так и не вспомнил. А завтра никто ему конечно не перезванивал. Кому он нужен старый примаханный учитель рисования? Да и мало ли дураков на свете? Вот так вот оно бывает…

БАНЯ

– Вот смотри Семенко,– важно сказал Байзель,– это мои трусы, а это твои.

– А какая разница? – тупо спросил Костя, игриво разглядывая, кабинки предбанника.

– Не скажи, – степенно ответствовал суровый наставник,– не скажи. Вот, например, ты свои трусы чистые в воду уронил. Скажи теперь, что лучше, старые одеть, сухие или новые, но мокрые?

– Не знаю,– блаженно улыбаясь, ответствовал одиннадцатилетний кудрявый придурок.

– А ты подумай!

– Не знаю,– опять казал Костя.

– Эх, непутевый, надо соседские трусы забрать, незаметно, чистые и сухие, понял?

– Понял, – кивнул Семенко.– тогда я твои, Байзель, заберу! – и все также, блаженно улыбаясь, зашвырнул байзелевы семейники в лужу под скамейкой.

– Ах, ты ж…– Байзель задохнулся от бешенства, подхватил трусы и встряхнув ими в воздухе, доверительно сообщил воспитаннику: – Убью я тебя, Сема когда-нибудь, ей-ей убью…

Костя засмеялся и побежал на выход:

– Не догонишь, не догонишь!

Полуголый Байзель рванулся за ним и силой заставил сесть на место. Костя сразу заныл неприятным писклявым голоском:

– Ихы-хыы! Ну, Байзель, ну не надо меня убивать!

Наставник и по совместительству опекун, скрипнул зубами:

– Раздевайся!

Костя явно струхнул и, укутавшись в байковую клетчатую рубаху, испуганно глядел на Байзеля.

– Раздевайся грязная скотина, в баню же пришли…

–Зачем? – Костя явно стал проявлять признаки беспокойства.

Байзель попытался сорвать с него одежды, но только вырвал с мясом пуговицу.

– Я тебе дам зачем, мыться! – и снова набросился на Костю.

– Не хочу, не хочу, не хочууу! – орал Семенко, кутаясь в лохмотья.

Наконец после получаса напряженной борьбы, Байзелю удалось наполовину обнажить тщедушное тело воспитанника. Он устал, и пот градом тек по его мужественному лицу.

– Штаны снимай! – приказал Байзель.

– Ихы-хыы… – отвечал Костя.

– Убью, сволочь,– прошипел наставник и Семенко снова завыл.

Байзель повторно набросился на Костю и еще минут через пятнадцать тот уже жался в углу, прикрывая срам руками.

– Ихи-хы, зачем ты меня оголил? Зачем? Ненавижу тебя! Ненавижу!

– Да не срами ты меня перед людьми,– взмолился опекун, – стыд-то какой! Смотри, смеются все над тобой!

И действительно в этот самый момент из парилки стали выскакивать голые мужики и со смехом стали разливать пиво и потрошить нехитрую таранку.

Не обращая на них никакого внимания, Семенко все тянул свою бесконечную песню:

– Не ну зачем ты меня оголил?

Байзель понизил голос до шепота и прошипел прямо в ухо непутевому воспитаннику:

– Ты скотина не мылся за тот год ни разу, и опять за свое?

– Болею я,– громко объявил вдруг Семенко,– нельзя мне мыться!

– Чем ты болеешь? Идиотизмом? – спросил Байзель, стараясь ухватить Костю за голую скользкую ляжку.

– Гангреной! – гаркнул Семенко на всю баню.

– Молчи урод! Поговори мне еще! – наставнику удалось перехватить Костю поперек туловища и он поволок его в парилку, но тут пившие пиво мужики оборвали смех и преградили дорогу этой странной парочке.

– Анну, оставь мальца, лысый! – сказал один.

– Ты двинутый, что ли дядя? – спросил другой,– там же люди моются, а ты его с гангреной туда? Разве можно?

Байзель в сердцах сплюнул на пол и проворчал:

– Да какая там у него гангрена, он как кабан здоровый, мыться не хочет…

– Ну, неееет! – запищал «кабан». – Ну, нееее! Я стысняюсь! У меня, правда, гангрена!

Мужики подумали и предложили осмотреть Семенко, после чего в две минуты, не взирая на его отчаянный визг, распластали на кафельном полу. Кроме черных грязевых подтеков, синяков, нескольких царапин и случайно подбитого глаза, никаких следов болезни не нашли и Байзель сильным пинком направил воспитанника в парилку. Там он грубо привязал Костю к лавке чьим-то старым бюстгальтером, и хотя тот кричал:

– Ну не убивай меня! Ну чем я тебе насолил? – стал выбирать веник покрупнее. После первого же хлесткого удара Костя притворился мертвым, после второго ожил и простонал:

– Я умираю…

– Похороним,– мрачно пошутил истязатель и еще разок влепил Косте по спине, думая, куда бы еще хлестануть побольнее.

– Добей меня, Байзель,– простонал Семенко, извиваясь всем телом и раскрывая рот словно рыба, выброшенная на берег.

– Чичас,– охотно пообещал Байзель и со злости пнул Костю ногой. Тот закрыл глаза и стал звать милицию.

Байзель зарычал и прыгнул на него сверху, нервы его не выдержали и он стал топтать и лупцевать Семенко по всем частям тела без исключения, и, наверное, насмерть бы его затоптал, если бы давешние