ПИСАТЕЛЬ

Решил как-то Вовка Якорь писателем заделаться. Узнал, что те деньги немерянные получают. А то Ахинора, жена пристает постоянно: «Дай денег, дай денег!» Заколебала дурра здоровая. Вобщем сидит Вова за столом трезвый, думает о чнем бы таком написать эдаком? Ну вот, например, стол. Да? Да. За столом мужик сидит. Год сидит, два сидит, три… На четвертый подошли к нему, а он уже и не живой.

Ну потом, что? Потом похороны, родственники придут, кто плачет. Кто смеется втихую. О! Как Ахинора за стенкой по телефону.

Ну из-за имущества там разногласия начнутся, как же без этого. Перегрызутся между собой как собаки, пео-человечески. Да. Потом кладбище. Пихнут мужика в яму и нету его. Вот и все дела. Напьются на поминках все кроме него, как свиньи, тоже по-людски. И так себя вдруг Володьке жалко стало, что слезу непрошенную рукой татуированной по щеке размазал даже. И карандаш сломал.

А тут и Ахинора Степановна зашла незаметно, поглядела на муженька, плюнула в сердцах и думает:

« У-у, сука такая, все пишет, пишет, писатель великий, глаза б мои не видели!»

Пишет Володенька, трудится, потеет, не работает нигде, сволочь…

ПЕТЯ – БОЛЬНОЙ

Ну, а может это врач?

Дам ему ногой пинка!

Петр Иванович Рожок вызвал на дом врача. Ну не то чтобы заболел, а больничный понадобился. Стал ждать. А в мозгах куриных одна мыслишка только и вертиться. В стихах: «Что ж за врач придет ко мне с толстой сумкой на…» Короче понятно.

Прежде всего, надо было приготовиться самому. А что лучше всего отличает заболевшего человека от здорового как не компресс? Давай Рожок, вперед, крути компрессы и на горло, и на глаз, и на задницу. Долго перед зеркалом крутился Петр Иванович, в результате повязал мокрую тряпку на шею, вода по животу волосатому потекла. Брр… противно. Ладно. Разделся, лег. Майку почище натянул и давай думать, где врачей рассаживать. Припер стул, поставил у кровати. Сел на него. Пощупал, крепок ли? Крепок оказался. Посидел подумал, а вдруг двое придут? Притащил второй, рядом поставил, потом один напротив другого, тоже неплохо получилось. Еще подумал и за третьим побежал. Мелькнула по дороге предательская мыслишка: « А вдруг четверо?», и даже привиделись строгие лица трех врачей в белых халатах, восседающих напротив кровати, и их немой укор: «А четвертому?» А четвертый докторишка старенький такой, хилый с чемоданчиком у двепей мнется. Рожок даже головой помотал, чтобы кошмар отогнать, перекрестился на всякий случай и в углу комнаты примостил табуреточку, из кухни. Мало ли? После чего почувствовал полный упадок сил, застонал для натуральности и рухнул в кровать.

Стал дальше думать, и не хотел, а мысли сами в голову-то лезут. Куда ж их девать?

« А какой врач ко мне придет?»

«А как себя с ним вести?»

И вдруг! Главное забыл!

«Лекарства!»

Мигом приволок старинный сундучок, в котором лекарства хранились и на табуретке, что для старенького доктора предназначалась и расставил. После еще раз все стулья выровнял, как положено, так чтобы небольшой консилиум не стыдно было проводить при необходимости, полюбовался на дело рук своих грешных и лег. Закрыл глаза и опять началось:

« А вдруг женщина придет, интересная?»

« А я в неглиже?»

« Ну уж нет, лучше я буду в майке, чем больничный не получу!»

И хотя образ симпатичной молодой докторши преследовал Рожка, галстук Петя надевать не стал.

« О! А вдруг у нас роман получиться? Она же женщина интересная, да и я ничего, мужчина видный!»

Петр Иванович вскочил, подбежал к зеркалу, почему-то раскрыл рот и проверил коренные зубы. Оказались на месте. Он смутился, дернул вялым бицепсом и вернулся в кровать.

«Ой! А не дай бог практикантку пришлют! Залечит она меня!»

« Не то лекарство, точно выпишет. Нет, я ей сразу скажу, ничего мне не выписывай, только больничный и все!»

«ОЙ!» Рожок аж подпрыгнул.

«А вдруг мужчина придет опытный, раскусит он меня, как пить дать. Его же не обольстишь, как ту женщину интересную. Или обольстишь?»

«Нет!»

«Ему ж деньги надо будет дать!»

«Ой!!!»

«А вдруг педераст, какой-нибудь придет. Бывает же такое? Ласковый. Скажет снимите маечку я вас послушаю, снимите трусики, я вас пощупаю…»

«Тьфу, гадость какая все время в голову лезет!»

«А хотя всякое может быть, вполне… Например садисты!»

«Да, врачи-садисты. У них шприцы специальные, заколют насмерть, а потом порежут на органы…»

У Петра Ивановича от волнения даже температура поднялась. И тут звонок в дверь…

«Открывать, не открывать?»

Делать нечего, больничный нужен, пошел открывать.

На пороге стоял не врач-садист, не врач-женщина интересная, а просто Ярослав Иванович Пасенков. Он хмуро осмотрел Петра Ивановича из-под густых черных бровей и произнес недовольным баритоном:

– Тебя только за смертью посылать… Чего это ты такой?

Петр Иванович пощупал компресс и прохрипел:

– Болею…

– Зарядкой надо заниматься,– произнес наставительно Пасенков и отодвинув Петра Ивановича прошел в комнату, мурлыкая под нос: «Но сурово бровки мы насупим, если враг захочет нас сломать». Допел, сказал:

– Так вот, Петя, – осмотрел мебель, алчно окружившую кровать, и спросил:

– А что тут за колонный зал дома союза? – и не ожидая ответа захрустел попавшимся под руку яблоком.

– Я врача вызвал…

– Хм… – Пасенков задумался,– а ты слышал, что врачи нынче все из Индии, кришнаиты. Восточная медицина. Они на твоих стульях и сидеть-то не будут!

– Как это не будут? – обиделся Рожок,– У меня отличные стулья!

– Говно у тебя, а не стулья! Они на полу сидеть обучены. И молиться. Харри, там Ара, Харри, Кришна. Понял? Какой ты тупой все-таки!

Пасенков подмигнул Рожку и закружился по комнате в медленном индийском танце, напевая:

«Харри Кришна бровоньки насупит…»

Натанцевавшись, Ярослав Иванович прекратил свое незатейливое кружение и вполне конкретно сказал:

– Денег займи…

– Нету,– решительно ответил Петри Иванович,– мне еще с врачами рассчитываться.

Пасенков погрозил ему пальцем:

– У нас медицина бесплатная! Ты что не в курсе? – он сотворил ужасно жалостливую гримасу,– Бедняга, все в курсе, ты нет. Теперь знай! А раз врачу платить теперь не надо, то денег мне займи!

Рожок упрямо и отрицательно помотал головой.

– Но сурово бровки мы насупим… – пропел Пасенков угрожающим тоном и стал собираться, видя что песни его должного эффекта, как впрочем и танцы не произвели. Они ушел хлопнув дверью и оставив на столе качан загрызенного насмерть яблока. Еще одно он унес с собой. Петр Иванович с омерзением зацепил качан двумя пальцами , подошел к окну, открыл форточку и бросил его вниз. И тут за спиной раздался суровый голос:

– Ага, вы значит больной?

Петр Иванович чуть не перднул от неожиданности, он быстро обернулся и приговаривая: «А я вот. Только яблочко скушал, витаминчики, знаете ли…», нырнул под одеяло.

– Знаем мы ваши витаминчики,– недовольно пробурчал доктор, которым оказался вполне нормальный мужик с бородой и в белой врачебной шапочке, натянутой на самые брови. Он посмотрел на Петра Ивановича взглядом Кашпировского и произнес:

– Вылазь, слушать буду.

Петр Иванович охотно подставил под трубку свое мерзкое тело. Врач брезгливо сорвал с шеи больного компресс и приказал:

– Сменить.

– Слушаюсь,– отрапортовал Петр Иванович и спросил:

– Дышать?

– Не обязательно,– ответил доктор, без особого энтузиазма прислушивавшийся к Петькиным вздохам. Потом произнес:

– Хватит,– и добавил,– все ясно, не жилец!

Тут Рожок, с рожи которого не сходила довольная ухмылка, резко побледнел:

– Как?

– А вот так, не жилец! Гроб заказывать надо.

– Ой… Ой-ей-ей! – взвизгнул Петр Иванович, зарываясь лицом в подушку,– что же делать?

– Да уж ничего не сделаешь, – проговорил врач степенно, машинально вытягивая из Петькиного сундучка разноцветные бутылочки. Взгляд его остановился на одной черной баночке и он ухмыляясь отставил ее в сторонку.

– Пятьдесят,– произнес доктор, выдержав классическую паузу, которой позавидовал бы сам Станиславский.

– Что?

– Пятьдесят! – твердо повторил врач.

– И я буду жить?

– Возможно,– цинично заключил доктор,– и в следующий раз, когда надо будет больничный получить, не фиг на дом вызывать, чай не принц, а по нечетным ко мне, 31-й кабинет. Ясно?

– Так я буду жить?

– Будешь,– кивнул доктор утвердительно.

Петька тоже кивнул, губой дернул и полез в комод за деньгами, ляжками голыми светя. Доктор не спеша заполнил больничный, встал и уходя спросил:

– А там в сундучке, твои лекарства?

– Мои,– гордо ответил учитель рисования.

– Пей! – назидательно произнес врач и добавил,– особенно это! – и указал на черную баночку, на которой неровным рожковым почерком было выведено: «Крысиный яд».

Оказавшись на улице, Ярослав Иванович Пасенков, отклеил бороду, выбросил докторскую шапочку и задумчиво напевая про насупленные бровки зашагал в сторону магазина. День удался.

А Петр Иванович проспав с полчаса, очнулся в прекрасном настроении и рученьки его потянулись к оставленному доктором больничному листу. Он долго не мог врубиться в смысл написанного, а когда врубился, то долго не мог осознать. Вместо больничных рекомендаций на листке были нацарапаны следующие стишки:

Если врач пришел к тебе,

С толстой сумкой на ремне,

Заглуши невольный стон,

А то насупит бровки он.

Стихи были корявые, пасенковские, но Петру Ивановичу не удалось заглушить невольный стон, после прочтения. От досады и перенапряжения он снова потерял сознание и в желудке у него произошел небольшой путч. А настоящий врач к нему в тот день так и не пришел. Занят был. А на завтра Рожок уже и сам на работу побежал, как ни в чем не бывало. Вот и вся болезнь.

ТЕЛЕФОННАЯ НОЧКА

Ночью в квартире Петра Ивановича Рожка зазвонил телефон. А Рожку сон снился про то, как он на гору лезет, а дышать тяжело, а ноги не гнутся, но знает паразит, что если не долезет, то внизу караулят его чудища ужасные, как раз те, что в прошлую ночь за ним по школе гонялись. Ну и что? А ничего, долез, хотя и уморился здорово. Всю простынь намочил, так уморился, а на вершине горы – дед незнакомый. Сидит и смотрит подозрительно с прищуром: «Что, мол, долез, гад?»

Ну гад и отвечает: «Долез!»

Дед тогда дубинку милицейскую резиновую вынимает и говорит: