Стоял душный безветренный вечер. Пыльная незнакомая улица городской окраины будто вымерла от зноя. Щурясь от солнца, они шагали с Монголом среди утопающих в зелени однообразных кирпичных домиков, всматриваясь в номера домов.
– Тебе с такими хайрами не жарко? – Монгол смахнул с носа каплю пота, с тоской поглядел на давно пересохшее бледно-голубое небо. На нем не было ни облачка.
– Это вместо шапки, – ухмыльнулся Том. – Чтобы голову не напекло.
– А она ничего? – снова спросил Монгол.
– Оля? Не в моем вкусе.
– Это хорошо. Вкус у тебя дурной, значит мне понравится, – одобрительно хохотнул Монгол. – Может, ее на дачу к тебе пригласим?
– Попробуй.
– Я так и не понял, где ты ее нашел?
– В больнице познакомился. Я ж в нейрохирургии две недели провалялся, с конкуссией.
– Это шо такое?
– Сотрясение головного мозга. После похода нашего на Стекляшку.
– А, точно. Мне кто-то рассказывал.
– А чего в гости не зашел?
– Не получалось у меня, – Монгол замялся. – Вначале трубу прорвало… Два дня сантехника ждали. Потом матери помогал, с закрутками… Чайник-то варит?
– Болит иногда. И сверчки в голове звенят. А еще сны снятся такие… Яркие.
– Мы когда со Стекляшки вернулись, то думали, что ты куда-то влево взял, огородами, – сказал Монгол.
– Слева отрезали уже. Я через поле бежал.
– Надо было нам за тобой вернуться.
– А смысл? Люлей мало не бывает. И вы огребли бы. Ты видел, сколько их за нами бежало?
– Видел, – уважительно произнес Монгол. – Ты извини, что я в лазарет не зашел.
– Ладно, забыли. У нас на этаже молодых не было. Ни больных, ни медсестер. Скучно. Ну я как-то вечером цветов нарвал и в терапию на пост подкатил. Про музыку поболтали, про всякое. Так и познакомились. Я, конечно, сказал, что «Ништяки» – лучшая группа в городе.
– Красавец! Это правильно, – усмехнулся Монгол. – Не «Генератор» же какой-то.
Оба засмеялись. «Генератор» была самая старая и профессиональная группа в городе.
– Она вообще в музыке не рубит, – сказал Том. – Приехала откуда-то, здесь жилье снимает.
– Про меня рассказывал?
– Ага. Сказал, что ты лучший барабанщик города, – засмеялся Том. – И сам Лебедь из «Генератора» тебе в подметки не годится.
– А в дыню? – беззлобно сказал Монгол. В словах Тома звучала неприкрытая ирония.
– Сань, Лебедь тоже не с неба упал. Учился человек как мог, а не по сборам шлялся.
– Лебедь у самого Обломиста учился, в Харькове, – с завистью протянул Монгол. – А мне у кого? Я уже все кассеты пересмотрел. Но там быстро все. И качество…
– Не в этом дело. Что я про тебя ей скажу? Что ты стучишь так себе?
– А просто сказать, что у нас в группе классный ударник, нельзя?
– Я врать не люблю. Я ж панк.
– И ради друга? Черствый ты человек, Том… Мы не прошли?
– Нет. У нас Тихая, 10.
– Ладно, проехали. А что там за микшер?
– Я сам толком не понял. Оля сказала, что у нее дома «штука такая с крутилками» валяется, от прошлых жильцов. «Электроника». Тяжелая, говорит. По описанию – точно микшер, каналов на пятнадцать.
– А если сломан?
– Посмотрим. Отвезем ко мне на дачу, там покрутим. Если работает, я его оттуда в студию заберу: от меня автобус без пересадок. А если нет – разберу, поковыряюсь. Если увижу, чего отвалилось – припаяю. Или к соседу отнесу. Он за бутылку что угодно сделает.
– Кстати, о даче. У меня для тебя сюрприз есть. – Монгол загадочно хлопнул себя по боку.
– А что за сюрприз?
– Увидишь. С тебя ножовка по металлу, консервная банка и свинец. Ну, может еще напильник пригодится.
– Банку найду, инструменты тоже. Со свинцом сложнее. Олово пойдет? У меня его полно, с работы осталось.
– Пойдет, – Монгол понизил голос. – Пули лить будем.
– Ого! – обрадовался Том. – А ну колись, что задумал?!
– Вроде пришли? – вместо ответа Монгол кивнул на синие ворота с цифрой «10».
Калитка была закрыта. Том взялся за кольцо, постучал. За воротами звякнула цепь, заливисто зашлась в лае мелкая собачонка. На стук никто не открывал.
– Часы есть? – спросил Том.
– Нету.
– Наверное, раньше пришли. – Том сел на скамейку у дома.
– Пошли во-он там посидим. Не люблю палиться, к кому пришел, – Монгол ткнул пальцем в конец улицы. – Район стремный, волчарня.
Они развалились под развесистой яблоней. Здесь было чуточку прохладнее. Собака умолкла.
– Хорошо в деревне летом, – Том смахнул с бровей пот, лениво разглядывая длинную пустую улицу.
Хотелось стать земноводным, забраться по шею в речку и больше никогда из нее не вылазить.
– Ага. Селюки, – Монгол сорвал у себя над головой зеленое яблоко.
– Кстати, здесь за углом пивнуха «Ромашка».
– Бывал там?
– Как же. Бывал, с эскортом, – усмехнулся Том. – Помнишь, я тебе про меч рассказывал?
– Не-а.
– Как-то раз нашли мы стальные обрезки. Длинные такие, в форме сабель, толщина – пятерка. Выбрали поинтереснее, и на литейку пошли. Нашли там железную бочку, вышибли дно, разожгли в ней огонь, и на рельсах ковали. Целую неделю ходили. Расковывали с одной стороны, и получался двуручный палаш. Я тогда на сборы в первый раз пришел, и его хотел взять. А ты меня еще сказочником назвал.
– Не помню. Может, – сплюнул Монгол. – И что?
– Они уже почти готовые были, в последний раз можно было и не ходить. Но мы ж не знали. А там дорога между двух заборов с колючкой, сбежать некуда. Назад идем, вдруг бац! – рядом «буханка» останавливается. Вылазят менты: «Стоять, что в сумках?» Ну, и добро пожаловать в кабриолет. Мент говорит: «Вы на сборы, наверное, собрались?» А Серый ему: «Не, что вы, мы люди приличные. Мы на сборы не бегаем. Это чтобы дрова рубить и колбасу резать». Менты поржали, конечно, и повезли нас куда-то. А темно уже. Катали-катали по городу, и к «Ромашке» привезли. Сами в пивбар, нас в машине оставили. Тут водила и говорит: «У меня сын такой же дебил, как вы. Валите отсюда, а я скажу, что вы сбежали». Ну, мы и свалили.
– Мечи жалко, – вздохнул Монгол.
– Ага. И молотки, гады, забрали. Но это не все. Через месяц в «Слобожанской правде» статья была про городские молодежные группировки. Сама статья – бред идиота: слухи, сплетни, цитаты с заборов. Вверху статьи – фото каких-то западных панков с полуметровыми ирокезами. А посередине – мент с моим мечом, и подпись: «Вот с этим молодежь ходит на так называемые сборы».
– Во дебилы! – захохотал Монгол.
– Слушай, нет ее. – Том еще раз достал записку, посмотрел адрес. – Может, раньше пришли?
– Может, не услышала?
Том сходил еще раз, постучал, для верности кинул в окошко камушком. Ответа не было. Он вернулся назад.
– Нет никого.
– Ну, нет – так нет. Посидим еще. Мы же не спешим?
– Не спешим.
Минут через пять по дороге проехал мопед, на котором важно восседали два пацана. Том и Монгол проводили их взглядом.
– «Верховина», – важно проговорил Монгол, сделал пальцы «козой» и прыснул.
– Ага. Местные рокеры.
Метрах в десяти мопед закашлялся и заглох. Тот, что сидел спереди, смуглый крепкий пацан, отчаянно подгазовывая, дергал намотанный на руку трос сцепления, но двигатель не заводился. Второй, поменьше, немного постояв рядом, вдруг резко повернулся и пошел к ним. Одетый в дырявые кеды и большой грязный пиджак, шкет был явно цыганской крови. Остановившись за несколько метров от скамейки, он деловито цыкнул сквозь зубы.
– Вы до кого?
– Ждем, – меланхолично ответил Монгол, не поворачивая головы.
– Кого ждете?
– Не тебя.
– Это моя скамейка.
– На ней не написано, что твоя.
– Я сейчас брата позову.
– Зови, – все так же безучастно сказал Монгол.
Пацан развернулся и быстро зашагал к мопеду.
– Самое место для разборок, – тихо сказал Том.
– Ты молчи, я разрулю.
Через минуту цыганенок вернулся с братом.
– Ты откуда такой борзый? – сходу сказал тот Монголу, вытирая тряпкой крепкие руки.
– Мы из Конотопа, – сказал Монгол, не спеша доставая из кармана сигареты. – Нам тут звенели, что у вас на районе бойцы сильные. Нам нужно человек десять.
– Зачем?
– Одним лохам конотопским пистон вставить. Курить будешь? – Монгол протянул цыгану сигарету.
– На тырды![1] – сказал брату меньший, но тот дернул плечом, подошел, взял. Шкет остался сзади, все так же недоверчиво разглядывая чужаков.
– Цена?
– Ящик водки.
– Сколько их?
– Пятеро.
– Ехать далеко? – цыган был делано скучен, но в воздухе уже повисли первые нотки той объединяющей атмосферы, когда союзники планируют общий удар по врагу.
– Сто кэмэ. Своим ходом. У вас же тут автовокзал рядом.
– Я с пацанами поговорю. А ждете кого?
– Та чувачка одного ждем, да что-то не видно его, – Монгол встал, похрустывая суставами пальцев, вышел на середину дороги, присел, посмотрел вдаль. – Кинул нас, наверно. Лана, пацаны. Пойдем мы в «Ромашку», посидим. Так что, с пацанами поможете?
– Когда нужно?
– На неделе. Я телефон тебе оставлю. Бумага есть?
– А вон, на земле напиши.
Монгол взял палку, написал в черной мягкой земле у яблони несколько цифр.
– Кешу спроси. Лана, бувайте, пацаны.
И они, не поворачиваясь, пошли к «Ромашке».
– И зачем это шапито? – спросил Том, когда они зашли за угол.
– Мы на чужой территории, – Монгол говорил тихо, сквозь зубы. – Если и дальше тупо светить таблом по окрестностям, то через полчаса к нам подкатили бы не двое, а человек пять-семь. Стали бы выяснять, кто мы и откуда. Сам понимаешь, с пятью базар совсем другой. И по ушам ездить труднее, и в лицо кто-то может узнать, что пятерские. А теперь эти двое вроде бы как с нами заодно. И про нас кому попало болтать не станут, чтобы водярой не делиться, и мы им ничего не должны. Кругом хорошо.
– А что за номер написал?
– Так, общаги одной. Пусть звонят.
– А кто такой Кеша?
– А я знаю? – захохотал Монгол.
– Ну, ты мастер баки забивать. Я как твою телегу на Стекляшке вспоминаю, до сих пор смешно, – засмеялся Том.
– Про Машу?.. Ладно, харош болтать. Ты хайры-то свои прибери. «Ромашка» – самое оно, для музыкантов. Роялю не хватает.
Отбросив висящие в дверях полиэтиленовые полоски, они вошли внутрь пивбара.
Здесь было не прохладнее, чем на улице. За прилавком, подперев рукой голову, безучастно громоздилась бронзоволосая продавщица с объемной, как тумба, кормой.
– У вас квас есть? – неожиданно спросил Монгол.
– Квасу нету.
– Ладно, давайте пиво. Два. – Монгол тяжело вздохнул, протянул деньги.
Они сели за пластиковым столиком у самой двери. Здесь чуть сквозило, и оттого было прохладнее.
– Эх… – Монгол снова вздохнул, тупо уставился в недра своей кружки.
– Что вздыхаешь?
– Та мне пива нельзя.
– Что, здоровье не позволяет? – усмехнулся Том.
– Та не… Была одна история, – Монгол опустил глаза. – Как-нибудь расскажу.
– Главное не нарезаться. А то еще микшер не дотащим. – Том отхлебнул пива, глянул по сторонам.
Это был один из самых старых пивбаров города, который после перестройки стал гордо называться «кафе». Здесь по-прежнему было просто и по-сельски душевно: смена имени никак не повлияла ни на публику, ни на внутреннее убранство заведения. Все те же покрытые облезлым кафелем стены, аляповатый алюминиевый декор за витриной, замызганная каменная стойка и тяжелые потолочные вентиляторы. Сменились только столы: вместо круглых и высоких, за которыми можно было лишь стоять, появились пластиковые квадратные столики с орнаментом из листьев.
Том лениво глазел в окно, где под цветущим кустом жасмина вылизывался большой черный кот. Закончив умывание, он вскоре показался на крыльце, подошел к их столику, потерся о ножку и тут же лениво развалился на проходе.
– О, Васька наш пришел! Где тебя собаки носили? – скучающе проговорила продавщица.
Народу было немного. По соседству с ними сидели два пожилых приятеля. Один, с всклокоченными черными волосами, уже не мог поднять голову, и, подперев ее руками, пускал пузыри. По его лицу ползала муха. Второй, совсем седой старик, тепло смотрел на потухающего друга, и, посыпая солью слюнявый край кружки, молча прихлебывал мутное пиво.
Чуть дальше, в глубине кафе, пила водку шумная компания. Время от времени те, нехорошо поглядывая в их сторону, выкрикивали что-то вызывающе. Было очевидно, что от них не укрылся спрятанный Томом под футболку хвост волос: придя в такое место, по всем понятиям он явно нарывался.
– Говорят, во Львове в кафе обычные люди ходят, – Том откинулся на спинку стула. – Учителя, там, бухгалтеры. Студенты.
– Да ладно?! – недоверчиво хмыкнул Монгол.
– Серьезно. И не только во Львове. В Харькове тоже. Люди с семьями даже ходят, поесть чисто. Не боятся.
– Да ладно?! – повторил Монгол.
– Лелик рассказывал.
– Страх потеряли?
– Не. Просто это нормально у них. Принято так. Культура.
– Культура – это понятно. Но откуда у нормальных людей деньги?
– Ну это ж Харьков! Барабашка – самый большой рынок в мире. Люди крутятся, – веско вставил Том, и вдруг добавил:
– Надо же, с таким гадюшником рядом жить.
– А она тебе правда не нравится? – снова спросил Монгол.
– Я ж говорю, не в моем вкусе. Как по радио в передаче «Познакомлюсь» девки говорят: «Кажуть – сымпатычна».
– Ладно, давай еще по пиву, – Монгол снова недоверчиво глянул на приятеля, почесал челюсть.
– Давай.
Пиво отдавало мылом.
– Ты это. Извини, что так вышло. Это вроде как я виноват, что тебя тогда с нами после репетиции позвал. Просто мало нас было.
– Да ладно. Меня ж никто не тянул, – пожал плечами Том.
– Тебе вообще крупно свезло. Я не врублюсь, как они тебя там такой толпой не затоптали.
– Я драки не помню. Меня окружили, и сразу по затылку вырубили. Даже синяков не было.
– Надо же. Бывает, что и волки лежачих не бьют, – удивился Монгол.
– Так! – серьезно сказал Том. – Ты обещал завязать со всей этой сборовской дуристикой. Барабаны свои учи. Если на концерте налажаешь, Дрим тебя выгонит.
– И что?
– Как что? И прощай, девки, слава и великое будущее.
– Я ж сказал, что все, – протянул Монгол. – Можешь считать, что я теперь панк.
Том засмеялся.
– Что смеешься? Не веришь?
– Панк – это ж серьезно.
– Я тоже серьезно. Ты меня в панки примешь?
– Да хоть сейчас. Вот тебе булавка. Клятвы, извини, нет. Можешь какую-то песню летовскую выучить, и петь ее утром, в качестве гимна.
– Супер, – Монгол взял булавку, пристегнул ее к воротнику футболки. – Мать говорит, что после любого посвящения все обязательно будет получаться. Энергетика, все дела. Так что я теперь точно барабанить научусь. Ты мне только растолкуй, что такое панк.
– Это так не объяснишь, – Том задумался. – Это типа образ жизни. Это когда тебя тошнит от внешнего мира, потому что весь мир – он фальшивый, лицемерный, продажный, и вообще дрянь. В нем все улыбаются, делая западло за спиной друг другу. Поэтому панки ни под кого не прогибаются и стоят за правду. Как пионеры. Только пионеров крышевала партия, а панки в душе анархисты, поэтому над ними никого нет. Они презирают государство, потому что оно аппарат насилия и не имеет права качать права. Все должны быть свободны, и никто не властен ни над кем.
– Ясно, – Монгол скучающе посмотрел в окно. – А чем тогда панки от остального рока отличаются?
– Панк – это крайняя степень рока. Это такая предельная искренность, уже на максимуме. Как говорится, ручки вправо. Панк не может врать. А остальной рок – он все немного лакирует музыкой, поэтому смыслы притупляются лирикой. А когда смыслов совсем нет, – это уже попса. Понял?
– А вот еще вопрос. Панки вроде с ирокезами, а ты – волосатый. Почему?
– Потому что я не системный. Любая система ограничивает, порабощает. Не хочу в шаблон попадать.
– Ясно. Только при чем тут музыка?
– Тут не музыка главное, тут образ мысли. Музыка как бы потом появляется. Из философии.
– Понятно. Короче, как наши сборовские пацаны на районе, – заключил Монгол. – Своя музыка, свои понятия.
– Не, гопы – они и в Африке гопы.
– Тут ты не прав. Сборовские – они же все разные. Вон хотя бы Мосю взять. Еврейский интеллигент. Как он без скрипки в первый раз на сборы пришел, я не понимаю. Цоя на гитаре любую песню споет. А бегал года четыре. Он гопник? А Громозека – гопник? Технарь, помешанный на машинах. Или вон Пеле. Одна извилина, и та – за футбол. Лимон гопник? Нормальный же пацан, честный, и подляну никогда не устроит. Все же хорошие ребята, не уроды.
Монгол окинул взглядом пивбар.
– Хотя, конечно, там и уродов полно. Есть такие, что… Да их везде полно. Уроды с уродами дружат. Что, среди панков уродов меньше?
– Не знаю. Может, и меньше.
– Да ладно. Уродов везде хватает.
– Хватает, конечно. Но не везде они могут проявить свою уродскую суть. Рок – он же типа личность воспитывает, а тут… Стадо. Я хоть и не долго бегал, но… Согласись, вот когда ты в толпе бежишь, а вокруг тебя все с колами, – оно ж прет изнутри, от всевластия этого. Так ведь? В толпе быстро становишься уродом. Энергия такая, всех порвать. А главное, что это приятно, и никто вокруг не против.
– Есть малька, – согласился Монгол. – Но этим лучше не увлекаться. Нужно по сторонам смотреть, а то затопчут.
– Наверное такой же кайф большевики испытывали, – продолжал Том. – Просто у них этот праздник не заканчивался вечером в ментовке. Прикинь: законов нет, ментов нет, и править другими тебе дает винтовка. У кого оружие, тот и прав, и никто ему не указ. Хорошо!
Монгол усмехнулся, поправил футболку, что-то хотел сказать, но замолчал, поднял глаза на стену. Прямо перед ним, за спиной у Тома висели большие, засиженные мухами, часы.
– На сколько ты договаривался?
– На пять.
– Уже шесть. Может, еще раз зайдем?
– Я бы давно свалил отсюда.
– Ну давай еще минут пять посидим, и двинем. Если ее нет, – в другой раз приедем.
– А если в другой раз опять на цыган нарвемся?
– Каких цыган? – Монгол уже забыл про недавнее приключение. – А, ты про тех? Что-нибудь придумаем. Скажем, звыняйте, ребята, сами гадов задавили.
– Ладно, пошли.
О проекте
О подписке