– Нет… Понимаешь, я бы рад служить, но не разрешают. У меня в деле написано: неуравновешен, в случае чего могу застрелить сержанта, или даже генерала. Боятся меня. Я в танковые хотел, чтобы потом на Киев рвануть и пострелять там всех, кто у власти. Но психиатр зарубил, сволочь. Говорит, я служить права не имею, потому что историю поверну в неверном направлении. Так что смотрите в оба. Берегите наш покой. А мы купаться пойдем.

И они под нестройный солдатский матерок не спеша пошли вниз, к морю.

Море было теплее, чем вчера. Искупавшись, они вновь, как и вчера, побрели в сторону Ялты. Параллельным курсом с ними шли трое пацанов. Грязные, загорелые, в покрытой пылью одежде, без лоска и побрякушек. Собранные, немногословные.

– Панки, – сказал Том.

– Может – бомжи? – хохотнул Монгол.

– Не. Вон у одного паутина на сумке.

– А чего они такие грязные?

– Я на тебя через месяц посмотрю.

– Панк нот деад, – поздоровался Том, когда они поравнялись.

– И вам не болеть. Пожрать хотите? – сказал один из них.

– Пожрать всегда можно.

– Мы на рынок, там ништяков полно.

Они свернули куда-то от моря и долго шли вдоль зашитой в бетон, похожей на сточную канаву реки, пока не увидели распахнутые ворота рынка.

Панки, не обращая внимания на торговцев, шли куда-то вглубь рынка. Там, в углу за торговыми рядами находился большой сарай. Его широкие двери были гостеприимно распахнуты, внутри зеленела огромная гора блестящих арбузов. Рядом никого не было.

– Это наша столовая! – по-хозяйски сказал один из панков. – Набирай, пацаны.

– Это что, можно бесплатно? – удивился Том, на всякий случай оглядываясь, нет ли сторожей.

– Бери, не парься. Жаль, дыни не завезли.

– Завтра должны подвезти.

– Завтра вряд ли. У них привоз в понедельник.

– У них привоз по-разному.

Пока панки препирались друг с другом, Монгол с Томом выбирали крепкие, тяжелые арбузы, примеривались, давили, стучали. Наконец, взяли один, – здоровенный, с придавленным желтым бочком.

– Бувайте, мужики!

– Панки хой!

Попрощавшись, они сели у речки. Арбуз оказался сочным, нежным, сахарным. Здесь же, выкидывая корки, Том случайно увидел в траве едва початую бутылку бренди.

– О! Смотри, Монгол! Возьмем на вечер.

– Харчуют тут годно, алкоголь бесхозный. Можно до пенсии жить, но надо к Индейцу, – добавил Монгол. – Давай адрес.

– А что думаешь? Может, он реально крезанулся?

– Я ничего не думаю. Приедем – увидим.

Том полез в карман, достал конверт… Точнее то, что от него осталось. Это был смятый обмылок спрессованной бумаги со стершимися углами и бледными остатками типографской краски.

Еще не веря, Том снова полез в карман, но, ничего там больше не найдя, развернул конверт. Письмо было на месте, но адрес…

– Ага, вот. Партенит, улица С-сс… Или Р…

– Дай сюда! – Монгол выхватил конверт, разгладил его в руках.

Адрес было не разобрать.

– Джинсы вчера намокли, когда мы в курзал шли, – виновато сказал Том, – вот он отсырел, и вытерся…

– Вот ты дятел! Мои карманы больше, мои карманы шире! И куда теперь? – Монгол поднес конверт к глазам, посмотрел на свет, сплюнул набок.

– Ты сам говорил: пошли быстрее, пошли быстрее! – взвился Том.

Монгол глянул на расстроенного Тома, смягчился.

– Так, ладно. Давай думать, что делать. Кто знает адрес? Кроме Лелика – никто. Винт этот, может, знает, но где его теперь искать? Лелик на даче. Телефона у него нет. Кто к нему может добраться? Может, Серый?!

– А может – ну его, Индейца этого? – сказал Том. – Смотри, как тут живут. Народ неформальский вообще не парится.

– Ты что? Он же барабанщик! – Монгол сказал это с таким благоговением, будто речь шла о Филе Коллинзе или Ниле Пирте.

– Тогда пошли искать почтамт, – вздохнул Том.

В почтамте было прохладно, пахло дубом и сургучом. Они заказали междугородний звонок.

– Вторая кабинка, соединяю! – объявила оператор. В трубке что-то щелкнуло.

– Алло!? Алло!? – к телефону подошла бабушка Серого.

– Передайте Сереже, чтобы срочно съездил к Лелику и взял адрес Индейца.

– Адрес Индейца… Да, хорошо, я все передам Сергею, – ответила бабушка, – какие нынче имена чудные пошли, молодой человек. Только Сережа взял да и на огород уехал.

– А когда будет?

– Денька через три.

– Хорошо. Мы потом перезвоним. Только вы передайте!

– Передам, голубчик! Я уж непременно передам! – ответила бабушка.

Том повесил трубку.

– Что же теперь делать? Пока он приедет, да пока к Лелику отправится. Если вообще найдет его. Этот товарищ может неделю где-то околачиваться, а то и больше.

– Значит, погуляем где-то, сколько нужно, – твердо сказал Монгол, все еще сжимая в руках затертый конверт. – Ты думаешь, мы здесь просто так? Тут, может, вся моя судьба решается. Так что не кисни. У нас три месяца впереди! В Партенит все равно успеем.

– А теперь куда?

– Сейчас решим. – Монгол подошел к газетному киоску и попросил карту. – О! Ну конечно! Поехали в Ласточкино гнездо! Тем более что оно почти рядом.

– А что там? – спросил Том.

– А я откуда знаю? Все туда едут. Там же гнездо это. Замок типа красивый. Мороженого пожрать с важным видом, – я матери обещал. У меня открытка есть, где мать на фоне замка мороженое ест. Пусть будет семейная традиция.

– А у меня фото деда, правда, без мороженого, – засмеялся Том. – Что-то в этом есть. Стабильность какая-то. Верность идеалам.

– Да и куда тут еще ехать? – подвел черту Монгол.

И они зашагали наверх, к трассе, по усыпанной алычой дороге.

– Ягоды разбросали, непорядок, – остановился Том. – Вкусные.

– Ты те, что потверже, в сумку клади. Пригодятся.

– Зажрались тут совсем.

– Э, да вы, мальчики, как с голодного краю! – смеялась торговка из ларька, глазея на них. – Смотрите, пронесет!

– Ну так нам чужого не надо, – отвечал Монгол. – Мы все вернем, чуть попозже.

Они долго голосовали на трассе, но им не везло. Машины пролетали мимо, в упор не замечая двух путников.

– Может, надо было в чистое переодеться? – размышлял Том.

– Ага. В чистом только за бабки повезут, – уверенно отвечал Монгол.

Наконец, у обочины, лихо визжа тормозами, остановился видавший виды желтый «мерседес». За рулем сидел загорелый жилистый старик-кавказец. Испещренное глубокими морщинами, давно небритое лицо совсем не сочеталось с бледно-голубыми, почти детскими глазами. Слегка приплюснутую, похожую на бочонок голову венчал пушок седых волос.

– До Ласточкина подбросите?

– Садитесь, да?

– У нас денег нет.

– Вах, да какие деньги? Поехали, каращо?! – Старик возмущенно открыл ладони и, гостеприимно улыбнувшись им как старым знакомым, распахнул объятия.

– Спасибо вам, – Том прыгнул на переднее сиденье. – Не все такие добрые. Уже почти час стоим, а вы первый остановились.

– Да ти щто? Щито за люди такие пощли? Сумкой по лобовухе, да, сволочей таких, да?! – Он досадливо ударил руками по рулю и вдавил педаль газа.

Машина рванула с места, и они понеслись по дороге, лихо обгоняя идущие впереди легковушки и автобусы. Частокол кустов, кипарисов, разноцветных домиков и пыльных заборов слился в одну сплошную линию, за которой недвижимо и надежно сияло своей бескрайней синевой море.

– Все успеть надо. А то жизнь проходит так бистро… Щащлык скущать не успеешь.

«– Чито-грито, чито ма-аргари-то да», – доносилось из магнитофона.

– Из России? – спросил кавказец.

– Нет, с Украины.

– А я из Грузии, – благоговейно сказал он, будто коснулся драгоценного сосуда.

«Грузин с песней из „Мимино“ – что может быть нелепее?» – заулыбался Том.

– Грузия больщая. Конещно чуть-чуть меньше чем Россия. – Старик швырял машину то влево, то вправо, будто уча непослушного коня. – Горы есть, море есть. Вино есть! Все есть. Мингрелия даже есть!

– Вы мингрел? – Том неотрывно смотрел налево, будто проверяя, на месте ли море.

– Щито ты, обидеть хочешь? – расстроенно ответил старик. – Я кахетинец! Кахетинцы хорощие, добрые. – Он гордо взметнул вверх руку. – Не то что мингрелы. Мингрелы – хитрые, злые. Берия, например. Но я не антисемит. Я всех люблю. Евреев даже тоже немножько люблю. Но я вам скажу, евреи – это как дети по сравнению с армянами. Вы думаете, Ной просто так к Арарату пристал? Армяне ему такую скидку дали, он просто не смог отказаться. А зачем? Чтобы все потом про Арарат из Библии знали. А кто теперь про Казбек знает?

– Я знаю. Папиросы.