2

Достаточно секунды, чтобы понять: это уже не сон, не видение. Грубая реальность сжимает странницу по призрачным мирам в своих суровых объятиях. Да, она снова имеет собственное тело, это чувствуется по тяжести, разлившейся по членам. Голова… череп будто наполнен расплавленным свинцом. Запах… что-то знакомое, медицинское.

Слабым движением Кира пытается сдернуть с себя легкое одеяло, распахивает веки, щурясь от яркого света, пытается глубоко вздохнуть и… вскрикивает от острой кинжальной боли, будто током пронзающей левую часть груди.

– Тихо, тихо, – над ней склоняется высокая симпатичная женщина в белом халате, – не дергайся, нельзя. У тебя слева под кожей гематомища¹ была, вчера вскрывать пришлось – почти литр крови откачали. Только что перевязку сделали, – незнакомка кивнула в сторону лотка с использованными тампонами и салфетками отвратительного бурого цвета, – сейчас уберу, – медицинская сестра наполняет шприц и прокалывает трубку капельной системы, жало которой погружено в вену пациентки, вводит содержимое в систему, – потерпи, сейчас полегчает.

– Что со мной? – хрипит она в спину уходящей сотруднице. Поздно, та исчезает, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Нервно икнув, стараясь не шевелиться, студентка скосила глаза на мудреный аппарат с парой электронных табло, стоящий у окна больничной палаты и перевела взгляд на вышеупомянутый лоток. Среди замаранного перевязочного материала и обрезков пластыря хирургической чистотой сверкало хищное лезвие забытого скальпеля.

«Ох-х…»

Вид режущего инструмента произвел на больную неожиданно острое, гипертрофированно-негативное действие. Откуда-то из самого нутра вдруг накатило, нахлынуло, что-то темное, чужое, подавляя волю, заполняя душу вязкой смолой обжигающей первобытной тоски. Совершенно неожиданно невыносимая острейшая депрессия рухнула на сознание чугунной наковальней. Так плохо ей не было никогда.

«Боже!» – девушка скрипнула зубами, с трудом сдерживая рвущийся из утробы животный вой. – «С чего это вдруг? Без причины…»

Словно под гипнозом, она вновь взглянула на скальпель, отчаянно борясь со жгучим желанием схватить его, и…

«Нет!» – Кира резко отвернула голову к стене, вызвав очередной ожог болью в груди. – «Соберись, Каин!»

Она закусила губу, зацепившись взглядом за серебристый стержень штатива для капельницы, как за спасательный круг, концентрируя на нем внимание, гоня прочь подползающую панику.

Сквозь муть тяжкой меланхолии, откуда-то из глубин собственного «Я» пришла стальная уверенность: «Это – атака на сознание, не мое, идет извне. Однозначно».

Из сухой глотки вырвалось хриплое:

– Да пошел ты! Не дождешься!

Слегка полегчало, но в голову вдруг полезли шальные мысли: «Зачем я? В чем смысл?» На пике волны какой-то лавинообразной экзальтации, мятущийся разум начал рождать нервные ломаные строки:

 
Пыль, гниль,
Вот и тебя коснулось,
Тень, лень…
Вздрогнула и проснулась
Вся жизнь
В этой пустой борьбе.
Где зло —
Около иль в тебе?
 
 
Время решать:
Да или нет,
Тощий с косой
Ждет твой ответ.
Может ты зря
Топчешь паркет?
Ты же живой,
Да или нет?
 
 
Скальпель в руках,
Взгляд в облаках,
Ты уж реши
Плюнуть, иль жить.
Нет или да —
Духа вода,
Да или нет —
Неба ответ.
Солнце и рожь —
К Богу идешь,
Зависть и ложь —
Нет, не поймешь.
 
 
Бес меня в мир принес,
Как банный лист – вопрос:
Кто я, зачем, куда,
Временно, навсегда?
 
 
Нет, не услышат, шок,
Ты не пророк, дружок.
В зеркало смотришь – дрожь,
Лика не узнаешь,
Ты это? Не похож —
Как в подреберье нож.
 
 
Гной, боль,
Как от опасной бритвы,
Тьма, ноль —
Это твои молитвы.
 
 
Хочешь туда – ныряй
Меряй Христа венец,
Только не забывай —
Путь тот в один конец.
 
 
Вот и решай:
Нет или да,
Можешь уйти
Прочь, навсегда.
Или остаться,
Да или нет,
Верить, дарить
Творчество, свет…
Жить для других,
Не для себя,
Боль или стих
Плача, любя…
 
 
Истины не нашла,
Света не обрела.
Видеть дерьмо и тлен
Легче, чем встать с колен.
 
 
Гложет вина и стыд,
Манит лишь суицид:
Бритва, флакон, петля…
Нет уж, не для меня!
 
 
Тухлые мысли – прочь!
Только б минула ночь…
Скоро роса, рассвет…
Все-таки да иль нет?..²
 

Творческий выплеск привел к катарсису, самоочищению. Тьма отступила, ушла. Настроение делало крутой вираж в небеса, хотелось жить, петь…

«Что это было, что за дрянь?» – девушка дышала ритмично, но поверхностно, стараясь щадить рану. – «Какая тварь влезла в мой мозг, зачем? И вообще: как такое возможно?»

Кира ни секунды не сомневалась в возникшем чувстве внешней агрессии, верила ему. Казалось, с недавнего времени у нее внутри сформировался новый орган восприятия, способный чуять подобные вещи, нет, не только это, куда шире – распознавать правду.

Снова и снова она возвращалась мыслями к произошедшему. Да, как бы фантастично это не звучало, но несколько минут назад она пережила самый настоящий удар по психике со стороны некой силы. Вывод напрашивался: кто-то хочет ее смерти. Вопрос: кто, зачем? Кому перешла дорогу обычная бедная студентка?

«Да, влипла ты, подруга…»

Дверь со скрипом распахнулась на всю ширину, и в палату заполошно влетела все та же медсестра:

– Ох, чуть не забыла, голова дырявая! – женщина хватает лоток с «перевязкой», бросает странный изучающий взгляд на пациентку и удаляется с извинениями.

«Во, реактивная…» – стараясь не думать ни о чем, очистить мозг от пугающих мыслей, девушка осторожно поворачивает лицо в противоположную сторону, тупо гипнотизируя выцветший рисунок линолеума.

Стремящееся к зениту солнце, льющее сквозь стекло ровным потоком, запечатлело на стене неподвижный силуэт ее головы, плеча, вздернутой правой руки, свободной от капельницы.

«Надо же, жарит, как в мае», – она вяло пошевелила пальцами.

Тень дернулась и повторила ее движение, а затем… вопреки воле хозяйки, сладко потянулась и лениво поднялась, изобразив сидячее положение.

– К-как?! – ошеломленный голос больной напоминал отрывистое воронье карканье. Она импульсивно вскинулась в постели, снова вскрикнув от резкой боли в боку. При этом (о чудо!) ее поза в точности повторила ожившую вдруг темную проекцию.

– Ну че ты орешь? – вкрадчиво промурлыкала тень. – Не дергайся. Себе же хуже делаешь, дуреха.

– Мамочки! – Кира судорожно сглотнула, ее голос срывался, сипел, как у запойной пьяницы. – Сначала приступ депрессии, потом глюки… Что со мной происходит?

– Да, накрыло тебя знатно, не по-детски. Но выбралась, молодец, а могла бы… – сущность на стене сделала выразительный жест, проведя ребром ладони по горлу. – А вот про галлюцинации – не права. Я вполне реален.

– Не может быть такого! – она выдохнула со всхлипом и зашептала, словно молитву. – Никого нет, никого нет… Соберись, Каин!

– О, ну и фамилией тебя наградил предок! У тебя братишки нет, случайно? Гы! Ну что, каков твой вердикт: перед тобой морок или живой незнакомец?

– Нет тебя. Сгинь!

– М-да, вот она – женская логика. Ежели я не существую, то с кем ты сейчас разговариваешь, кого гонишь прочь? Неувязочка, барышня.

– Да пошел ты…

– Хм, а ты трусишка, оказывается, – тихий голос странного созданья изобиловал вкрадчивыми кошачьими обертонами, – бежишь от действительности. Конечно, легче списать все на помутнение сознания, нежели иметь мужество принять действительность, хоть и пугающую. Но ты же уже видишь правду, девонька, признайся.

«А ведь она… он… прав», – студентка неожиданно поняла, что сама не верит в бредовость происходящего. Да, несмотря на всю видимую фантастичность событий этой минуты, она, как ни странно, ни на мгновение не сомневалась в их реальности, что-то, какое-то внутреннее животное чутье (то самое шестое чувство) в полный голос вопило о том, что глаза и уши не врут, то, что сейчас перед ней – натурально до жути, как бы ни хотелось обратного.

Вкрадчивый шорох дверной ручки.

«Да они задолбали шастать!»

– Это что за номер!? Куда собрались, в ко́му? – невысокий шумный мужчина буквально заполнил собой палату. На его плечах, подобно рыцарскому ордену висела черная змейка фонендоскопа. – Ну-ка, живо ложитесь! У вас строгий постельный режим. Вот, умница.

Врач широко улыбнулся и присел на краешек кровати. Его голос преобразился, став мягким, сочным, успокаивающим:

– Очнулись. Ну, наконец-то. Я – ваш лечащий врач, Константин Кириллович. Как самочувствие, Кира Львовна?

– Хм… – девушка хрипло шепнула, – больно.

– Немудрено, – человек в белом устало выдохнул, – у вас перелом двух ребер, между прочим. Сейчас вы на обезболивающих, так что держитесь. Это не смертельно.

– Что случилось? Не помню.

– Ничего удивительного. Ретроградная амнезия³ – довольно распространенное последствие сотрясения мозга. Вы попали в ДТП и, если откровенно, легко отделались, – собеседник легонько прикоснулся к ее плечу. – Сейчас время на вашей стороне, главное – покой и никаких резких движений. Запаситесь терпением, через пару дней станет полегче. Не волнуйтесь, все будет в порядке, обещаю.

– Доктор, – девушка слабо пискнула, пытаясь побороть накативший вдруг горячей волной страх, и скосила глаза направо, – вы там никого не видите?

– Что? – Константин Кириллович проследил за ее взглядом. – Вы о чем? Мы тут одни с вами. Н-да… то лекарство, что вам колят, не наркотик, конечно, но довольно сильное средство, иногда действует на сознание, такое побочное действие. Вам бы сейчас успокаивающее не помешало. Я распоряжусь.

– Нет, нет, извините! Не надо снотворного. Мне просто показалось, – она вымученно улыбнулась. – Чего не привидится после такого… Вы же понимаете?

– Ну… как желаете, – во взгляде травматолога читалось легкое сомнение, – но если что – зовите. Слева, под рукой – кнопка. Видите? Если что – жмите, не стесняйтесь. Что ж, пока.

– До свидания.

И через десяток секунд тот же елейный голос:

– Ушел, костоправ.

– Ах ты гаденыш! – в мгновение избавившись от поджавшего хвост страха, удивляясь нахлынувшей вдруг отваге, облаченной в липкие одежды хамства, девушка зашипела горячо, страстно. – Затихарился, значит. Выставил меня идиоткой, засранец! Мало мне этой больнички, так пусть в дурку упекут, да?

– Тихо, тихо. Ишь, раздухарилась. Ну и жаргончик у тебя, а еще на филолога учишься.

– А ты откуда знаешь, пятно чернильное?

Головной вырост таинственного гостя расцвел вдруг ослепительной улыбкой:

– Ну, здрасьте. Мы ж с тобой неразрывны.

– С чего это?

– Я же…

– Моя тень? Ха! Вот только не надо тут втирать, делать из меня идиотку. Ты – кто угодно, только не она. А ну признавайся, что ты такое, зачем приперся?!

– А готова ты к правде-то?

– Готова, – сдержав желание глубоко шумно вдохнуть, Кира в упор взглянула на собеседника. – Давай, колись, жду ответа. Только не надо тут нести чепуху про оптические проекции.

– Да, подруга, не ошибся я в тебе. Это радует.

– Ты о чем?

– У тебя потрясающая интуиция, то, что в народе называют чуйкой, очень ценное качество, наверняка досталась от предков. Ты это делаешь непроизвольно, на уровне инстинктов, сама не замечая того. Вот смотри, иной бы в подобной ситуации сутками маялся от мучительных подозрений в том, что мое явление – бред, галлюцинации, а ведь ты в два счета определила, что это реальность, ни на миг не сомневаясь в своем выборе. Второй пример: твой вызывающий нагловатый тон можно объяснить только одним: несмотря на всю внешнюю невероятность происходящего сейчас, ты ни капельки не боишься меня, в минуту разобралась, что я не несу опасности для тебя, более того – возможно, буду чрезвычайно полезен, при случае… Впечатляет.

– Ты так и не ответил на вопрос о себе.

– А сама-то как думаешь?

– А че тут гадать – демонское отродье. Звучит, как полнейший вздор, конечно, но разумных объяснений не вижу.

– Угм… – темный гость расплылся аморфным облаком, сдерживая рвущийся наружу хохот. – Начнем с того, девочка, что демонов, как и прочей нечисти не существует, и ты сама это знаешь уже, только не смеешь признаться себе в этом. Ладно, давай обо мне. Гм… как бы тебе подоступнее… Наверняка, в университете вы изучали Платона. Помнишь, что такое абсолютные идеи?

– Да, – Кира сухо сглотнула, ужасно хотелось пить, – так он называл высшие первичные понятия, рождающие из хаоса разные материальные объекты. Он считал, что все окружающее создано идеальным миром таких максим. Идея тополя образует тополиные заросли, идея голубя – голубей и так далее.

– Ага.

– Погоди, ты хочешь сказать…

– Именно. Ты, как всегда, тут же почуяла истину. А мой визит к тебе в виде тени, – собеседник тихо хихикнул, – забавная шутка: являясь твоей первоосновой, прототипом, я пришел в виде твоей же проекции. Как тебе парадоксик? По мне – остроумно.

– У тебя есть имя?

– Мы называем себя изначальными, поскольку, рождаем творения вашего мира, отражаясь в нем, но, учитывая сказанное, можешь звать меня Хомо.

– От Homo – человек? Ясно, – Кира бросила взгляд на зовущую синь неба за окном. – Минуту назад ты сказал, что не ошибся во мне, следовательно, пришел не просто так, тебе что-то нужно от меня. Признавайся, чего хочешь.

– И с логикой все в порядке. Вот, умница! Хвалю, – гость сделал театральную паузу и промурлыкал. – Да, так и есть. У великого Провидения кое-какие планы на тебя, немалые. Но, прежде, чем приступить к делу, ты должна сделать выбор: длить бледное существование, как прежде, или шагнуть в неизвестное.

– Как в том фильме: синяя пилюля или красная?

– Ни в коем разе, – голос пришельца из высших сфер зазвенел серебряными колокольчиками, – тут принципиальное отличие: если ты не решишься, отклонишь предложение, то никогда не забудешь того, что случилось в эти два дня, ни те далекие миры, которых коснулось твое сознание, ни тварь, которую видела на мосту (ты же помнишь это?), ни этот разговор.

В мозгу студентки будто какая-то заслонка открылась, амнезии и след простыл, ее память в секунду вернула события того рокового дня, да в таких пугающих красках, в таких подробностях, что на какое-то мгновение бедняга потеряла себя, забыв, где находится. Добрых пять ударов сердца потребовалось на то, чтобы обуздать лавину чувств, загнать их назад, в подсознание, поглубже.