Глава 2 Кто ты?

Горит весь мир, прозрачен и духовен,

Теперь-то он поистине хорош,

И ты, ликуя, множество диковин

В его живых чертах распознаёшь.

Николай Заболоцкий

Невозможно быть свободным от того, от чего убегаешь.

Ф. Ницше

1

Дом, родной дом…

Звеня ключами, Лот открывает дверь, ступает внутрь родного жилища, тяжело вздыхает и устало плюхается в старенькое кресло в гостиной. Его губы непроизвольно растягиваются в теплой улыбке, глаза неторопливо шарят по причудливым внутренностям квартиры, в который раз наслаждаясь игрой светотени в фантастических формациях совершенства… сотворенного им совершенства.

Воистину, есть на что посмотреть. Все стены, потолок, проемы окон (всё, кроме пола) – укутаны, выстланы нежнейшим слоем замысловато переплетенных тончайших серебристых нитей, напоминающих паутину. Отливающие голубым перламутром фибриллы тысячекратно переплетаются, образуя сложный неповторяющийся орнамент, словно танцующий в тусклых отблесках вечернего света, пугающий и завораживающий. Когда долго смотришь на это чудо, общая вязь вдруг начинает фрагментироваться, распадаться на отдельные участки, незнакомые знаки, определенно несущие некий таинственный смысл. Что это: письменность, шифр? Что закодировано в нем, как раскрыть сокровенный смысл послания самому себе? Как понять суть того, что создавалось неосознанно, в часы глубокого творческого транса? Нет, этот орешек ему не разгрызть. Сиди тут хоть сутками, напрягая плавящийся мозг – тщетно.

Губы теряют улыбку и кривятся в тихом предвкушении. Он шумно выдыхает и переводит взгляд на любимое свое детище – зависшее прямо посреди комнаты объемное сооружение из того же материала, по форме напоминающее искристую ассиметричную воронку застывшего торнадо, широкой частью упирающегося в потолок. Вроде бы шелково-невесомая, композиция нависает, довлеет, доминирует, сочится некой иррациональной стихийной мощью первозданного хаоса, заключенного в совершенную форму. По каждой паутинке, словно по отростку нейрона, время от времени пробегает стремительный световой импульс цвета электрик; это ритмичное мерцание дарует конструкции бередящее душу подобие псевдожизни. Да, в этом творении все безупречно, каждый изгиб дышит эталонной математической кривизной. Порой кажется, что в чарующем шедевре заключена вся сокрытая потаенная гармония самого Мироздания, неведомая никому более…

Его зрачки расширились, взгляд помутнел, утопая в глубинах дышащего вечностью квазиконуса: «ты – мое творение…» и, буквально через два выдоха: «но, не принадлежишь мне»…

Это началось в далеком детстве, еще до школы, воспоминания до сих пор не стерлись из памяти…

Тусклый вечер в деревенской хате, за окнами вьюжистым зверем беснуется февраль. Зыбкое пламя лампадки под образами в углу комнаты, старенький выцветший коврик на стене, хлопочущая рядом бабушка – все это кажется шестилетнему Эдику каким-то смазанным, нереальным. Очень больно глотать, тело мучает жар, хочется сбросить одеяло, но даже на такой пустяк не хватает сил. Хворь наваливается все сильнее, грузно давит, туманя разум, и мальчик проваливается в спасительное забытье…

Вот тогда это случилось впервые – сновидение, яркое, горячее и… какое-то не свое, будто наведенное извне. Он видел вроде бы знакомые вещи: тот же домик, деревня, заснеженные поля, но… нет, все иное, странное и повсюду – НИТИ, тонкие, извивистые, живые, они буквально пронизывали все вокруг, нет – они и являлись этим всем. Нити… они были… дыханием Вселенной, ее сутью, они длились, струились, свивались в клубки, образуя предметы, растения, людей. Еще в ту первую ночь нахлынувшего бредового откровения парнишка понял: в мире нет ничего, кроме этих волокон бытия, они – суть сущего.

Наутро стало гораздо легче, болезнь отступила, и он быстро забыл о минувшем видении. Но сновидение не ушло, оно повторялось, еженощно, приобретая черты кошмара, и это порядком давило на мозг, ломало мировоззрение.

Примерно через месяц непрекращающаяся пытка ночным наваждением дала результат: Эдик не заметил, как потерялся в чередующихся мирах дня и ночи, его ориентир реальности сломался, теперь мальчику уже непросто было отличить сон от яви, понять, что из этого – объективно?

Состояние было мучительным, но спасало одно – взявшаяся откуда-то уверенность: все идет, как надо, он эволюционирует, вызревает в нечто, проходит метаморфозу, подобно куколке, готовой превратиться в бабочку. С каждым днем мальчик чувствовал все острее: еще немного, вот-вот…

– Наберись терпения, – шептал он себе, – скоро это пройдет, ты станешь лучше…

Это произошло в один из погожих майских дней. Умаявшись от буйных детских забав (временно спасавших от тяжких дум), запыхавшийся ребенок растянулся на молодой травке под сенью тенистого ясеня.

Нега здоровой усталости разливается по телу, теплый ветерок ласкает разгоряченную кожу. Хорошо…

И вдруг… легко, в секунду, куколка превращается в мотылька… Словно какая-то заслонка открывается в мозгу, выпуская на волю что-то новое, незнакомое, до дрожи восхитительное, необратимо меняя парнишку, даруя ему нечто уникальное…

Свершилось! Отныне юноша чувствует суть бытия, его матрицу, то, что лежит в основе основ… Да, теперь он знает, что делать… Солнце выглядывает из-за кроны дерева, и Эдик смотрит прямо на светило, долго, пристально. Это почему-то не приносит боли, наоборот – дарит приятное, доселе незнакомое, но желанное чувство прикосновения к чему-то далекому, немыслимому.

Минута, две… Картинка перед глазами плывет, ширится радужным ореолом, и вдруг, будто неведомый оператор поменял кадр – на фоне ослепительного диска он видит струну – ту самую, что встречал тысячекратно в еженощных грезах. Тоненькая, призрачная, будто не из этого мира, не из сего времени. Паутинка уже готова исчезнуть, но он не позволяет этого. Чувствуя собственную силу, он держит ее движением воли, и по-хозяйски, будто проделывал это тысячекратно, манит к себе ставшую вдруг послушной нить основы сущего, приближает на расстояние вытянутой руки, и улыбается, с восторгом осознавая вдруг, что ОН СПОСОБЕН УПРАВЛЯТЬ ЭТИМ.

Так начались эксперименты Эдуарда Лота с поразительной субстанцией.

Ну а странный сон с тех пор не беспокоил мальчишку, восприятие цикла сон – реальность вернулось в норму. Худшее осталось позади.

Тогда это показалось естественным. И только спустя годы, повзрослевший Лот понял: если ты хочешь измениться, выйти на новый уровень, стать выше (в любом смысле: бытовом, профессиональном, творческом или трансцендентном, как это случилось с ним), придется пройти через боль, муки внутреннего преображения, это неизбежно, в этом суть великого закона развития.

Да, началось с мелочи, а каких высот он достиг в своем необычном творчестве – мужчина в который раз обвел взглядом свое жилище. Есть, чем гордиться.

«Хотя… кому как… Эх-х… Да уж. О вкусах не спорят, за них ведут войны», – он досадливо скривился, вспоминая былое…

Живя затворником, однажды Эд решился-таки пригласить к себе подругу (Да, он не был полным аскетом, интересовался дамами, знакомился, порой встречался, но обычно все заканчивалось на стадии свиданки, лишь иногда его приглашали к себе…). Классический сюжет: цветы, кафе, вечерняя прогулка по городу и – пожалуйте к нам, мисс… Он гостеприимно распахнул дверь, пропуская подругу вперед… Казалось – вот оно – бинго! Но с этой секунды все планы полетели к бесам. Как только девица ступила за порог и окинула взглядом внутренности его берлоги, бедняжку тут же скрутило в пароксизме рвоты.

Эта картина до сих пор стоит у него перед глазами: хрупкое тело сползает по косяку, икающий звук сквозь шумное дыхание, и хриплый надрывный голос:

– Лот, ты… ты… больной…

Как выяснилось, искусство «трансцендентного макраме» лучше держать в тайне.

Удивительно, как слеп порой бывает одинокий человек, и как неожиданно легко открываются у него глаза на очевидные вещи только при общении с другими.

Конечно, девушку он больше не видел, но был благодарен и ей, и скомканному свиданию, ведь только в минуту того неловкого происшествия на него чугунной наковальней свалилось ошеломляющее озарение: «Я СОВЕРШЕННО ИНОЙ, НЕ ПОХОЖ НА НИХ!»