– Все, для первого раза хватит. Теперь настойки выпить да растереть суставы. И про лимон не забудь.

– Видеть эту кислятину не могу!

– Государь, через «не могу». Тебя наверняка бояре путные да думные заждались, послы иноземные. Что послы своим государям отпишут, не видя тебя давно? Хворает Федор Алексеевич, страной управлять не может. Стало быть – слаба Русь, можно с ней не считаться.

– А ведь верно говоришь!

– Не торопись. Подлечись еще немного, хоть дней пяток. Опосля в Москву, пусть тебя здоровым увидят. Сам из возка выйди, во дворец войди, помедлив. Богомольцев да народу на Ивановской площади всегда полно. Увидят, по Москве разнесут: здрав царь, бдит, о делах мыслит, в заботах весь. И уверен будь, послы уже вечером о том прознают. А уж потом в Измайлово, еще подлечишься, ноги потренируем, руки.

– Я из лука люблю стрелять. У меня руки сильные были.

– Постреляем. Даже на спор можем.

– На слове ловлю.

– Я за свои слова всегда отвечаю. И ты, прости, государь, за каждым словом своим, особенно в Думе боярской, особливо перед послами, допрежь думай. Чувств своих не проявляй. Послы – они не только слушают, но и смотрят на тебя, выводы делают.

– Тяжело мне. Отец жив был – наставлял. А как не стало его, опекуны в уши нашептывают. А как посмотрю – все для своей пользы, выгоды для.

– Не суди строго, каждый человек себе выгоду ищет. Но на первом месте государство стоять должно, потом свои интересы. Представь – за тобой миллионы твоих подданных. Все на тебя с надеждой и верой смотрят, и разочаровать их нельзя.

– Просто ты говоришь понятно и разумно. Неужто всю жизнь стрельцом был?

– Не всегда, но о том опосля поговорим. А сейчас обсушиться.

Банщик царя полотенцем обтер, сухим обернул. Алексей тоже вытерся, на лавку присел. Хорошо-то как! Кожа легко дышит, вроде даже годков несколько сбросил. Царь клюквенный морс отхлебнул, поморщился – кислый. Алексей кваса ядреного, с хреном, пригубил.

– Мне бы советника толкового, чтобы за дело радел, подсказывал, – молвил царь.

– Не боишься, что банщик Милославскому перескажет?

– Я государь, чего мне бояться? К тому же банщик глухонемой с рождения. Матвеева я от дел отстранил, до Милославского еще черед дойдет.

– Тогда я всецело на твоей стороне. Живот за тебя не пожалею.

– Живота твоего мне не надо. Желающих и без тебя много найдется. Толковых бессребреников раз-два и обчелся.

Банщик поднес царю чистое исподнее, помог надеть. Алексей и у своей одежды новое чистое исподнее обнаружил. Да и то сказать, старое-то пропотело. Оделся с удовольствием.

– Ты не забудь, два дня даю, третьего у себя жду.

– Буду!

С утра начались перемены. Алексею в отдельной комнате стол накрыли. Не может советник с прислугой за одним столом трапезничать. Дозволялось рядом с боярами да дворянами только воинам сидеть. В бою от соратников по оружию жизнь и судьба зависят, пьют-едят порой из одного котла. То не зазорно, лицо не потеряешь. А слуги – иное дело, за жалованье стараются. После завтрака к крыльцу оседланную лошадь подвели. И ничего, что на Зорьке седло простое да уздечка, зато с поклоном, со всем уважением.

Алексей с места в галоп рванул. Два дня – это не так много. Поперва решил в Кремль, в стрелецкий полк заехать, конкретно – к полковнику Головатому. Чином Алексей поднялся, но по-человечески ему самому сообщить о внезапном возвышении надо. А то «доброжелатели» нашепчут полковнику стрелецкому в уши, сделают недругом. Алексею этого не хотелось, обязан он полковнику, что в стрельцы взял. А долги отдавать надо, если хочешь, чтобы тебе верили и уважали.

Так и сделал. Перед Фроловской башней спешился с лошади, в поводу провел. Стрельцы поприветствовали по-дружески. Стало быть – никто пока не в курсе событий с Алексеем. Вошел в воинскую избу, полковник с сотником беседовал. Подождал Алексей немного. Сотник, мимо проходя, прошипел:

– Рубаху-то пропил, что ли?

Алексей напротив полковника сел, что раньше не позволял себе. Все же субординацию соблюдать надо. Полковник посмотрел на Алексея удивленно, смолчал. Раз поступает так, стало быть имеет право. Разговор никогда не начинался о делах, считалось – спешка. Немного о погоде, об отвлеченном.

– Радость у нас, Алексей. Стрельцы Соловецкий монастырь взяли, еретиков, кого живота лишили, а немногих оставшихся в кандалы заковали и под замок.

– Лихо!

– А то! Жаль только, погибших с обоих сторон много. Ты как?

– Со вчерашнего дня государь жаловал сотником и советником.

У Головатого глаза с пятак сделались от удивления.

– Тебе первому говорю. Не хочу, чтобы от кого-то услышал. Ты меня в полк привел, при тебе возвысился, за что благодарен.

– М-да!

У полковника щеки красными сделались.

– Я тебя, Алексей, думал десятником поставить. Новичков набрали, тебе планировал отдать в обучение.

Десятник – как сержант в любой армии. От него порядок в подразделении зависит, стойкость в бою. Будет сам намертво стоять на позиции, и воины не побегут.

– А ты вон как! Эдак и меня обскочишь.

– Тщетные надежды. Не боярин я, не из знатного рода. Кстати, через три дня царь в Кремль приедет. Поставь в караул у Теремного да Потешного дворцов, у Грановитой палаты самых бравых парней.

– Сделаю.

– Поговорил бы еще, да времени нет. Завтра к вечеру в Измайлово быть велено. Да при одеже соответствующей. Я так думаю – и запасная нужна. За помощью пришел. Где взять?

– Ох ты! Да где за два дня взять? Пойдем-ка к боярину – дворецкому. У него в подчинении белошвейки да склады. Авось подберем. Боюсь только…

Полковник замолчал, но Алексей понял.

– Деньги есть. Государь одарил.

– Тогда и вопросов нет.

А во дворце о переменах знали, гонец утром прискакал, бумаги привез от царя, он и сообщил. Алексея приодели в цивильное платье, соответствующее статусу. Да не одно, три! На каждый день, парадное и для службы в Кремле. И туфли нашлись по ноге, с серебряными пряжками. Алексей, как оделся, в зеркале себя не узнал. Придворный франт, не меньше. Обычно придворные одежду шили, не покупали готовое. Заказы делали в Немецкой слободе, у ручья Кукуй. Там селились не только немцы, но иноземцы из других стран – Голландии, Англии, Франции. Там же проживали иностранные послы. Пользоваться услугами портных Немецкой слободы могли позволить себе не все, а только люди богатые. Хорошее английское сукно, серебряные или позолоченные пуговицы, работа стоили дорого. Но для Алексея сейчас неприемлемо, потому как долго. Жесткий цейтнот. Алексей расплатился, помялся немного. Должность при царе не только почетно, но и хлопотно. Боярские и дворянские роды, служившие десятилетиями, а то и веками, имели дома, выезды свои – возки, сани, кареты, прислугу. Алексей же был гол как сокол. В воинской избе жить, вместе со стрельцами, уже не по должности. Не гордыня, придворные не поймут. Его и так воспримут как выскочку, белую ворону. А если вести себя будет не как они, так палки в колеса вставлять будут. В открытую конфликтовать не будут, с решением царя не поспоришь, но гадить по-мелкому станут.

Поэтому к дворецкому обратился:

– Прости, боярин. Я пришлый, своего жилья в Москве нет. Что присоветуешь?

Боярин сначала задумался. Алексей понимал ход его мыслей. Алексей – человек новый, придворным неизвестный. Быстро поднялся, но так же быстро и упасть может. А с другой стороны, обласкан государем может быть, выше поднимется. И дружба с ним впоследствии дорогого может стоить. Потому осторожничал. Чем ближе к царскому телу стоит человек, тем большим влиянием обладает.

– К боярину и слуге тебе надо.

Титул боярин и слуга – это как первый министр при царе.

– Подожди, я сам с ним поговорю. Как я понимаю, тебе комнату в Кремле надо, коли царь тут будет, тебе при нем быть надо. Ну и жилье.

– Точно так.

Пока дворецкий ходил, Алексей в его комнате сидел. Положение у Алексея шаткое, нет поддержки со стороны дворянства, царедворцев. Вон взять Ивана Милославского. Став опекуном, упразднил приказ Тайных дел, Счетный приказ. Все Приказы под себя подмял, увеличил их число с 42 до 60, а число служащих с 882 человек до 2762 человек, а во главе поставил родню, ближнюю и дальнюю, либо преданных ему людей. Артамона Матвеева кознями в ссылку отправил. Благодарная родня, набивавшая карманы на государевой службе, всецело за Милославского. Практически весь государственный аппарат за него, раздавит любого. А еще в сторонке стоят, но имеют влияние на царя молодые царедворцы – постельничий Иван Языков да стольник Алексей Лихачев. Умные, образованные, молодые. Особое место занимает преклонных лет князь Василий Васильевич Голицын, к слову которого царь прислушивается. Каждая группа одеяло на себя тянет. Придется или лавировать меж ними, избегая вражды, либо самому сторонников подбирать, иначе сотрут его, как жерновами. Похоже, попал как кур в ощип. Только в Кремле Алексей осознал всю щекотливость своего положения.

Вернулся дворецкий с довольным видом.

– Уладил в лучшем виде. Даже ключ взял. Комната невелика, но в Теремном дворце.

Комната оказалась на первом этаже, а рабочие помещения государя на втором. Все равно рядом, не надо бегать по необходимости в другое здание. И с временным жильем на время определились.

– Указания государя нет. Самовольно ни я, ни боярин-слуга лучшего предложить не можем. Соизволит Федор Алексеевич земельку под дом выделить – стройся али купи.

Ну да, было бы за что. Почти все содержимое кошеля на одежду потратил. Узел с вещами большим получился.

Закончил дела поздно, за хлопотами время быстро летит. Шел по коридорам к выходу, слышал шепоток за спиной от встречных придворных. Новость уже обсуждают. Спал еще на прежнем месте в воинской избе, где привык. А утром, после развода караула, полковник его огорошил:

– Алексей, в моем полку советника быть не может. Придется тебя из списков полка исключить.

Алексей вздохнул. Не придется ли возвращаться с позором?

– Лошадь казенная, пока пользуйся, но вернуть надо.

– Благодарствую.

Пока от царской милости у Алексея одни хлопоты и заботы. Но он надеялся, что оботрется все, устаканится. Не в таких переделках бывал.

В столице делать было нечего, и он отправился в Измайлово. Царь наказ давал вернуться. А зачем, если сам обещал быть в Кремле завтра? Но царские распоряжения обсуждать – последнее дело, надо исполнять.

Добравшись до царской резиденции, отдал поводья лошади подбежавшему слуге. Повернул к дому слуг, где раньше обитал.

– Господин, тебе не туда. Вон к тому дому. Ты иди, а я узел принесу.

Отношение к Алексею явно переменилось в лучшую сторону. Он прошел к указанному дому – каменному, в один этаж, но большому. В сенях его привратник встретил с поклоном.

– Государь распорядился выделить покои. Я провожу.

Недурно. Небольшая спальня с высокой периной, пуховым одеялом. Рабочий кабинет со столом-конторкой и парой кресел, в углу сундук. В комнате тепло, а печи не видно. Спросил у привратника.

– Печь в подвале, большая, на весь дом. А продыхи в стенах проходят, по ним теплый воздух идет.

Удобно, истопники по коридорам и помещениям не ходят, перед господами не мельтешат.

Алексей охабень снял, лицо и руки под рукомойником в спальне ополоснул. В кафтане к царским хоромам перебежал, чай, морозец легкий совсем, не метель. Рынды в коридоре у дверей царских предупредили:

– Занят государь, не велел беспокоить.

– А кто у него?

– Князь Василий Васильевич Голицын.

Престарелый князь был личностью известной, уважаемой. Ни в каких группировках не состоял, подлостей никому не устраивал.

– Как сам-то?

Рынды поняли.

– Ходит. Сегодня на первый этаж спускался. Правда, за перила держался.

Ага, значит, государь чувствует себя лучше, это радовало. Через полчаса распахнулась дверь, вышел князь. Острым взглядом Алексея окинул. Кто таков, почему не знаю? Одежда русская, не иноземец, причем такого покроя и качества, какие царедворцы носят. Алексей сразу голову склонил. Он и по должности ниже, и простолюдин, не дворянской голубой крови. Да и вежливость обычная, Алексей моложе.

– Алексей Терехов, – представился он.

– Сказал уже государь, наслышан. Вот ты каков! Поговорить бы надо.

– Мне сначала к государю.

– Само собой. Я в трапезной буду, внизу.

Рынды дверь перед Алексеем распахнули. Алексей вошел, отбил поясной поклон. Федор, сидевший в кресле, поднялся, опираясь на подлокотники. Не легко встал, но сам.

– Здоровья тебе, государь! – поприветствовал его Алексей.

– Твоими молитвами.

– Мне рынды сказали – сам по лестнице уже ходил сегодня.

– Было дело, – улыбнулся Федор. – Ты знаешь, какое это удовольствие – самому ходить!

– Федор Алексеевич, лечение еще не закончено, не перетрудить бы ноги.

– Сил прибавилось. Дела-то в застое. Отныне сам управлять буду!

Царь был настроен решительно.

– Дел накопилось за болезнь много, все неотложного решения требуют. Завтра с утра в Москву, в Кремль едем. Вы вместе с Лихачевым за троном моим стоять будете в Грановитой палате, когда послов принимать буду. Подскажете тихонько, если сам сразу не соображу. А рынды, как положено, по сторонам от трона.

– Слушаюсь, государь.

– Выглядишь как настоящий вельможа, вроде как такое платье все время носил.

– Привыкаю только.

– Оно к лицу тебе. Ступай, мне бумаги счесть надо.

Алексей отбил поклон, легко сбежал на первый этаж. Князь в трапезной сидел, попивал вино.

– Садись.

Сухощав был князь, небольшого роста, борода седая.

– Чьих будешь?

– Сын боярский, из Рязани, в Лифляндии служил долго.

– То-то я слышу, говор у тебя не наш. Косопузые и так говорят занятно, а ты еще далеко служил. В Москве родню имеешь?

– Не сподобился.

– Это славно.

Князь явно его прощупывал.

– Знакомства полезные завел?

– Только с полковником стрелецким Головатым.

– Опять в точку.

Князь хотел удостовериться, что Алексей не засланный «казачок» от боярских группировок. Хотя «засланец» легко соврать мог. Алексея в Москве все равно никто не знает.

– Услугу царю ты оказал немалую, это ценно. Служи честно, ревностно, он тебя милостью монаршей не обойдет.

– К этому стремлюсь.

– Если что непонятно будет, знаешь, к кому за советом обращаться?

– К тебе, князь, а еще к Языкову и Лихачеву.

– Хм, шустер. Весь расклад уже знаешь. Так и держи.

Князь, несмотря на возраст, легко поднялся, кивнул на прощание и вышел. Алексею он понравился. Прям глаз не отводит, производит впечатление умного и осторожного. Лучше иметь его приятелем, чем врагом.

Утром царский поезд, как называли обоз из карет, возков, подвод, всадников на конях, из царя и ближних слуг, выехал в Москву. Алексей на коне, следом за царской подводой.

Впереди и по бокам – рынды конно и оружно.

Поезд растянулся метров на двести. И это еще был не парадный выезд, когда поезд достигал версты.

А выезды дальние, в соседние губернии, так и вовсе многочисленные были, поскольку припасы съестные везли, челядь, слуг. Обоз тогда и на все пять верст тянуться мог. Чем длиннее обоз, тем больше уважения и почтения к монарху. И пока поезд следовал, все простолюдины стояли в поклоне, скинув шапки долой.

А сейчас не успели выехать – уже столица.

Для Алексея это вроде разминки, бывало раньше – сутки в седле проводил, даже перекусывал в седле.

Для воина такая жизнь привычна, а царедворцам в тягость. После недавней непогоды в низинах лужи. Алексей ноги повыше поднимал, чтобы грязь из-под копыт полы одежды не забрызгала.

В столице только центральные улицы мощены дубовыми плошками или булыжником. А на остальных – грязь вперемежку с навозом, запах соответствующий. Царя обычно по самым чистым улицам возили, оттого маршрут почти всегда неизменный. То плохо. И жалобщики с челобитными стояли, пытаясь сунуть бумагу кому-нибудь из окружения царского. А могли покушение совершить. До поры до времени Господь род Романовых миловал, но так не всегда будет. Рынды хоть и выглядят грозно и солидно, покушение предотвратить не смогут. Как не смогли казаки два века спустя, когда бомбист убил Александра Романова.

Так и въехали в Кремль. На удивление многих, царя не вынесли из кареты. Сам вышел. Правда – поддерживали. Так то для важности, по традициям. Алексей видел – еще трудновато царю, на посох опирается. Посох как символ власти, как скипетр или держава в руках. Иван Грозный все время с посохом ходил, хоть ногами не страдал.