А только заметил Алексей за собой слежку. Ненавязчиво, в отдалении, но приглядывал за ним человек. Боялись, что сбежит или стырит что-нибудь? Смешно. Он царю помочь приехал, если получится, сблизиться. Понятно, вокруг царя опекуны, няньки – тетки, бояре. Все хотят поближе быть, щедротами царскими обласканы. Но для этого полезным царю и стране быть надо. И не угодничеством, а делом.

На второй день Алексей березовый чурбачок нашел, стал приседать с ним, пробежку сделал. Надо себя в форме держать. Рынды, периодически наблюдавшие за ним, посмеивались. Алексей на насмешки не отвечал, памятуя слова полковника. Задирать его рынды не смели, все-таки царем приглашен, государь и осерчать может. Но на словах молодые балбесы изгалялись. Но Алексею терпения не занимать, продолжал занятия.

Минуло пять дней. Алексей слугу нашел, у которого водка с сабельником настаивалась.

– Пора.

– Отпробовать надо.

– Только чуть, третью часть чарки. Это снадобье уже, не хлебное вино.

– Нешто мы не понимаем?

Служба у слуги такая. Ест-пьет с царского стола, что и бояре не каждый день вкушают. Но помереть от яда в любой момент может. От многих ядов первое противоядие – селен, да где его взять на Руси?

Настойку можно было применять внутрь и втирать наружно в суставы. Да закавыка была. В начале лечения обострение бывало, усиливались боли. Когда Алексей со слугой к царю в комнату вошли, стрелец так и сказал:

– Государь, вначале совсем худо будет, седмицу суставы ломить будет, а потом с каждым днем облегчение. Выдержишь семь ден, через месяц свободно ходить будешь.

– Выдержу, – твердо заявил Федор Алексеевич. – Народ мой только на стуле или носилках меня видит. Негоже. Разве я о слухах не знаю, что предсказывают мне смерть скорую от хвори неизлечимой? Как лечиться?

– По чарке, не больше, три раза в день пить, а еще суставы натирать, потом теплым обертывать.

– Начинаем, надоело бока отлеживать. Эй, подать чарку.

Царь выпил, скривился.

– Государь, не так пьют. Выдохнул, выпил и не дыши.

– Сколь не дышать?

– А сколько сможешь.

– Голова уже кругом пошла, в животе тепло.

– На хлебном вине настояно. Тереть?

– Три.

Слуга и Алексей раздели царя, благо сиделок да теток Федор Алексеевич на время процедур выгнал. Алексей суставы по очереди растирал, хотя царь постанывал и охал. Настойку втирали, обертывали шерстяными пуховыми платками.

– Огнем горят суставы-то! – пожаловался царь.

– Терпи, верь и молись, государь! На тебя вся страна смотрит. А вечером мы снова придем. Духом собирайся, три седмицы лечение длиться будет.

– Слово даешь, стрелец, что опосля на ноги встану?

– Головой ручаюсь.

– А десны-то кровить меньше стали. Еще бы мне этих заморских фруктов.

– Государь, пусть слуги твои на торгу покупают. Для стрельца дорого, я весь кошель опустошил. Ты уж прости, что много не привез, денег нет.

– Что же ты раньше молчал? Рынду мне!

Царский телохранитель за дверью стоял, явился мгновенно.

– Стольника ко мне немедля!

Где царь, там и придворные. Стольник вошел не спеша, не пристало боярину поспешать, не к лицу.

– Бери сани и на торг. Что купить, вот он скажет.

И показал на Алексея.

– И еще – полный кошель серебра стрельцу отсыпь. Потратил он все жалованье на меня. И молчит, скромен. Не то вы, все время денег просите.

– Исполню в точности, государь.

Долго ли слугам лошадь запрячь? До торга лихо домчались. Нашли лимоны, Алексей еще калины и облепихи взял. Наши они, российские. Витамина «С» в них поменьше, чем в лимоне. Однако, если медом приправить, ложками есть можно и не так скулы воротит, как с лимона.

– Отчего сей фрукт? Кислый зело!

– От многих хворей полезен. Хочешь – сырым ешь, а хочешь – в сыто сок выдави. Особенно зимой, болеть простудой меньше будешь.

– Э, лучшее средство от хвори – банька, да с девками!

– Ты, боярин, это царю скажи.

– Что ты, что ты! Мал он еще о девках думать.

По приезде стольничий к себе Алексея зазвал:

– Кошель давай!

Боярин взял двумя перстами кошель Алексея, как насекомое ядовитое. Брезглив, верно. А вернул через несколько минут тугой, монетами набитый. Алексей мошну в руке подбросил. Тяжелая, он истратил на покупки царю явно меньше. Да ладно, сочтутся.

– Ты скажи, стрелец, как хлебное вино очищаешь? Прохор сказывал – прозрачное, как слеза, и пьется легко, а еще не воняет.

– А сам-то он не сказал?

– Умолчал.

Прохором звали слугу, что пробовал царские кушанья.

– Наливаешь хлебное вино в сосуд с широким горлышком, бросаешь туда уголь древесный, лучше березовый, накрываешь крышкой. Через час сливаешь через холст чистый, потом еще раз повторяешь.

– Все? Просто очень.

– Попробуй – понравится. Мне к государю идти надо.

– А как же! Непременно идем.

Стольничий провел Алексея в комнату царя. Выложил облепиху и калину.

– Пусть истолкут мелко, меду добавить. По ложке три-четыре раза в день вкушать. Ну, и про лимоны не забывай, государь.

– Закормишь снадобьями! – простонал царь. Суставы крутит, не могу.

– Терпи, недолго осталось, пять ден всего.

Не лекарь Алексей, вся надежда на снадобья. Что знал из литературы, то и присоветовал. Три раза в день теперь, по часам сверяясь, ходил с Прохором. По внешнему виду с ногами лучше стало – отеки почти сошли, сыпь на теле прекратилась, как и кровавый понос, десны не кровили. Царь, как и окружающие, эти улучшения здоровья отмечал. Но боли в суставах мучали сильнее, царь поглядывал на Алексея недовольно, но терпел. Мучился, нервничал, но верил. Алексей в храме свечку поставил, чтобы царь поправился. Все же он головой ручался за исход благополучный. Алексей себя не раз укорял: зачем не в свое дело полез? Да поздно, слово сказано. А за свои слова на Руси отвечать надобно, будь ты простолюдин, купец или боярин. Купцы на словах сделки заключали, исполняли ревностно. Ибо по Библии – «Единожды солгав, кто тебе поверит?» С обманувшим купцом дел никто не вел, обычно такой бойкот к разорению вел.

Пятый день прошел в напряжении. Царь охал, стонал сквозь стиснутые зубы. А вечером за Алексеем пришли рынды. Он уже на топчане лежал, готовясь отойти ко сну.

– Вставай, стрелец. Кончилась твоя вольница! Государь распорядился тебя в темницу поместить, дабы не убег. А завтра за тебя кат возьмется. Приказано кнутом бить, а дальше как Федор Алексеевич соизволит.

Сердце забилось тревожно, заныла душа. Все, амбец. Кат, или иначе палач, заплечных дел мастер, если профи, а других там не держали, с одного удара кнута из бычьей кожи мог позвоночник перебить. А с двух-трех ударов и вовсе убить. Выходит – не сложилось! Алексея под руки подхватили, дав только сапоги натянуть, поволокли в дальний угол поместья. Избушка там на отшибе была. Видел ее как-то Алексей, мимо пробегая. Двери все время закрыты. Не интересовался он, мало ли хозяйственных построек? Скажем, амбар с овсом для царских лошадей. Оказалось – место страшное. Кат оказался в избе, среднего роста, сухощавый и лицо вовсе не зверское.

– Работу привели? – улыбнулся ласково. – До завтра в подвал его.

Открыли подвальный люк, куда лестница вела.

– Сам спустишься? Коли упираться будешь, скинем.

– Сам.

– Вот и славненько.

Алексей спустился по ступеням. Подвал невелик, на полу в одном углу солома. На большое число узников не рассчитан, для этого в Москве Пыточный, иначе – Разбойный, Приказ есть. А в резиденции домовая церковь и узилище домовое, скромное, для провинившихся. Люк захлопнулся, задвинулся железный засов. Простучали шаги наверху. В подвале темень. Алексей, вытянув вперед руки, в угол прошел, на солому улегся. Все лучше, чем на голой земле. Неудачно сложилось. Сидел он уже в земляной яме, так то враги были. Конечно, был запасной вариант – артефакт. Стоит им воспользоваться – и он дома очутится. Ни царя Федора, ни ката его, спокойно и комфортно. Как-то не хочется погибать в двадцать семь лет, тем более бесславно. Одно дело – в бою, когда у обоих противников шансы равные. Если ты победил, значит – сильнее, лучше владеешь саблей, хитрее, удачливей. А быть забитым кнутом? Тут исход предсказуем, победу палач одержит, а не жертва.

Ночь бессонная случилась. Алексей не раз за артефакт брался, потом руку от камня отнимал. Надо погодить. Разумом понимал: надо исчезать из подвала, завтра будет поздно. И не хотелось память недобрую о себе оставлять. Подумают – виноват, осрамился, убоялся ответ держать, убег. И так плохо, и эдак. А честь, как и жизнь, она у человека одна. Сколько времени прошло, неизвестно. Только сверху шаги раздались, люк откинулся. По глазам свет резанул.

– Выходи!

Палач сегодня в красной накидке был, с капюшоном, но капюшон назад откинут. Дверь избы распахнута, солнечный свет льется, воздух чистый, весной пахнет.

Кат подтолкнул Алексея к выходу. У избы несколько рынд стояли, явно для конвоирования к месту экзекуции. Они окружили Алексея, подвели к врытому в землю ошкуренному бревну.

– Руками столб охвати, – приказал палач.

Алексей посожалел остро, что в подвале еще не прибегнул к помощи артефакта. Рынды подскочили, схватили за руки, палач быстро связал за запястья. Сказывался опыт. Рынды отошли в сторону, кат ухватился за ворот рубахи, рванул резко. Рубаха с треском разорвалась, обнажив спину. Палач не спешил, наслаждался ситуацией. В каты шли добровольно, по желанию, не каждый человек, даже воин, прошедший не одну битву, видевший не одну смерть и увечья, согласится на такую службу. Бой – это честный поединок. Палачами зачастую становились по семейной традиции, можно сказать – преемственность, либо люди с нездоровой психикой, садисты.

Палач вытащил из-за пояса кнут. Добротный, с длинным хлыстом. Забавляясь, щелкнул им в воздухе. Алексей глаза прикрыл, ожидая удара.

И вдруг крик рынды:

– Царь сигнал дает. Смотрите – в окне!

Все головы повернули, только Алексею не видно, голова к столбу притянута. Палач с явным разочарованием бросил:

– Отвязывайте, забирайте.

Рынды развязали руки Алексею. Один из них сорвался с места, помчался к дворцу. Остальные сторожили Алексея. Еще неизвестно, какую весть принесет рында. Может статься, бичевание заменят на отсекание головы. Палач тоже выжидал, в избу не уходил. Вдруг подкинут работенку? А то заждался, так можно квалификацию утратить.

Рында скрылся во дворце, его не было несколько минут. Вот показался, рысцой побежал. Алексей ждал его с нетерпением, надеждой и страхом.

– Не велит царь наказывать. Стрельца во дворец!

Алексей дыхание перевел. Разочарованный палач сплюнул, поплелся в свою избу. Рынды теперь не конвоировали, а сопровождали Алексея. Перед дверьми царской комнаты остановили.

– Негоже в непотребном виде под царевы очи.

– Другой одежды у меня нет, – заявил Алексей.

Один из рынд поколебался, стянул с себя кафтан, набросил на плечи Алексею. Все равно им не входить, у дверей в коридоре стояли. Распахнули дверь, и Алексей шагнул вперед. К его удивлению, царь не лежал в постели, как всегда, а стоял у окна.

– Здрав будь, государь! – поприветствовал его Алексей.

– Цел?

– Не успел кат.

– Проспал немного, даже на заутреню не ходил еще. А как встал с постели – не болит нигде, ну если немного. На ногах сам стою!

Чувствовалось, что рад царь. Конечно, молодой, сверстники его ходят, бегают, а его, как старика дряхлого, носят. Деньги есть – личные и государственные, да разве купишь здоровье?

– Рад премного. Лечение дальше продолжать будешь. А еще, как твердо на ногах стоять станешь, разрабатывать их надо.

– Поможешь?

– Если кату не отдашь.

– Кто старое помянет, тому глаз вон!

– А забудет – оба. Натираться будем?

– В обязательном порядке.

Царь разделся. Алексей суставы настойкой натер, шалями теплыми обмотал.

– Жарко в пуховых-то платках.

– Пар костей не ломит. В баньку бы тебе, государь. Уж прости – подванивает от тебя.

– Ужель?

– Вспомни, когда мылся?

Федор пальцы на руках загибать стал, сбился со счета.

– Выходит, седмицы три, не меньше. Эй, кто там! – повысил голос царь.

Тут же явился рында.

– Баню топить вели.

Рында согнулся в поклоне, вышел. Алексей на себя кафтан накинул, во время манипуляций с царскими суставами он с плеч сполз. Видел, конечно, царь разодранную на спине рубаху, но слова не сказал. Жестокий век, жестокие люди, жестокие порядки.

– Знаешь, стрелец, а форма рынды тебе к лицу.

– Благодарю, государь, только рылом я не вышел, не благородных кровей.

– Верно. Рындой, хоть семи пядей во лбу будь, не поставлю. Хотя статью вышел.

Царь помолчал. Царские особы перед подданными никогда не извинялись, не просили прощения. Он помазанник божий, не к лицу, положение обязывает. Но вину чувствовал, не бессердечный же. Суставы уже не так болели, поспать смог, когда раньше бессонницей мучился и боли донимали.

– Вот что, Алексей. Денег ты своих не пожалел на снадобья мне, голову свою на кон поставил, без малого ее не потерял. Теперь и мой черед пришел. Жалую тебя советником своим и чином сотника.

За дверью ахнули. Видимо, рынды подслушивали. Алексей поклонился до земли.

– Благодарю, государь. А как же опекуны? Милославский и Матвеев?

– Матвеев в немилости у нас. А Милославский всего лишь опекун. Отныне царствовать сам буду, как достойный сын рода Романовых.

Алексей обомлел. Еще неделю назад видел он лежащего в постели больного и увечного подростка в окружении мамок-нянек. А сейчас – государя огромной страны, пусть молодого и неопытного.

– Ступай к ключнику, пусть денег даст из моих. Два дня даю, езжай в Первопрестольную, оденься подобающе. А руки-ноги мне Прошка натрет.

– А баня, государь?

– Забыл совсем. Вместе пойдем.

Алексей сам неделю не мылся, не было возможности. Отбил поклон, уже поясной. Поклонов существовало несколько, от кивка головы до земного, когда склоняешься низко, рукой земли касаешься.

– Ступай, тебя позовут. А мне в храм надо.

– На радостях ноги не перетруди. Понемногу, постепенно.

– Сам такожды думал.

Алексей вышел, пятясь задом к двери, не принято было обращаться к венценосной особе спиной. Прикрыл дверь. Стоявший слева рында хихикнул. Алексей разом припомнил все издевки царских телохранителей. Ударил коротко, быстро в поддых. Удар настолько молниеносный был, что трое других рынд его не заметили. Вроде шевельнулся Алексей, плечом дернул всего лишь. А собрат их согнулся, рот разевает, сипит.

– Занедужил, отрок? – ласково осведомился Алексей.

Тон как у палача, что утром собирался его бичевать. Рындам страшно сделалось. Вошел Алексей в царские покои простым стрельцом, едва не висельником, а вышел обласканный царем, да в чине сотника, должности советника. И рынды для него отныне – низкий чин. Разом поклонились в пояс, осознав – даже не ровня Алексею, несмотря на свое знатное происхождение. И впредь колкости могут выйти им боком. Ох, не зря писал поэт: «Минуй нас пуще всех печалей и царский гнев, и царская любовь».

В доме для прислуги Алексей выпросил у Прохора новую рубаху, надел сразу. Получилось не по форме стрелецкой, да выбора нет, не ходить же до пояса голым? Хоть и зиме конец, пригревать днем начало, а раздетым холодно. Да неприлично просто. Советник, а раздет. Нонсенс! С Прохором отправил рынде его кафтан.

Только сам улегся, после бессонной ночи голова тяжелая была, спать хотелось, как в дверь стучат.

– Государь тебя в баню требует. Протопилась банька-то!

В бане постоянно подтапливали, чтобы вода теплая в котле была. Час всего понадобился, чтобы камни раскалить, воду до кипятка довести. Алексей в предбанник вошел, теплым сырым духом пахнуло. А в мыльню шагнул – жарко. Царь голяком на лавке сидит, рядом банщик из ковшика его поливает. Алексей глянул мельком, взгляд отвел. Тельце у подростка худое, грудина вдавлена, перекособочен. Зрелище не самое приятное. А еще остерегался, что уловит царь жалость в глазах Алексея. Так на убогих и юродивых смотрят. А в возрасте Федора это цепляет, коробит. Не жалость к царю нужна. Уж коли повезло Романовым родиться, изволь соответствовать. Алексей себе задачу поставил, почти невыполнимую – сблизиться, насколько возможно, с государем. Внушить ему, что страна ждет решений верных, процветания. Не повезло с телом, так на плечах голова толковая есть. Мысли только подправить надо в нужном направлении.

Потом в парилку направились. Тут дышать уж вовсе нечем. Банщик легонько прошелся над телом царя распаренным березовым веником, пар разогнал.